Сергей Бобров - К. Бубера. Критика житейской философии Страница 5

Наше единство первого порядка уже более философично; оно, выдавливая из простейшего единства элементы содержания, заставляет быть его начеку ежесекундно и вот перед нами — единство идеальное. В нем имеются уже налицо признаки несуществующего, а потому оно прекрасно.

Наше единство второго порядка есть граната, начиненная единствами первого порядка. Здесь-то их идеальность роковым образом становится движением неподвижной его прерывности — граната эта лопнет в бесконечности в тот самый момент, когда там сойдутся в одной точке четыре конца двух параллельных линий.

Теперь для самоустановления — маленький экскурс в область иллюзорного. Вы не забудьте, что эта область — моя par excellence, ибо ведь и я почти что иллюзия. И всякие упреки такого рода мне глубоко лестны. И вот если мы себе представим действительность в виде великого океана, объемлющего все вокруг нас — влево и вправо, ввысь и вниз — то, не правда ли? — иллюзорный мир ясно представляется, как биллионы нитей, исходящих от нас в пространство. Но пространство будто не имеет конца и потому — наши нити или теряются в нем, встречая какую-либо точку опоры, или, наконец, удаляясь от нас, постепенно меняют свою сущность и, в конце концов, останавливаются, достигнув положения, идентичного исходному, и сущности той же, и условий тех же. А так как нельзя себе представить, чтобы где-либо в пространстве существовала точка, безусловно повторяющая нас, во внеопытных наших особенностях, то мы сами и являемся этой точкой, и наша нить возвращается к нам, описав кривую высочайшей сложности.

Желал бы я знать — слыхали ли вы когда-нибудь что подобное??

Ну, конечно, для вас это самая удивительная и неожиданная из новостей! Никто — я утверждаю это! — никогда не видал такого блистательного, чистого, нежного, исключительно-правильного, логически законченного — философического построения! Да и где могли бы вы его видеть? Ужели писания двуногих могли вас тронуть так, как тронул я — сизо-пепельный, непонятный, призрачно-скользящий кот!

Но позвольте продемонстрировать вам, хвостатые друзья мои, некий особый фокус, в коем собраны все магизмы и фантазмы, какие только видел мир. Хватаю, милостивые государи, себя за хвост, поворачиваю оный дважды и трижды — и, чудеснейшее превращение, — лоб мой мудрый и высокий лысеет, — серые окологлазники превращаются в очки, голос мой гнусит — и вот я рычу самым тихим образом. — Эстетики том первый и последний. Желал бы сгрызть эту дрянную прилипальную машинку, коей имя рифма — я очень, и очень и очень хорошо-с знаю всю ее насквозь (туда и сюда), вот поэтому-то я и желаю ее истребить. Вы увидите, о, вы увидите, как я разрежу ее на кусочки, к каждому приклею ярлычок — в этом музее, где на полочках в небесном порядке будут разложены «трехстопные на аю, ает и на ой», где будет существовать изумительная сверхумная система; где стенки будут забраны диаграммами накоплений того или иного краезвучия — посредине водружу я великую дыру — кругом я буду кататься с нестерпимым воем и воскликну: о, поистине эта ежеминутная дыра выше и слаще и милее всех штучек, что я — хитрейший из поджигателей! — собрал в монстротеке моей на радость зловонных и гулкотупых крыс! Я научу тебя, собачье семя, ненавидящее самого себя и только уныло притворяющееся, что ты веришь в свое «высокое призвание» — всему, чего ты хочешь. Ты запоешь таким дивным голосом, что скажут кругом: «Силы небесные, не ангелы ли это пришли на землю?» — Это ничего мне не будет стоить, ибо я хорошо буду знать, что именно суть ангелы в твоем псином представлении и от чего приходишь ты в телячий твой восторг. Вот тогда-то я и скажу тебе: «Апельсинчик! бросил бы ты крутить свои выкрутасы с перекрученной уже несчастной твоей осью!» — и с дыровым визгом хлопнет тебя залетный космический гастролер, а медь твоего лба осядет и грузно хлюпнет под его благородным ударом. Тогда бесстыдное, голое, мокренькое животное, ты станешь на четыре лапы и пойдешь копаться в собственном навозе, — ну, конечно, уж там-то ты обретешь жемчужину своего «высокого призвания»!

Еще один поворот серого хвоста. Будем же рассуждать здраво. Позволим себе эту роскошь хоть раз за всю жизнь. И вот что из сего… Тыква на плечах качается и ритмический ее визг приводит обладателя ее в тихую радость. Подумайте, как хорошо: тыква качается, дом мой еще не горит, землетрясение случилось не в моей стране, наводнения у нас бывают редко, город мой чист и мил, женщины в количестве, превышающем спрос — ах, как славно… Но здесь кончается довольное посапывание, грозен и мудр опять восстает кот Мур.

О, славный, о, великолепный кот! О, лучший! О, величайший котище! Трижды и четырежды лобзаю твои уши! Все! (Радостный визг и общие долго несмолкающие аплодисменты).

Бесплотные образы

I

(Аншлаг)

Манифестация мечтыДа здравствует в стихах Буберы!..Вскипайте, нежные мечты,Как огнемолвные брустверы,На хладные времян черты,На эти лживые химеры.С дымножелезной высотыЯ разгонюсь на призрак серый, —Манифестация мечтыВекам объявлена Буберой!

II

(Каминная)

Твое здоровье, милый друг,Весны созданье, Мина!Тебе — мечтательный досугИ песня у камина,

Он был мудрец, он был богатДивительной судьбою,Но и его манил агат,Сиявший за трубою.

И даже, если ты былаСентенцией поэта,Все ж перед нами проплылаНездешняя комета, —

И все вселенские котыВ мечту поникнув знойно,Твердят одно: — что только тыБыла бы их достойна.

III

(Китайская)

Час подсолнечный горек и скучен  Враг мой злейший, —А я с полудня измучен  Темноглазою хитрою гейшей.

Хоть мила нам вознесшихся пагод  Повилика витая,Знаю, тени вечерние лягут,  я уйду из Китая.

В вечер мартовский, призрачный, зябкий  В нашем дружеском хореРазве изредка вспомнятся лапки  Из-за дальнего моря.

Отчего же нам берега жалко,  Где мы были гостями,Словно старая в сердце гадалка  Постучала кривыми когтями.

IV

(Собакам)

Собаки! ваш презренный родПризнал двуногим службу, —Да проклят будет слабый кот,Вступить с героями воротОсмелившийся в дружбу!

И как явить ваш общий вид?Поди-ка, присмотрися, —Тот слишком мелок, тот велик,Иной, глядишь, почти старик,А ростом — просто крыса!

А голос — Боже! что за тон,Когда из подворотниВзревет какой-нибудь Катон… —Клянусь, — двуногий баритонЯ слушал бы охотней.

И этот вид, и этот ростГрозит походке пэра,Когда учтив, спокоен, прост,Склонив величественно хвост,Проходишь ты, Бубера.

Собаки, ваш бесславный родПозорной скован службой,Удел ваш — цепи у ворот,Да проклят будет слабый кот,Прельщенный вашей дружбой!

V

(Сонет)

Ее благословенная рукаМеня ласкала так, что я заплакал;Она мне наливает молока,Телятину она бросает на пол!Вонзив клыки в осалины куска,Его придерживая левой лапой,Мяуча сладостно, я мясо хапалИ — гении глядели с потолка.

Кот из котов! Бубера! о, философ!Не станешь на дворе искать отбросов,Насытив жажду сладким молоком,Но бросишься на матовые крышиИскать любви… — Какой-то [в] горле комМеня подъемлет выше, выше, выше!

VI

(Победная песнь)

Врага раздравши рыжешкурье,Поправши узы адских ков,Я — серым абрисом в лазуриВыписываюсь из облаков.

Один. За мною крыша битвы,Я — победитель, я — велик,Беги на мышные ловитвы,Ты, рыжемордый крысовик.

Я — укушу ее затылок,Вонжу ей когти в плечи — я;В любви неистощимо пылок,Ей промяукаю: — моя!

И с душураздирающим визгомМы сцепимся в пушистый шар; —Пускай вдали в усердье низкомЛанцет кастратный точит с лязгомПрезреннейший ветеринар.

VII