Вирджиния Вулф - Годы Страница 45

— Идем! — сказал он. — Идем… Круглый пруд в четыре!

Они молча пошли под руку по длинной аллее, в конце которой виднелись дворец и призрачная церковь[52]. Было впечатление, будто нормальный человеческий рост вдруг уменьшился: теперь вокруг было больше детей, чем взрослых. Также изобиловали собаки всех пород. Воздух был наполнен лаем и пронзительными криками. Многочисленные няньки катили коляски по дорожкам. В них крепко спали дети, похожие на кукол из бледно раскрашенного воска. Их безупречно гладкие веки так плотно облегали глаза, будто приросли к ним и запечатали их навсегда. Мартин заглянул в коляску. Он любил детей. Вот так выглядела Салли, когда он впервые увидел ее, — она спала в коляске в передней дома на Браун-стрит.

Мартину пришлось резко остановиться. Они дошли до Круглого пруда.

— Где же Мэгги? — спросил он. — Вон там — не она? — Он указал на молодую женщину под деревом, которая вынимала ребенка из коляски.

— Где? — Сара посмотрела не в ту сторону.

Он указал опять:

— Вон, под тем деревом.

— Да, — сказала она. — Это Мэгги.

Они пошли туда.

— Точно она? — Мартин вдруг засомневался: женщина явно не осознавала, что на нее смотрят, и поэтому казалась незнакомой. Одной рукой она держала ребенка, а другой поправляла подушки в коляске. Она тоже была покрыта текучими световыми ромбами. — Да, — сказал Мартин, заметив какой-то жест, — это Мэгги.

Она обернулась и увидела их.

И подняла руку, давая знак, чтобы они подходили тихо. Она поднесла палец к губам. Мартин и Сара молча приблизились. В этот момент ветерок принес далекий бой часов. Один, два, три, четыре раза ударили они… И умолкли.

— Мы встретились у Святого Павла, — прошептал Мартин. Он придвинул два стула и сел. Некоторое время никто не говорил. Ребенок не спал. Затем Мэгги наклонилась, чтобы взглянуть на него.

— Можно не шептать, — громко сказала она. — Он спит.

— Мы встретились у Святого Павла, — повторил Мартин обычным голосом. — Я ходил к своему маклеру. — Он снял шляпу и положил ее на траву. — Выхожу, а тут Салли. — Он посмотрел на нее. Он вспомнил, что она так и не сказала ему, о чем думала, когда стояла на ступенях Святого Павла и шевелила губами.

Теперь она зевала. Вместо того чтобы сесть на жесткий зеленый стул, который он для нее придвинул, она опустилась на траву. Она сложилась, как кузнечик, прижавшись спиной к дереву. Молитвенник с красно-золотым обрезом лежал на земле, осененный трепещущими травинками. Сара зевнула и потянулась. Ее клонило в сон.

Мартин поставил свой стул рядом со стулом Мэгги и предался созерцанию ландшафта.

Он был удивительно гармоничен. На фоне зеленого берега выделялась белая статуя королевы Виктории, за ней высилась краснокирпичная стена старого дворца; призрачная церковь устремила свой шпиль в небо, а Круглый пруд сиял голубизной. На нем соревновались яхты. Суденышки накренились так сильно, что паруса касались воды. Дул легкий ласковый ветерок.

— О чем же вы говорили? — спросила Мэгги.

Мартин не мог вспомнить.

— Она наклюкалась, — сказал он, указав на Сару. — А теперь засыпает.

Он сам чувствовал себя сонным. Солнце — впервые в этом году — начало припекать ему голову.

Наконец он ответил на вопрос:

— Обо всем на свете. О политике, религии, морали.

Он зевнул. Чайки кричали, взмывая и снижаясь вокруг женщины, кормившей их. Мэгги наблюдала за птицами. Мартин посмотрел на нее.

— Я не видел тебя, — сказал он, — с тех пор как родился ребенок.

Материнство изменило ее, подумал он. В лучшую сторону. Но она следила за чайками. Женщина бросила им горсть рыбы. Чайки вились и вились вокруг ее головы.

— Тебе нравится иметь ребенка? — спросил Мартин.

— Да, — сказала она, стряхнув оцепенение. — Хотя это обуза.

— Но ведь приятно иметь такую обузу, правда?

Мартин любил детей. Он посмотрел на ребенка, спавшего с запечатанными глазами и держа большой палец во рту.

— Ты хочешь иметь детей?

— Именно этот вопрос я себе и задавал перед тем, как…

Тут Сара слегка булькнула горлом во сне; Мартин понизил голос до шепота.

— Перед тем, как встретился с ней, — закончил он.

Помолчали. Ребенок спал, Сара спала. Присутствие двоих спящих как будто приблизило Мартина и Мэгги друг к другу, заключило в тесный круг уединения. Две яхты неслись друг другу наперерез, казалось, они сейчас столкнутся, но одна прошла перед самым носом у второй. Мартин наблюдал за ними. Жизнь вернулась в обычные измерения. Все опять оказалось на своих местах. Яхты плавали, люди гуляли; мальчишки, брызгаясь водой, ловили мелкую рыбешку. Подернутые рябью воды пруда лучились голубизной. Во всем сквозила живительная сила весны.

Вдруг он громко произнес:

— Все зло в чувстве собственности.

Мэгги посмотрела на него. Он имеет в виду ее? Ее и ребенка? Нет. В его голосе прозвучала нота, по которой она поняла, что он думает не о ней.

— О чем ты думаешь? — спросила Мэгги.

— О женщине, с которой у меня роман, — ответил Мартин. — Любовь должна прекращаться с обеих сторон — тебе не кажется? — одновременно. — Он говорил, не делая никакого ударения на словах, чтобы не разбудить спящих. — Но так не получается, в этом все зло, — добавил он тем же тихим голосом.

— Тебе надоело? — шепотом спросила Мэгги.

— Смертельно, — сказал Мартин. — Смертельно надоело. — Он замолчал и поднял камешек из травы.

— И ты ревнуешь? — Мэгги говорила очень тихим и мягким голосом.

— Чудовищно, — прошептал Мартин. Это была правда, раз уж она об этом заговорила. Ребенок начал просыпаться и вытянул одну ручку. Мэгги стала качать коляску. Зашевелилась и Сара. Их уединение было под угрозой. Мартин почувствовал, что оно может быть разрушено в любое мгновение, тогда как ему хотелось поговорить.

Он посмотрел на спящих. Глаза ребенка были закрыты, у Сары — тоже. Их с Мэгги уединение пока вроде бы сохранялось. Тихим голосом, не выделяя никаких слов, он рассказал ей о себе и об этой женщине, как она хотела привязать его к себе, а он хотел быть свободным. Обычная история, но у него она вызывала боль и множество разнородных чувств. Впрочем, рассказав все, он как будто вытащил жало. Посидели молча, глядя вперед.

На пруду начиналась еще одна гонка. На берегу сидели на корточках мужчины, у каждого в руке был шестик, которым он держал на воде игрушечный кораблик. Сцена была трогательная, веселая, невинная и немного нелепая. Дали сигнал, кораблики отплыли. Неужели он, думал Мартин, глядя на спящего ребенка, пройдет через то же самое? Он имел в виду свою ревность.

— У моего отца, — произнес он внезапно, но по-прежнему тихо, — была женщина… Она звала его «Букой».

И Мартин поведал Мэгги о женщине, содержавшей пансион в Патни[53], — весьма респектабельной даме, к тому же растолстевшей, которая просила помочь ей с починкой крыши. Мэгги засмеялась, но очень тихо, чтобы не разбудить ребенка и Сару. Оба спали без задних ног.

— Он был влюблен, — спросил Мартин, — в твою мать?

Мэгги смотрела на чаек, чертивших линии на лазури. Его вопрос как будто утонул в том, что она видела. Затем смысл вдруг дошел до нее.

— В смысле, не один ли у нас отец? — Она громко рассмеялась. Ребенок открыл глаза и разжал кулачки.

— Мы его разбудили, — сказал Мартин.

Ребенок заплакал. Мэгги пришлось успокаивать его. Уединение кончилось. Ребенок плакал; вскоре начали бить часы. Их удары мягко доносил ветерок. Один, два, три, четыре, пять…

— Пора идти, — сказала Мэгги, когда затих последний удар. Она уложила ребенка обратно на подушку и повернулась. Сара все еще спала. Она лежала свернувшись калачиком, спиной к дереву. Мартин наклонился и швырнул в нее веточку. Сара открыла глаза, но тут же опять закрыла.

— Не надо! — застонала она, вытягивая руки над головой.

— Пора, — сказала Мэгги.

Сара поежилась.

— Уже пора? — вздохнула она. — Как странно… — добавила она шепотом, села и протерла глаза. — Мартин! — воскликнула она.

Он стоял над ней, в своем синем костюме, с тростью в руке. Она смотрела на него так, как будто его вид вернул ей зрение.

— Мартин! — повторила Сара.

— Да, Мартин! — откликнулся он. — Ты слышала, что мы говорили?

— Голоса, — зевнула она, помотав головой. — Только голоса.

Мартин помолчал, глядя на нее.

— Ну, я отбываю, — сказал он, беря шляпу. — Ужинать у кузины на Гроувнер-сквер.

Он повернулся и пошел прочь.

Немного отойдя, он обернулся. Мэгги и Сара все так же сидели у коляски под деревьями. Он пошел дальше. Затем обернулся опять. Теперь деревья скрылись за склоном. Очень полную женщину тащила по тропинке собака на поводке. Сестер уже не было видно.

Час или два спустя, когда Мартин ехал через парк, солнце садилось. Ему казалось, что он забыл что-то сделать, но что именно — не мог вспомнить. Перед его глазами проходили пейзажи, один заслонял и сменял другой. Сейчас он ехал по мосту через Серпантин. Вода отражала закат, и одновременно ее освещали неровные лучи фонарей. Композицию завершал белый мостик. Экипаж въехал под тень деревьев и присоединился к длинной веренице экипажей, двигавшихся к Мраморной арке. Люди в вечерних нарядах направлялись в театры и на приемы. Свет становился все желтее и желтее. Дорога была укатана до серебряно-металлического блеска. Все выглядело празднично.