Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1 Страница 58

— Разрешите обратиться к вам, пан музыкант? — спросил органист.

Эдгар улыбнулся.

— Я, видите ли, приходский органист из Ловича, — продолжал старик, отирая пот с усов. — Пришел познакомиться с вами.

Эдгар протянул ему руку.

— Извините, что не могу встать, — сказал он. — Уж если Дануся усадила меня, так и не думай встать, пока ей не наскучит. Она так кричит на меня… Правда, Дануся?

Дануся окинула гостя тревожным взглядом, а потом с полным доверием посмотрела на Эдгара и спокойно сказала:

— Ведь вы же вырезаете…

Эдгар предложил старику сесть за стол напротив и проворно закончил работу.

— А вы давно органистом в Ловиче? — спросил он.

— Еще мой отец играл здесь и меня сызмальства приучил, а теперь и у меня будет преемник.

— Ваш сын? — спросил Эдгар, вручая Данусе свое произведение.

Малышка взяла человечка, тщательно осмотрела его, будто у этой вырезанной из бумаги куколки могли быть свои особенности, вежливо сказала: «Спасибо!» (этому ее научил Эдгар) и засеменила в угол. При этом косичка ее забавно подпрыгивала. Усевшись в углу, она начала сравнивать новую игрушку со старыми.

Органист улыбнулся.

— Нет, пан музыкант, внук, — ответил он на вопрос Эдгара. — Внук у меня очень способный, я как раз и хотел попросить, чтобы вы его послушали. Вы человек ученый, в городе учились, вам виднее. Может, его и в консерваторию стоит отправить…

Эдгару стало жаль старика. В то же время его охватила тоска: слушать плохую музыку — ну не пытка ли это? Однако он с усилием выдавил из себя:

— Что ж, с удовольствием…

— Коли это удобно, пан музыкант, — окончательно смутился старик, — не откажите в любезности отобедать у нас в четверг. Внучек побоялся бы играть здесь, на незнакомом инструменте. Вы уж не откажите нам. Я попрошу ксендза-декана, он даст лошадок. Мы пришлем за вами бричку… Пан музыкант!

— Хорошо, — засмеялся Эдгар, — но только при одном условии: не называйте меня «пан музыкант». Ладно?

— А как же мне вас называть? — Старик залился румянцем.

— Обыкновенно: пан Эдгар.

— Да разве я посмею?

Ну, тогда пан Шиллер.

— Так как же, пан Шиллер? — спросил органист.

— Отлично. Пожалуйста, пришлите лошадей в четверг… В котором часу?

— В двенадцать.

Итак, в четверг, в полдень Эдгар в очень удобной бричке ксендза ехал полями между Аркадией и Ловичем. Предусмотрительный Яжина прислал ему холщовый пыльник — и хорошо сделал, потому что стояла страшная жара, из-под колес вздымалась белая въедливая пыль и долго стояла в воздухе, не опускаясь на дорогу. Небо было бледно-голубое, словно вылинявшее от зноя. Пахло люпином; желтые лоскутья полей, сплошь поросших цветами, лежали рядом со жнивьем и пахотой. В Ловиче бричка подкатила к невысокому деревянному дому с колоннами, что стоял неподалеку от Старого рынка. Вышел Яжина и, несколько раз поклонившись Эдгару, проводил его в просторную комнату с низким потолком и окнами, расположенными друг против друга. В комнате пахло плесенью и сыростью. На стенах висели картины на религиозные сюжеты и большое черное распятие; накрытый к обеду стол был сдвинут к окнам, а всю середину комнаты загромождал большой старый рояль коричневого цвета; поднятое крыло рояля обнажало оскалившийся ряд бело-красных молоточков. Над клавиатурой Эдгар прочитал надпись, окруженную красивым ободком инкрустированных листьев плюща, — «Кралль и Зайдлер».

Вошла жена органиста, тощая, малоприятная старушка в синем с горошком переднике. Эдгара усадили у стола на старом диване из вишневого дерева, и органист начал разливать какие-то напитки.

— До водки больше всего охочи, — приговаривал он, — аптекарь да органист.

Эдгар отведал какой-то настойки на боярышнике, и она ему очень понравилась.

— А где же ваш внук? — поинтересовался Эдгар.

— Сейчас, сейчас придет.

Стол был накрыт на пятерых. Хозяйка дома незаметно удалилась, зато через минуту вошла крупная брюнетка с волосами, зачесанными со лба и собранными на макушке в огромный круглый жгут.

— Моя младшая дочурка, — представил вошедшую органист.

Девушка без смущения посмотрела в глаза Эдгару и, протянув ему руку, произнесла низким голосом:

— Гелена Яжина, рада видеть вас.

Еще через минуту вернулась хозяйка дома, ведя за руку мальчика лет четырнадцати. Мальчик смущенно жался к бабушке, был он изрядно тощ и высок ростом. Эдгар сразу же обратил внимание на то, что одна лопатка у него сильно выступает, образуя довольно заметный горб. У мальчика был высокий узкий лоб, прикрытый челкой светлых волос, и большие голубые водянистые глаза.

— Поздоровайся же с паном, Рысек, — сказал ему органист.

— Это такой дикий ребенок, — с пренебрежением пояснила Гелена.

Рысек протянул Эдгару свою длинную костистую руку с большущей ладонью. Ладонь была холодна.

— Итак, прошу, — сказал органист, занявший место справа от Эдгара. — А после обеда состоится концерт.

— Так уж и концерт! — пожала плечами Гелена, усаживаясь напротив Эдгара.

Рысек сел рядом с ней и занялся своей вилкой, лишь украдкой поглядывая водянистыми глазами на композитора. Хозяйка внесла большой супник, из которого клубами валил пар, и поставила его на боковой столик.

— Суп из раков, — вдруг объявил Рысек во весь голос.

— А ты любишь суп из раков? — рассмеявшись, спросил Эдгар.

— Рысек, разноси тарелки, — приказала бабушка.

Рысек встал из-за стола и стал разносить тарелки с супом. Теперь особенно бросались в глаза горб на его правой лопатке и очень длинные, обезьяньи руки. Гелена налила всем водки и, никого не дожидаясь, выпила. Старик внимательно взглянул на нее и придвинул Эдгару хлеб и масло.

Суп оказался очень вкусным. За обедом, разговаривая с органистом, Эдгар поглядывал на своих визави. Трудно было представить себе что-нибудь более контрастное, чем полная, статная, представительная Гелена с румяными щеками и гладкими черными волосами и этот мальчик с худым, вытянутым личиком. Рысек уткнулся в тарелку, которую очень быстро опорожнил. Бабушка не предложила ему добавки, хотя Эдгара она принуждала скушать еще супу, говоря при этом, что больше ничего к обеду не подадут. Разумеется, подали. За супом последовала утка, фаршированная картофелем, и зеленый салат, плавающий в сметане, а потом бисквит, облитый вишневым вареньем, пышный к пахучий. Эдгара принуждали поглощать все это огромными порциями.

— Вы, конечно, привыкли к другой пище, — сказала Гелена, наблюдая за Эдгаром с удивлением и с каким-то неприятным ему оттенком иронии.

— Давно не ел такого чудесного обеда, — ответил Шиллер.

— Насмехаетесь над старым органистом, — сказал Яжина, но похвала гостя явно доставила ему удовольствие.

— Лучше польской кухни не найдешь, — подкрепил свои слова Эдгар.

— А вы много путешествовали? — спросила Гелена, и ее низкий голос прозвучал как приглашение к совместному путешествию.

Эдгар внимательно посмотрел на нее.

— Порядком, — сказал он, — но для меня это мало. Я очень люблю путешествовать.

Жена органиста убрала со стола и принялась расставлять стаканы с черным кофе.

— А теперь, Рысек, — сказал Яжина, — сыграй пану Шиллеру что-нибудь на фортепьяно.

Рысек покраснел до ушей и прошептал с мольбой:

— Я лучше на органе…

— Потом, потом на органе. А сейчас на фортепьяно.

Рысек подошел к инструменту, уверенным движением раскрыл приготовленные на пюпитре ноты и размашисто заиграл финал одной из сонатин Душека{64} — тарантеллу. Сбившись, он остановился и начал снова. Играл он совсем по-детски, очень заметно расставлял акценты и немилосердно рубил все стаккато. Эдгару стало неприятно. Рысек кончил сонатину и, как побитый пес, посмотрел на Эдгара.

— Рояль у нас неважный, — сказал органист, когда воцарилось тревожное молчание. — Старый, настройки требует.

— Конечно, трудно судить об игре на таком инструменте, — подхватил Эдгар.

— А по-моему, — начала своим сочным и уверенным голосом Гелена, — у Рысека нет больших способностей к музыке.

— Что ты там понимаешь! — цыкнула на нее мать.

— Думаете, если я платья шью, так уж совсем ничего не смыслю в музыке? — сварливо огрызнулась Гелена. — С детства наслушалась вашей музыки. А как ваше мнение? — обратилась она к Эдгару.

— Трудно вот так, сразу что-нибудь сказать, — замялся Шиллер. — Мы потом поговорим с вашим отцом.

Рысек отбарабанил еще этюд Черни{65}. Некоторая беглость пальцев — вот, пожалуй, и все, чем мог похвалиться мальчик. Эдгар курил папиросы, пил кофе, слушал Яжину, не скупившегося на рассказы о ксендзах ловичских и старательно избегал взглядов маленького горбуна. Потом все направились в костел. Органист водил Эдгара по всему храму, показывал ему плиты на могилах еписконов, алтари и картины; все это не представляло особого интереса для Эдгара. Наконец они уселись на скамьях, а Рысек пошел на хоры к органу. Эдгар задумался, в костеле царила летняя тишина. Сначала он даже не расслышал легкого звучания органа. Рысек начал импровизировать так мягко и безыскусственно, что его музыка не сразу достигала сознания. Это был просто еще один отголосок лета, такой же, как мягкие удары широких кленовых листьев по высоким окнам, как щебет ласточек, гнездившихся поблизости, на колокольне, как тихий шорох летнего ветерка в узорчатом шлеме небольшого колокола. Мелодия становилась все полнее и шире, и Эдгар вдруг осознал, что Рысек играет необыкновенно хорошо.