Жюль Ромэн - Преступление Кинэта Страница 8

— Вы ничего не говорили ей о… деле? Абсолютно ничего?

— Ничего.

— Гм!

— Да нет, уверяю вас. Если бы она была обыкновенной бабой или вертихвосткой, я, может быть, и проговорился бы. Но тут другое дело. Она почувствовала бы ко мне отвращение. Я бы потерял ее. Нет. Мне даже не пришлось бороться с искушением. Она последний человек, которому я признался бы в чем-нибудь. Потому что я ее люблю. Вбейте это себе покрепче в голову.

Кинэт погрузился в раздумье.

— В таком случае, я перестаю понимать.

— Что вы перестаете понимать?

— Ваше… то, что вы тогда сделали. Если бы любовь, которую, судя по вашим словам, вы испытываете к этой женщине, была бы действительно так глубока, она удержала бы вас. Да, удержала бы.

По-видимому, замечание Кинэта сильно сбило с толку Легедри. Он таращил глаза, моргал, как ребенок, которому школьный учитель дал задачу «для учеников старшего класса». И, наконец, сказал, как бы оправдываясь:

— Это сопоставление мне не пришло в голову…

— Но, может быть, вы захотели добыть деньги, чтобы вам удобнее было разыгрывать перед этой женщиной роль молодого человека из хорошей семьи?

— Может быть… — вежливо допустил печатник. Но сейчас же взял это назад: — Нет, не думаю. Нет. У меня и в мыслях этого не было.

— Да это и неважно. Важно другое: эта женщина имеет, пусть не зная этого, но имеет исчерпывающее доказательство вашей виновности; кроме того, вы продолжаете видеться с ней в такое время, когда вам следовало бы исчезнуть для всех без исключения. Сделав паузу, Кинэт продолжал также авторитетно:

— Потрудитесь сообщить мне имя и адрес этой женщины.

— Но…

— Это даже не подлежит обсуждению. Я еще не знаю, как я буду действовать. Нужно подумать. Во всяком случае, я должен составить себе представление о ней.

— Как? Вы к ней пойдете?

— Это еще под вопросом. Может быть. Сперва я наведу справки. Как и вы, я не заинтересован в том, чтобы искусственно ускорять события. Ее имя?

— Софи Паран.

— Где она живет?

— На улице Вандам, 31; это одна из улиц, выходящих на улицу Гете.

— У нее лавка?

— Да, писчебумажная и мелочная.

— Ее муж тоже торгует?

— Нет. Служит.

— Ах, вот как! Теперь все становится мне немного понятней.

— Я познакомился с нею благодаря заказам на визитные карточки, которые она получала от своих клиентов и отдавала в ту типографию, где я работал.

— Значит, она знала, что вы типографский рабочий? Зачем же вы втирали мне очки?

— Нет, она не знала. Объяснять это было бы слишком долго. Когда она приходила к моему хозяину, я ее видел, а она меня не видела. Уж такое там помещение. С тех пор я и полюбил ее. Но, конечно, тогда она об этом не догадывалась.

— Хорошо. Когда-нибудь вы расскажете мне историю своей любви. Ах, еще одна подробность. Вы оставили себе некоторую сумму. Это большая сумма?

— Нет.

— Для человека в вашем положении вы как будто не слишком расточительны. Это один из немногих ваших козырей. Сколько у вас денег?

— Меньше тысячи франков.

— Там, в ящике, много больше?

— Да.

— Раз в двадцать?

— О, нет.

— Раз в десять?

— Около того.

— Значит, по крайней мере в пятнадцать. Мне необходимо знать это. Что касается драгоценностей и других вещей, то, разумеется, не вздумайте продавать их ни сами, ни через третьи руки. Иначе вы подпишите себе смертный приговор. Ясно?

— Что же мне с ними делать?

— Увидим. По-моему, на руках у вас слишком много денег. Это во всех отношениях никуда не годится. Вам следовало бы оставить при себе франков двести, а остальные дать на сохранение мне. Я буду снабжать вас деньгами по мере надобности… Что?… Уж не подозреваете ли вы меня в намерении обжулить вас?

— Нет, — вяло ответил Легедри. — И к тому же вам по справедливости нужно было бы получить что-нибудь за ваши труды.

— Об этом не может быть речи!

— Однако с двумя сотнями франков далеко не уедешь.

— Зато у вас будет меньше соблазна делать лишние траты. Было бы превосходно, если бы у людей, встречающихся с вами, создалось впечатление, что вы сильно бедствуете.

— Возможно. Только не стоило идти на такое дело, чтобы потом отказывать себе во всем.

— Вы успеете насладиться жизнью, когда пройдет опасность. Пока мы в осадном положении. Вот. Давайте. Семь ассигнаций по сто. Семьсот франков. Хорошо. Я отмечаю это в моей записной книжке, для памяти, без упоминания вашего имени. Теперь вы должны точно исполнять мои инструкции. Пользуясь тем, что вы в городе и в районе вокзалов, перекусите где-нибудь. Затем идите домой и сидите у себя в комнате впредь до нового распоряжения. Я займусь вашими делами. И прежде всего подыщу вам другое убежище. Напрасно я согласился отложить эти поиски. До вечера.

Он вынул часы.

— Через час вы должны быть дома. Не выходите никуда, не повидавшись со мной.

VI

ПЛАНЫ АВЕРКАМПА И ЛЮБОВНЫЕ ДЕЛА ВАЗЭМА

От очень тесной площадки тянулись маленькие коридоры, расположенные на несколько ступенек выше. Пол был сделан из широких и немного выгорбленных дубовых плиток, разделенных промежутками, в которых поместился бы мизинец; по волокнам древесины их прорезывали трещины, наполовину заполненные пылью и воском. Кое-где виднелись сплющенные и блестящие шляпки крупных гвоздей, вбитых в плитки и теперь уже как — будто вошедших в состав дерева в качестве особенно крепких сучков.

Одна из дверей выходила прямо иа площадку. Четырьмя кнопками, тронутыми ржавчиной, на ней была укреплена визитная карточка: «Фредерик Аверкамп». Вазэм постучался, услышал: «Войдите», и осторожно отворил дверь.

Стоя без пиджака на стуле, соломенное сидение которого было прикрыто развернутой газетой, Аверкамп доставал лачки газет н различных бумаг, загромождавших верхние полки открытого шкафа из некрашенного дерева. Комната казалась маленькой и бедной.

— Ах, это вы! Я ждал вас раньше. Подаю вам только мизинец, так как руки у меня в пыли.

— Мне пришлось зайти в мастерскую из-за кистей, которых не могли разыскать; я не хотел, чтобы в момент моего ухода начались толки о…

— Хорошо, хорошо. А ваш дядя совсем успокоился?

— Да. По крайней мере, больше не охает.

— Раз вы здесь, воспользуемся этим и дойдем до бульвара Палэ. Который час? Знаете что? Достаньте из моего жилетного кармана часы. У меня слишком грязные руки. Десять минут двенадцатого. Времени сколько угодно. Потом вы позавтракаете вместе со мной.

Глаза Ваээма блеснули. Уже завтраки в ресторанах! Хозяин не слишком требователен и сразу делает его участником вольной и широкой жизни.

Аверкамп открыл дверь в узенькую и совершенно темную кухню, на которой ничего не готовилось. Он стал мыть руки под краном, над раковиной.

— Вот увидите, внешний вид там совсем другой. Помещение еще не окончательно готово. Они дали мне ключи от него только неделю тому назад. Но я рассчитываю переехать завтра. Какое сегодня число? Двенадцатое. Понедельник, двенадцатое. Ах, завтра тринадцатое… Я вовсе не суеверен, но было бы, пожалуй, несколько опрометчиво приступать тринадцатого к делу, которое должно стать для меня началом новой жизни. Что касается меня самого, я в тринадцатом числе никогда ничего не замечал. Ни хорошего, ни плохого. У меня были клиенты, которым оно неизбежно приносило неудачу или, наоборот, удачу. Если я начну переезжать четырнадцатого утром, пятнадцатого к полудню я уже, наверное, освобожусь. Вы мне поможете. Превосходно. Идите вперед.

— Вы не думаете, что во время вашего отсутствия кто-нибудь придет?

— Нет. Впрочем, Поль не замедлит явиться. Я оставлю ему ключ у привратницы. Он обещал придти наверное. О, услужливость его почти исчезла с тех пор, как он узнал, что мы расстаемся. Но скоро пожалует мой преемник. А Поль вводит его в курс дел. Я не прочь покинуть этот заплесневелый дом. Обратите внимание на лестницу! И на конуру привратницы! Я, видите ли, не сторонник плохих декорумов. Подумать только, что конторы многих крупных фирм в центре Парижа, в Сантье хотя бы, ютятся в отвратительных трущобах! И в таких конторах заключаются сделки на несколько десятков, на несколько сотен тысяч франков! Нет. Это гнусно, по-моему. Пойдемте пешком. Всего каких-нибудь четверть часа. Не следует терять привычки к ходьбе. Я и то слишком мало двигаюсь. В моем возрасте у некоторых уже появляется брюшко. Я ненавижу это… Да, мне случалось ездить за границу; только редко. Часть моей семьи живет в Бельгии. Я довольно хорошо знаю Бельгию и даже Голландию. Разок, прокатился в Ахен и в Кельн. Вероятно, это окончательно и отшатнуло меня от мелочности в делах. Грошовая экономия вытекает из устарелых понятий. Современная эпоха требует света, простора, комфорта, даже грандиозности. Мой пятый этаж на бульваре Палэ в первое время не будет роскошным. Но само помещение вполне прилично. У этой части города аристократический вид. Я буду украшать его постепенно. Пока я свожу обстановку к минимуму именно для того, чтобы рыночные вещи, сборная мебель и прочее не пустили у меня корней. Оставляя пустые места, я беру на себя обязательство рано или поздно заполнить их хорошими вещами.