Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела Страница 78

— Ричард женился!

Гиппиасу приходили на ум какие-то доводы, которые должны были это известие опровергнуть, однако их надо было высказать вслух, а он был так всем услышанным потрясен, что мысли его спутались. Рука его, направившаяся было ко лбу, чтобы погладить оболочку этого вместилища разума, тут же бессильно повисла.

— Конечно же, вам все это было известно? Вы ведь так настаивали на том, чтобы его доверили вашему попечению…

— Женился? — Гиппиас привскочил — наконец-то он все понял. — Как, ведь он же еще не достиг совершеннолетия! Он же еще совсем ребенок.

— Все это так. Но тем не менее ваш ребенок женился. Приври как мужчина и заплати, что положено. И никаких помех. В нашей благородной стране достаточно того, что на вас брюки, и получить такое разрешение совсем просто. Интересы нравственности требуют, чтобы трудностей в этом отношении не возникало. Кто же вам поверит, что вы ничего об этом не знали?

— Черт знает что! Мерзкая шутка! Я бы предпочел, сэр, чтобы предметом ваших насмешек вы избрали кого-нибудь другого, — нахмурившись, буркнул Гиппиас и снова водрузился на диван. — Можешь успокоиться. Сегодня ты меня доконал.

Адриен сел в кресло; он принялся постепенно убеждать дядюшку, что все это действительно так, и завершил свои речи искусной концовкой. Он испытывал явное удовольствие от всех содроганий, в которые он того повергал; наконец Гиппиас все же ему поверил и, обливаясь потом, вскричал:

— Теперь становится понятным, почему он так вел себя со мной! Мальчишка, должно быть, адски хитер! Я это ощущаю… вот здесь, — он провел рукою по грудобрюшной преграде. — Мне не по силам этот мир дураков, — слабеющим голосом добавил он и закрыл глаза. — Нет, обедать я не могу. Есть? Как бы не так… Пообедаете без меня!

Вскоре Гиппиас ушел к себе, чтобы лечь в постель.

— Вот к чему приводят все наши тщательно продуманные планы! — раздеваясь, бормотал он. — Бедный Остин! — и уже после того, как голова его провалилась в подушку, продолжал: — Может статься, сегодняшнее голодание пойдет мне на пользу. — Все его философские убеждения достались Колитику дорогою ценою; у него было право их исповедовать.

Адриен продолжил начатое шествие с тортом.

Он приметил меланхолическую фигуру дяди Алджернона, который ездил верхом по Роу[106], нагуливая себе аппетит; и вид у него был такой, будто направляющая его шаги надежда, как и он, лишилась ноги. Капитан не преминул обратить внимание на нескладный сверток в руках у племянника.

— Надеюсь, я несу его достаточно напоказ? — спросил Адриен. — Там внутри есть нечто такое, что может умиротворить все тревоги нашей страны. Теперь девушки и женщины доброй старой Англии могут спать спокойно. Я чуть было не решил водрузить его на шест и пригласить бродячих музыкантов, чтобы поторжественнее отметить это событие. Это свадебный торт нашего дорогого Ричарда. Он обвенчался сегодня утром в половине двенадцатого по разрешению Кенсингтонской приходской церкви; а так как кольцо свое он потерял, то воспользовался для этого кольцом слезливой хозяйки дома, в котором поселилась его красавица-невеста, — она в ту минуту стояла уже с ним перед алтарем. Знак прощания с холостяцкой жизнью, а ее — с девической вы можете тотчас же испробовать, если сочтете нужным, и по мере возможности переварить в собственном желудке.

Алджернон одобрительно свистнул:

— Дочь адвоката Томсона! — воскликнул он. — Я встретил их вчера где-то неподалеку. Он мне ее представил. Прехорошенькая.

— Нет, — поправил Адриен. — Это мисс Десборо, девушка с фермы и католичка. В духе нашей пастушеской Англии времен Плантагенетов[107]! Она такая же дочь Томсона, как Ричард — сын Вельзевула. Но как бы там ни было, этот безумец опутан теперь цепями Гименея, а свадебный торт нарезан на куски. Не угодно ли вам получить свою долю?

— Только ни в коем случае не сейчас! — на лице Алджернона появилась не свойственная ему задумчивость. — А отец знает?

— Нет еще. Узнает сегодня вечером, часам к девяти.

— Раз так, то мне надо будет повидаться с ним до семи. Не говори ему, что ты меня видел. — Он кивнул племяннику и пришпорил лошадь.

— Ему понадобились деньги! — вскричал Адриен и потащил свое горючее дальше.

Увенчать все радости его созерцательной души должны были женщины. Он оставил их под самый конец. Милые, непосредственные создания! Никакое несварение желудка не угомонит их пронзительных выкриков, никакие корыстные расчеты не сдержат их, не помешают им упасть в обморок. На женщину всегда можно положиться. Недаром ведь в «Котомке пилигрима» о ней сказано: «Мать-Природа никогда не отнимает ее от груди», и говорится это отнюдь ей не в похвалу. Во все века каждая женщина остается Евою; а меж тем та же «Котомка пилигрима» старается уверить нас, что Адам с течением времени становится если не мудрее, то уж во всяком случае осторожнее, ибо прежний опыт, как-никак, чему-то его научил. Может статься, сказанное в этой книге означает, что мужчина на протяжении веков развивается, а женщина остается такою, какою и была.

Во всяком случае, Адриен надеялся, что услышит крики вроде тех, что оглашают детскую, когда потеряется любимая погремушка. Намерения миссис Дорайи в отношении дочери были ему известны, и у него были все основания предполагать, что со стороны Клары они встретят беспрекословное дочернее повиновение. Правда, мать и дочь являют собою пару, в общем, довольно жалкую, они явно не могут удовлетворить его поистине мефистофельский сарказм, но вместе с тем миссис Дорайя заменит собою двадцатерых, и, наблюдая и ту и другую, он сможет проследить особенности разочарования у девушки и у зрелой женщины, меж тем как от окружающих их девочек Фори и всех прочих особ женского пола в этом семействе можно ожидать более тонких оттенков и более изящных очертаний того волнения, которого ни одной женщине при подобных обстоятельствах не избежать.

Все шло хорошо. Ему удалось незаметно оставить торт в гостиной на видном месте, а сам он преспокойно уселся за обеденный стол. Разговор шел главным образом о Ричарде.

Миссис Дорайя спросила его, не видал ли он своего кузена и не слышал ли, где он.

— Видать? Нет, не видал! А слыхать — слыхал. Я слыхал, что он на седьмом небе от счастья и так сегодня роскошно позавтракал, что не может и думать об обеде; тут были и бордо, и заливное из цыплят, и торт, и…

— Как, на завтрак торт? — удивленно, в один голос, вскричали все.

— Да, вот такой у него нынче каприз.

— И странный же у него вкус!

— Вы же знаете, его воспитывали по Системе.

Легкомысленный молодой человек из семейства Фори разразился по поводу Системы и торта нелепейшим каламбуром. Адриен терпеть не мог каламбуров; он воззрился на юношу так, что все замолчали, ожидая, что он заговорит; но он не сказал ни слова, и молодой человек выбыл таким образом из общего разговора, покраснев и погасив этим весь блеск своего остроумия.

— Должно быть, это торт с рыбой! — с раздражением воскликнула миссис Дорайя. — Ему следовало бы повнимательнее относиться к своим родным. Я хочу, чтобы он это понял.

— Понимает ли он, что такое родственные связи или нет, я, право, не знаю, — заметил Адриен, — но могу вас уверить, он их усиленно расширяет.

Мудрый юноша пользовался каждым удобным случаем и намеками своими всячески старался подготовить то бурное волнение, в которое неминуемо должен был привести его тетушку пресловутый торт, однако во всех его разглагольствованиях миссис Дорайя не усмотрела ничего из ряда вон выходящего; ему и всегда-то нравилось быть таинственным.

— Так, выходит, он тогда торопился к Грандисонам, не так ли? — спросила миссис Дорайя, презрительно надув губы.

— А разве у дверей их стоит церковный сторож и всех зазывает? — спросил Адриен, и от слов этих его собеседница несколько оживилась. Миссис Дорайя до такой степени ненавидела миссис Грандисон, что восприняла эти слова как насмешку.

— Полагаю, что да, — сказала она.

— И у них есть под рукой священник?

— Да, наверное, целый десяток найдется!

Старый мистер Фори посоветовал внуку своему, любителю каламбуров Кларенсу, снабдить этот дом еще и просторною комнатой, где можно было бы в любую минуту расположиться и закусить, и шутка эта всех развеселила.

Семейство Фори любило хорошо угостить гостей, и, благодаря присутствию старшего в роде, в доме их неизменно сохранялся прекрасный обычай: насытившись и придя в хорошее настроение от десерта и обилия цветов, дамы поднимались и в стройном согласии уходили, а в это время галантные кавалеры расстегивали жилеты и усаживались за свой мужской стол, довольные тем, что настал их час и теперь никто не помешает им пить вино и вести откровенные разговоры. Адриен подсел к Брендону Фори, известному в Лондоне адвокату.