Джером Джером - Мальвина Бретонская Страница 7

Можно оставаться уверенным: миссис Малдун покинула ванную с убеждением, что, насколько это зависит от неё, ни тени подозрения, будто Мальвина кто-то иной, чем та, кем она выглядит в праздничном платье Друзиллы, в деревню не проникнет. Платьице было приятное, этакое летнее по характеру, с короткими рукавами и свободное в шее, и в любом смысле шло Мальвине гораздо лучше, чем самые изысканные наряды. Ботинки таким успехом не пользовались. Мальвина решила эту проблему, оставляя их дома вместе с носками всякий раз, как выходила из дому. Что это плохо, она понимала: это доказывали её неизменные попытки их упрятать. Их находили в самых неожиданных местах: запрятанными за книгами в кабинете Профессора, засунутыми в пустые банки из-под чая в кладовке миссис Малдун. Миссис Малдун невозможно было убедить даже извлечь их. Банка со всем своим содержимым молча выставлялась Профессору на стол. Мальвину по возвращении ждала встреча с парой строгих, неумолимых ботинок. Уголки рта феи опускались линиями, наводящими на мысль о раскаянии и виноватости.

Прояви Профессор твёрдость, она бы уступила. Но с чёрных обвинителей-ботинок Профессор не мог удержаться, чтобы не перевести взгляд на обвиняемые белые ступни, и тотчас же в сердце становился её «адвокатом». Надо будет купить пару сандалий в следующий раз, как поедет в Оксфорд. В любом случае — что-нибудь поизящнее этих мрачных, бескомпромиссных ботинок.

К тому же, Мальвина и нечасто отваживалась покидать пределы сада. По крайней мере, днём, — наверно, следует сказать: в ту часть дня, когда деревня была на ногах. Потому что Мальвина, похоже, была из пташек ранних. Приблизительно в самый глухой час ночи, как считается у всякого христианина, миссис Малдун — и бодрствовавшая, и спавшая в ту пору в состоянии сильного нервного напряжения — вдруг слышала звук тихо отворяемой двери; выглянув из-за приподнятого уголка занавески, она успевала заметить порхание одежд, которые словно таяли в предрассветных сумерках; слышала всё слабее и слабее долетающий с нагорья неизвестный напев, сливающийся с ответными голосами птиц.

На нагорье-то, между рассветом и восходом солнца, Мальвина и познакомилась с двойняшками Арлингтон.

Они, конечно, должны были лежать в постели — все трое, если уж на то пошло. Двойняшкам послужил оправданием их дядя Джордж. Он рассказал им про Аффингтонское привидение и пещеру Вейланда-кузнеца, а на день рождения подарил «Пак». Им всегда на день рожденья дарили подарки на двоих — иначе они их и взгляда не удостаивали. В 10 часов они удалились каждый к себе в спальню и принялись по очереди дежурить. При первом же проблеске рассвета следившая из своего окна Виктория, как уговаривались, разбудила Виктора. Виктор был за то, чтобы бросить всё это и уснуть снова, но Виктория напомнила ему о «клятве», они оделись полегче и спустились по плющу.

На Мальвину они наткнулись поблизости от хвоста «Белой Лошади». Они поняли, что это — фея, едва завидев её. Но не испугались — по крайней мере, не сильно. Первым заговорил Виктор. Сняв шапку и преклонив колено, он пожелал Мальвине доброго утра и выразил надежду на то, что она здорова. Мальвина — очевидно, обрадовавшись встрече, — отвечала им, и тут пришёл черёд Виктории. До девяти лет у двойняшек Арлингтон была общая французская няня; а потом Виктор пошёл в школу и постепенно всё поперезабыл; Виктория же, оставшись дома, продолжала разговоры с «madame.»

— Ой! — сказала Виктория. — Так значит вы — французская фея.

Вообще-то Профессор внушил Мальвине, что по причинам, не требующим разъяснений — он их ей, по крайней мере, так и не разъяснил — ей нельзя упоминать о том, что она фея. Но отрицать этого он ей не говорил. Да и как она могла? Самое большее, что можно от неё ожидать — это соблюдать молчание по данному поводу. Поэтому в ответ она разъяснила Виктории, что зовут её Мальвина и что она прилетела из Бретани в сопровождении «сэра Артура», добавив, что раньше часто слыхала про Англию и ей очень хотелось её увидеть.

— Ну и как она вам? — захотелось узнать Виктории.

Мальвина призналась, что очарована ею. Нигде ещё не встречала она такого обилия птиц. Мальвина подняла руку, и все трое смолкли и прислушались. Небо пылало, и казалось, будто воздух заполнен музыкой птиц. Двойняшки были уверены, что их там миллионы. Должно быть, они прилетели за мили, мили и мили, чтобы спеть для Мальвины.

И люди. Они такие хорошие, и добрые, и честные. Мальвина сейчас гостила («принимала гостеприимство», — сказала она) у мудрого и учёного Кристофера. «Обитель» была видна с того места, где они стояли — из-за деревьев торчали её трубы. Двойняшки многозначительно переглянулись. Они ли не подозревали Профессора с самого начала! Его чёрная ермолка, большой крючковатый нос и изъеденные червями книги с пожелтевшими страницами (волшебные! теперь всякие сомнения исчезли), которые он часами буравил глазами сквозь совиные очки в золотой оправе!

К Виктору мало-помалу возвращался французский. Ему позарез захотелось узнать, не встречалась ли Мальвина с сэром Ланселотом — «с разговором».

На лицо Мальвине набежала маленькая тучка. Да, она их всех знала: и Короля Утура, и Игрэн, и сэра Ульфиаса-с-Островов. Беседовала с ними, гуляла по прекрасным землям Франции. (Это должно было происходить в Англии, но Мальвина покачала головой. Вероятно, они странствовали.) Это она спасла сэра Тристана от козней Морганы-ле-Фей.

— Только об этом, конечно, — пояснила Мальвина, — так никто и не узнал.

Двойняшкам стало любопытно: отчего же «конечно»? — но им не хотелось снова перебивать. Были и другие — и до, и после. О большинстве из них двойняшки слыхом не слыхивали, пока они не дошли до Карла Великого, после чего воспоминания Мальвины как-то потускнели.

Все они были весьма обходительны с ней, а некоторые так вообще вполне очаровательны. Но…

Складывалось впечатление, будто все они были для Мальвины не более, чем просто знакомыми — такими, с какими лишь проводишь время в ожидании… и тоске.

— Но сэр Ланселот-то же вам понравился, — настаивал Виктор. Ему хотелось, чтобы Мальвина восхищалась сэром Ланселотом и почувствовала, как много общего между этим рано покинувшим свет рыцарем и им самим. Тот случай с сэром Бедивером. Он и сам бы поступил точно так же.

О! да, — признала Мальвина. Он ей «нравился». Он всегда был такой… «превосходный.»

— Но он не был… никто из них не был моими сородичами, моими собственными дорогими товарищами…

Маленькая тучка надвинулась снова.

К периоду современной истории их вернул Бруно.

Первым долгом пастуха Полли по утрам было выпустить побегать Бруно. Тот прибежал запыхавшись и еле дыша, и, очевидно, в обиде на них за то, что в бега не взяли его. Он запросто мог бы их всех выдать, не будь он самым всепрощающим из чёрно-рыжих колли. Просто-напросто за последние полчаса он чуть с ума не сошёл от беспокойства, уверенный, что они совсем забыли о времени. «Вы что, не знаете, что уже вот-вот пробьёт шесть? Что не пройдёт и получаса, как Джейн примется стучаться во все двери со стаканами горячего молока, и, наверняка, уронит их и поднимет вопль, увидев, что постели у них пусты, а окно распахнуто настежь?» Такими он намечал свои первые слова, но стоило ему учуять Мальвину, как они напрочь выскочили у него из головы. Он взглянул на неё один раз и плашмя свалился на землю, извиваясь и подползая к ней, поскуливая и одновременно виляя хвостом. Мальвина приняла его подданство, засмеявшись и похлопав ему по голове ногой, от чего тот вознёсся на седьмое небо восторга. Вчетвером они спустились с холма и расстались у ворот сада. Двойняшки выразили вежливую, но совершенно искреннюю надежду иметь удовольствие встретиться с Мальвиной снова; но Мальвину, по-видимому, охватили внезапные сомнения: осмотрительно ли она себя вела? — и потому отвечала она уклончиво. Через десять минут она спала, подложив себе под золотую голову вместо подушки свою круглую белую руку, в чём и убедилась миссис Малдун по пути на кухню. А двойняшки, обнаружив на своё счастье открытой боковую дверь, проскользнули в дом незамеченными и забрались обратно к себе в постели.

Было четверть десятого, когда их пришла разбудить сама миссис Арлингтон. С ними она была раздражительна и, судя по виду, недавно плакала. Позавтракали на кухне.

За обедом едва ли было произнесено хоть слово. И не было пудинга. Мистеру Арлингтону — плотному, краснолицему джентльмену некогда было есть пудинг. Это остальным можно сидеть да наслаждаться им на досуге, но только не мистеру Арлингтону. Кому-то приходится смотреть и за хозяйством — то есть если не дать всему прийти в развал и запустение. Ежели уж нельзя положиться на других, чтобы они выполнили свой долг, и всё, как в доме, так и за его пределами, сбрасывается на одну пару плеч, то лишь естественное последствие, когда у этой пары плеч не может найтись время, необходимое для завершения еды надлежащим образом. Вот он где — корень разложения английского сельского хозяйства. Кабы жёны фермеров, не говоря уж о сыновьях и дочерях (достаточно взрослых, можно подумать, дабы побеспокоиться и сделать что-нибудь самим, чтоб хоть как-то отплатить за расточаемые на них деньги и заботы), все вместе подставили бы плечо к колесу, то английское фермерство процветало бы. Когда же все остальные отлынивают от положенной им доли труда и ответственности, предоставляя одной паре рук…