Джером Джером - Мальвина Бретонская Страница 8

Нить своих рассуждений мистер Арлингтон потерял по причине хорошо слышного замечания старшей девочки Арлингтонов о том, что, пока папа говорит, он успел бы съесть две порции пудинга. Если не ходить вокруг да около, то вот что имел в виду мистер Арлингтон: становиться фермером он никогда не собирался — по крайней мере, не мечтал с детства. Другие мужчины его положения, набравшись достатку после долгих лет самоотверженного труда, отправились бы на вполне заслуженный отдых. Он же, поддавшись на уговоры и взявшись за это дело, хочет теперь довести его до конца; и каждому надлежит выполнять свою долю работы, а иначе его ждут неприятности.

Мистер Арлингтон залпом проглотил остатки содержимого своего стакана и испортил исполненный достоинства выход сильным приступом икоты, а миссис Арлингтон яростно затрезвонила в колокольчик, чтобы горничная убрала со стола. Пудинг нетронутым уплыл из-под самого носа у двойняшек. Он был с чёрной смородиной и коричневым сахаром.

Той же ночью миссис Арлингтон излила душу двойняшкам — отчасти для собственного облегчения, отчасти ради их же морального блага. Выпади миссис Арлингтон счастье, замаскированное в виде менее потакающей ей во всём матери, всё могло бы быть хорошо. От природы миссис Арлингтон достался активный и энергичный нрав. «Барышня Непоседа» называла её няня. К несчастью, ему было суждено прийти в запустение; и сейчас он был, по всей вероятности, вне надежды на восстановление. Отец их совершенно прав. Пока они жили в Бейсуотере и имели предприятие на Минсинг-Лейн, то это не имело значения. Теперь же — дело другое. Жена у фермера обязана вставать в шесть; должна следить, чтобы и все остальные были на ногах в шесть; приструнивать слуг; а примером матери поощрялись бы и дети. Организованность. Вот чего недостаёт. День должен быть расписан по часам: на каждый час — своё дело. Тогда не будет так, что повернуться не успеешь, как утро пролетело, а беспорядок ещё больше усугубишь тем, что бросишь то, что делала, и пытаешься сделать шесть дел кряду, которые сама не помнишь: то ли делала, то ли нет…

Тут миссис Арлингтон разрыдалась. Вообще говоря, это была миролюбивая, улыбчивая, приятнейшая женщина, какую просто восхитительно иметь дома при условии, что всё, что от неё требуется — это приятный вид и солнечное расположение духа. К её слезам присоединили свои слёзы двойняшки. После того, как их укрыли и оставили одних, можно представить, как они с суровой серьёзностью обсуждали эту проблему, долго перешёптывались, затем так и уснули с мыслью о ней, а утро навеяло свежие идеи. В результате, на следующий вечер, между поздним полдником и ужином, миссис Малдун, сама подошедшая на стук в дверь, увидала за ней фигурки двух двойняшек, стоявших рука об руку на пороге дома Профессора.

Они спросили у неё, дома ли «Фея».

V. Как об этом рассказали миссис Мэриголд

В пресловутом мизинце не было нужды. Миссис Малдун попыталась ухватиться за ларь, но промахнулась. Схватилась за кресло, но то отъехало. Остановил её в конце концов пол.

— Простите, — извинился Виктор. — Мы думали — вы знаете. Надо было сказать: «мадемуазель Мальвина».

Миссис Малдун вновь обрела опору под ногами и, не отвечая, прошла прямо в кабинет.

— Там хотят знать, — доложила миссис Малдун, — дома ли Фея.

Профессор сидел спиной к окну и читал. Свет в комнате был слабоват.

— Кто хочет знать? — потребовал ответа Профессор.

— Двойняшки из «Мэнор-Хауса», — разъяснила миссис Малдун.

— Но что?.. Но кто?.. — начал Профессор.

— Сказать: «Её нет»? — предложила миссис Малдун. — Или, может, вам лучше самому с ними увидиться.

— Проведите их сюда, — распорядился Профессор.

Они вошли со слегка напуганным видом и по-прежнему держась за руки. Они пожелали Профессору доброго вечера, а когда он поднялся, то попятились назад. Профессор пожал им руки, а они их не отпустили, так что в руках у него осталась правая ладошка Виктории и левая ладошка Виктора, и по приглашению Профессора они присели на самый краешек дивана.

— Надеюсь, мы вам не помешали, — сказал Виктор. — Нам бы хотелось увидеться с мадемуазель Мальвиной.

— Зачем вы хотите увидеться с мадемуазель Мальвиной? — осведомился Професор.

— По очень личному делу, — ответил Виктор.

— Мы хотели попросить её о большом одолжении, — сказала Виктория.

— Простите, — ответил Профессор, — но её сейчас нет. По крайней мере, я так думаю. (У Профессора самого никогда не бывало полной уверенности в этом. «В дом и из дому она проскальзывает, прошумев не больше, чем листочек розы на ветру,» — было объяснение миссис Малдун.) Может, вам лучше рассказать об этом мне? Предоставьте мне передать ей это.

Они переглянулись. Мудрого и учёного Кристофера обижать не годилось. Да и потом, как можно догадаться, у волшебника есть не один способ прочитать чужие мысли.

— Это насчёт мамы, — пояснила Виктория. — Мы хотели спросить, не согласится ли Мальвина её переделать.

Профессор читал про Мальвину. У него промелькнула мысль, что как раз это-то и было её всегдашним коронным номером: переделывать людей. Как об этом проведали двойняшки Арлингтон? И зачем они хотят переделать свою мать? И во что они хотят её превратить? Это возмутительно, если вдуматься! Профессор вдруг до того посуровел, что если бы двойняшки смогли увидеть выражение его лица — но не позволял угасающий свет — то так бы напугались, что не ответили бы.

— Зачем вы хотите переделать свою мать? — потребовал ответа Профессор.

Даже такой, какой был, голос его их встревожил.

— Для её же блага, — запинаясь ответила Виктория.

— Мы, конечно, не хотим ни во что её превращать, — пояснил Виктор.

— Только изнутри, — добавила Виктория.

— Мы подумали, что Мальвина сможет её исправить, — закончил Виктор.

Нет, это — сущий позор да и только. Куда мы все катимся, когда дети разгуливают, призывая к «исправлению» своих матерей! Атмосфера была прямо-таки заряжена негодованием. Это ощутили и двойняшки.

— Она сама хочет, — настаивала Виктория. — Она хочет стать энергичной, вставать с утра пораньше и всё делать.

— Понимаете, — добавил Виктор, — её неправильно воспитали.

Профессор категорически утверждает, что единственным намерением его было пошутить. Ведь ничего предосудительного по сути и не предлагалось. Профессору и самому от случая к случаю приходилось бывать исповедником обоих.

— Лучше женщины на свете не было, вот только привить бы ей немножко энергии. Никакого чувства времени. Слишком расхоложена. Никакого понятия о том, чтобы держать людей на высоте. — Мистер Арлингтон за орехами и вином.

— Лень в чистом виде. Да-да, не спорьте. Друзья говорят, что я так «безмятежна»; но по-настоящему объяснение одно — врождённая леность. И всё же я стараюсь. Вы представления не имеете, профессор Литтлчерри, как я стараюсь. — Миссис Арлингтон, со смехом, любуясь розами Профессора.

И потом, какой абсурд — поверить, будто Мальвина действительно способна кого-нибудь переделать! Давным-давно, когда ум человеческий был ещё в процессе эволюции, такое было возможно. Гипнотическое внушение, месмерическое влияние, ускорение дремлющих мозговых клеток до активного состояния путём магнитной вибрации. Всё это отошло в прошлое. На дворе времена Георга Пятого, а не короля Херемона. Что в действительности заинтересовало Профессора, так это: как отреагирует на предложение сама Мальвина? Конечно, постарается увильнуть. Бедняжечка. Но мог ли какой-либо человек в здравом уме, профессор математики…

Мальвина стояла рядом. Никто не заметил, как она вошла. Двойняшки не отрывали глаз от мудрого и учёного Кристофера. Профессор, размышляя, ничего не замечал вокруг. И всё же от этого так и брала оторопь.

— Мы никогда не должны переделывать того, что однажды сотворил добрый господь Бог, — сказала Мальвина. Говорила она с изрядной серьёзностью. Детскость, казалось, покинула её.

— Вы так считали не всегда, — ответил Профессор. Профессора так и резануло, что со звуком Мальвининого голоса вся идея об этом как о доброй шутке улетучилась. Было в ней что-то такое.

Она сделала небольшой жест. Профессору он давал понять, что замечание его не совсем хорошего вкуса.

— Я говорю как человек познавший, — ответила Мальвина.

— Прошу меня извинить, — сказал Профессор. — Я не должен был этого говорить.

Мальвина приняла извинение Профессора с поклоном.

— Но это ведь совсем иной случай, — продолжал Профессор.

Им завладел совершенно другой интерес. Легко было призвать на выручку мадам Здравый-Смысл в отсутствие Мальвины. Под взглядом же её таинственных глаз эта добрая госпожа имела привычку неприметно улизнуть. Предположим, мысль, конечно, смехотворна, но предположим, — что и в самом деле что-то произойдёт! Разве не служит человеку оправданием психологический эксперимент? Что было началом всей науки, как не прикладное любопытство? Быть может, Мальвина тогда сможет — и захочет — объяснить, как это делается. То есть, если что-то вообще произойдёт, но ничего, конечно, не будет, и тем лучше. Пора с этим кончать.