Дзюнъитиро Танидзаки - МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) Страница 60

— Тётя Сатико!

— Тётя Сатико!

— Мама уже заждалась вас!

— Вон наш дом.

— Осторожно, осторожно, отойдите от машины! — говорила Юкико.

— Неужели это дети Цуруко? — воскликнула Сатико. — Старший, должно быть, Тэцуо?

— Нет, это Хидэо, — поправил её Тэруо. — Хидэо, Ёсио и Масао…

— Как они выросли! Если бы не осакский выговор, я бы ни за что не догадалась, что это мои племянники.

— Всё они говорят на токийском диалекте не хуже местных. Это они ради вас стараются, хотят сделать вам приятное, — объяснил Тэруо.

15

По рассказам Юкико, Сатико более или менее представляла себе, в каких условиях живёт семья её старшей сестры, однако чудовищный беспорядок, царивший в доме, превзошёл всё её ожидания. Из-за вещей, разбросанных детьми буквально повсюду, некуда было ступить ногой.

Недавно построенный, дом действительно казался достаточно светлым, но при этом был, что называется, сколочен на живую руку. Опорные столбы были до того миниатюрны, а дощатые перекрытия до того тонки, что, когда кто-нибудь из детей сбегал вниз по лестнице, весь дом ходил ходуном. Фусума и сёдзи с продырявленной во многих местах бумагой, сделанные из дешёвого светлого дерева, имели жалкий, неприглядный вид. Уж на что не любила Сатико старый осакский дом, теперь он казался ей во сто крат милее этого. Пусть он был тёмным и неудобным, но в нём чувствовалась какая-то старомодная респектабельность. Кроме того, там имелся хоть и не большой, но всё-таки сад, и Сатико до сих пор помнила, как прекрасно смотрелся он из дальней комнаты, выходившей в ту сторону, где сквозь зелень листвы проглядывали глинобитные стены амбара. Здесь, в Сибуе, никакого сада не было и в помине — на крохотном пятачке земли между домом и изгородью могло уместиться лишь несколько цветочных горшков.

Цуруко предоставила в распоряжение сестры самую лунную комнату наверху, где обычно принимали гостей, — внизу было слишком шумно из-за детей. Внеся сюда свои чемоданы, Сатико сразу же обратила внимание на висящий в нише свиток кисти Сэйхо,[71] изображавший форелей. У покойного отца имелась большая коллекция произведений этого мастера, но перед отъездом из Осаки Цуруко её продала, оставив лишь несколько свитков, это и был один из них.

Увидела Сатико и другие знакомые вещи: красный лакированный столик в нише, висевшую над дверью надпись кисти Рая Сюнсуя,[72] лакированный шкафчик с золотой росписью, часы на нём. Сатико хорошо помнила комнату в осакском доме, где размещались всё эти вещи. Должно быть, Цуруко сохранила их на память о старых добрых временах. Как видно, она надеялась с их помощью скрасить неприглядный вид комнаты, могущей лишь в насмешку именоваться «гостиной».

Однако эффект получился прямо противоположный. Добротные, изысканные вещи только подчёркивали убожество внутренней отделки. Какая нелепость, думала Сатико, что этим драгоценным реликвиям суждено было оказаться именно здесь, на этой ужасной окраине Токио. Увы, обстановка комнаты как нельзя лучше характеризовала нынешнее положение её сестры.

— Смотри-ка, как хорошо у тебя всё уставилось, — сказала Сатико сестре.

— Когда пришёл багаж, я просто не знала, что делать со всеми этими вещами. Но потом, как видишь, всё-таки умудрилась рассовать их по разным углам. Удивительное дело, но даже в самом крохотном домике в конце концов для всего находится место…

Проводив вечером сестру наверх, Цуруко уселась было поговорить с нею, но в комнату тотчас же вбежали дети и повисли на матери и на тётке.

— Перестаньте! Здесь и без того душно. А ну-ка ступайте вниз! Посмотрите, во что вы превратили кимоно тёти Сатико! — без конца выговаривала им Цуруко. — Масао-тян, спустись-ка вниз и скажи О-Хисе, чтобы она поскорее подала тёте прохладительный напиток… Масао-тян, слышишь, что тебе, говорят?

Посадив на колени трёхлетнюю Умэко, Цуруко продолжала отдавать распоряжения:

— Ёсио-тян, а ты принеси веер. Хидэо-тян, ты здесь самый старший и должен показывать пример другим. Ступай немедленно вниз. Мы так давно не виделись с тётей, нам нужно поговорить, а вы ни на минуту не оставляете нас в покое.

— Сколько тебе лет, Хидэо-тян?

— Девятый пошёл.

— Он очень рослый для своих лет. На улице я приняла его за Тэцуо.

— Да, ростом он вымахал хоть куда, но от матери не отходит ни на шаг, как маленький… Тэцуо, тот по крайней мере не разыгрывает из себя младенца, а сидит за книгами — в этом году он уже переходит в среднюю школу…

— Из прислуг ты держишь одну О-Хису?

— Да. Прежде была ещё О-Миё, но она упросила меня отпустить её назад в Осаку. К тому же теперь, когда Умэко подросла, мы сможем, пожалуй, обойтись и без няньки.

Сатико глядела на сестру с нескрываемым восхищением. Она представляла себе Цуруко поблёкшей и измождённой, но нет, та отнюдь не перестала следить за собой, была старательно причёсана, аккуратно и со вкусом одета. Казалось бы, вынужденная вести хозяйство с помощью всего лишь одной служанки, заботиться о муже и о шестерых детях — четырнадцати, одиннадцати, восьми, шести, пяти и трёх лет, — она должна была выглядеть неприбранной, усталой, лет на десять старше своего возраста. Но Цуруко недаром носила фамилию Макиока — в свои тридцать семь лет она смотрелась на тридцать с небольшим.

Если Сатико и Таэко пошли внешностью в отца, то Цуруко, как и Юкико, была похожа на мать, от которой обе унаследовали утончённую красоту, свойственную уроженкам Киото. При этом Цуруко никоим образом нельзя было назвать хрупкой — она была крупнее и дороднее своих сестёр. Даже Тацуо рядом с ней выглядел низкорослым.

Сатико до сих пор помнила, как восхитительно прекрасна была её сестра в день свадьбы. Чуть удлинённый овал лица, безукоризненно правильные черты, волосы, убранные в пышную причёску (когда Цуруко распускала их, они падали до самого пола, как у хэйанской красавицы), — мало сказать, что Цуруко была хороша, красота её была исполнена достоинства, даже величия. Глядя на сестру, Сатико невольно представляла себе её в старинном наряде придворных дам. Тогда повсюду только и было разговоров, что о блестящей красавице, которую сумел заполучить в жены Тацуо, и Сатико с, сёстрами находили это совершенно закономерным.

С тех пор минуло шестнадцать лет, у Цуруко родились дети, жизнь стала куда менее привольной, чем прежде, появилось много забот, и тем не менее, хотя былая красота Цуруко несколько померкла, она оставалась на удивление моложавой. Наверное, всё дело в её сложении и росте, подумала про себя Сатико. Сидя на коленях у матери, Умэко похлопывала её маленькой ладошкой по груди, и Сатико обратила внимание на то, как всё ещё бела и упруга кожа у Цуруко.

Когда Сатико уезжала в Токио, Тэйноскэ выразил опасение, как бы её пребывание в Сибуе вместе с Эцуко не стало слишком обременительным для сестры. Он знает небольшую гостиницу «Хамая» в районе Цукидзи и может позвонить или написать хозяйке, чтобы та приготовила для них комнаты. Не лучше ли им с дочерью перебраться туда, погостив в Сибуе день или два?

Предложение мужа не особенно вдохновило Сатико: если бы он был с ними, ещё куда, ни шло, но останавливаться в гостинице, вдвоём с Эцуко ей не хотелось. К тому же она давно не виделась с сестрой, им наверняка захочется о многом поговорить, поэтому гораздо удобнее поселиться у неё в доме. И кроме того, рассудила Сатико, она взяла с собой О-Хару, которая сможет помочь на кухне, так что они не будут большой обузой для Цуруко.

Вскоре, однако, Сатико пожалела, что не послушалась мужа. Цуруко просила её немного потерпеть — через несколько дней каникулы кончатся, мальчики пойдут в школу и не будут так шуметь и докучать им. Но поскольку трое младших детей всё равно оставались дома, рассчитывать, что у Цуруко появится свободное время, не приходилось.

Улучив минутку, Цуруко поднималась наверх, чтобы поговорить с сестрой, но трое маленьких непосед немедленно оказывались тут же, Цуруко гнала их из комнаты, но они не слушались, и тогда она награждала их шлепками, после чего дом наполнялся истошным криком, и так повторялось изо дня в день.

Сатико знала ещё по Осаке, что Цуруко не очень-то церемонится со своими детьми, и отнюдь не осуждала её: как ещё можно управиться с такой оравой? Но, так или иначе, возможности спокойно поговорить с сестрой по-прежнему не было.

Эцуко тоже начала скучать. В первое время Юкико возила её по городу, они побывали в храмах Ясукуни и Сэнгакудзи,[73] но из-за жары эти прогулки были изрядно утомительны. Сатико предпочла остановиться не в гостинице, а в доме сестры ещё и потому, что хотела, чтобы Эцуко, единственный ребёнок в семье, поближе познакомилась со своими двоюродными братьями и сестричкой. Ей казалось, что дочери будет интересно поиграть с маленькой Умэко, но эта крошка не признавала никого, кроме матери. Даже Юкико не удалось её приручить, а Эцуко и подавно не могла с нею сладить.