Жюль Ромэн - Преступление Кинэта Страница 9

Они прошли через главный рынок.

— Свернемте на улицу Нового Моста. Этот крюк займет у нас минуты три. Я хотел бы еще раз бросить взгляд на новое здание Самаритэн. Никак не могу выработать определенное мнение. Непосредственно оно мне не по вкусу. А вам?

— Мне тоже. Точь-в-точь, как штуки из папье машэ, которые были на Выставке. Только железное.

— Хоть оно и железное, впечатления прочности от него нет. Однако, вы помните Выставку 1900 года? Несмотря на вашу юность?

— Разумеется.

— Я все-таки пытаюсь отыскать в нем что-то хорошее. Если будущее пойдет по этому пути, мы должны уже теперь привыкать к нему… Может быть, сейчас еще немного рано… Этот магазин процветает… Владельцы его пришли к новой формуле: работать на простонародную клиентуру, которой до сих пор все так или иначе пренебрегали. И товар у них не слишком дрянной. Коньяки открыли дело, не имея за душой ничего. Говорят, госпожа Коньяк до сих пор ходит по магазину без шляпы и в черном платье, наблюдая за порядком. Впрочем, место для того дела, которое они задумали, выбрано замечательно. Не правда ли? Ориентируйтесь немножко, и вы согласитесь с этим. Сзади главный рынок. Там площадь Шатлэ. Улица Риволи, являющаяся продолжением улицы Сент-Антуан. С правого и даже с левого берега тянутся сюда улицы и бульвары. Они проходят через кварталы, населенные простонародьем. Принимая во внимание их планы, этот магазин расположен еще удачнее, чем Базар Отель де Виль или Лувр. Вы понимаете? В вашем возрасте соображения такого рода еще мало доступны. Однако, необходимо приучать вас к ним. Имея в виду то сотрудничество, которого я жду от вас, никогда не слишком рано начать упражнять чутье в делах. Вы парижский гамэн и, следовательно, у вас уже много житейского опыта. Да. Базар слишком глубоко зарылся в дурные кварталы. Там охотно покупают ведра для рукомойников, винты, швабры. А в Самаритэн женщины из народа идут за одеждой, за материей, за модными вещами. Очень хорошо, если у них создается впечатление, что они немного вышли за пределы своего района, на несколько шагов приблизились к шикарным людям. Лишь бы это не чересчур сбивало их с толку и не смущало их. С этой точки зрения Лувр слишком заехал на запад. Я начинаю, пожалуй, склоняться к мысли, что нескладная архитектура их нового здания в конце концов не так уж плоха. Народ не любит умеренности. И несерьезность, легковесность этого железного хлама не бросается ему в глаза. Он балдеет от экстравагантности. Оно влечет его, как новая игрушка. Я даже удивляюсь замечанию, которое вы сейчас сделали. Оно доказывает, что вы до известной степени способны к самостоятельным суждениям.

Вазэм скромно покраснел. Он поостерегся сказать и даже подумать, что слова его были лишь повторением одной из любимых мыслей Рокэна во время вечерних бесед с дядюшкой Миро.

Они шли по набережной Межисри, где начиналась уличная торговля семенами и животными, которых было еще больше по ту сторону площади Шатлэ, на набережной Жевр. Пакетики разноцветных семян. Крохотные горшки с цветами. Косматые клубни. Золотые рыбки в аквариумах. Белка в клетке с колесом. Попугай, топчущийся на жердочке. Напротив ящики букинистов, привешенные к набережной, с поднятыми крышками. Несмотря на солнце, продавец, закоченевший от ветра с Сены, плотнее натягивает кашне и потирает руки.

— Я говорил о Лувре. Что бы там ни было, восхождение в гору Коньяков все же менее ослепительно, чем восхождение Шошара. Они остались лавочниками. А он! Я знаю, разумеется, что он доходит до смешного. Ничто не обязывало его к этому…

Аверкамп задумался, слегка наклонив голову влево, устремив взгляд на мерцание крыш и огни стен, отражавшиеся в речной дали. Он обходил препятствия, не глядя на них. Его крупному телу была присуща ловкость.

— Впрочем, эти времена миновали. Поймите меня. Уже существующие большие магазины могут еще развиваться. Пожалуй, даже откроются один или два новых, хотя… Я хочу сказать, что дела такого рода стали уже заурядным явлением, обреченным на медленное развитие. Теперь придется с самого начала затрачивать солидные капиталы, ставить все на широкую ногу. Группы финансистов начнут вкладывать в эти магазины свои деньги, и рассчитывать можно будет только на умеренные доходы (не говоря, конечно, о плутнях администрации). Последняя сколько-нибудь новая и плодотворная идея принадлежала Дюфайелю… Я по крайней мере уже не вижу для, этой области большого будущего. Нужно отдавать себе отчет в потребностях эпохи, особенно в том, что ей недостает. Париж, как известно, город с очень плохими жилыми помещениями. Большая часть кварталов — очаги заразы. Живописность тут не при чем. Восемьдесят процентов домов ни в какой мере не соответствуют современной жизни. В настоящее время строят, но не спеша, ровно столько, сколько этого требует прирост населения. В тот день, когда на очереди дня встанет этот вопрос, когда хотя бы миллион парижан дойдут до сознания, что они живут в отвратительных помещениях, от которых отказалась бы любая цивилизованная страна, вы увидите, какой поднимется содом. А свободной площади немного. Париж мал. Вы удивлены? Ну да, Париж мал по сравнению с числом своих жителей. Есть пригороды. Но пока городские стены существуют, а их в ближайшем будущем не сроют, участки земли intra muros будут расцениваться исключительно дорого. Идеально было бы захватить некоторое количество еще свободной земельной площади, а также старых лачуг, предназначенных на слом. Не где попало. По тщательному обдуманному выбору. О, не я один думаю об этом. И не я первый, далеко нет. Живя около Монмартра, вы имели возможность наблюдать, что сделали за двадцать лет Лакур, Вигье, госпожа Вильди, не говоря уж о Давале и об остальных. Я не претендую на какие-либо открытия. Но мой инстинкт говорит мне, что эта отрасль деятельности таит мощную жизненную силу, и силу на редкость здоровую. Выигрыш может быть огромным, а риск приблизительно равен нулю. На протяжении столетия мы не видели случая понижения стоимости земельных участков в Париже. Однако в некоторых местах повышение шло медленно, почти незаметно; ведь нельзя упускать из вида регулярное обесценивание денег. Ах, будь у меня капиталы, я составил бы неотразимый план. Но я вынужден лавировать. Мы начнем весьма скромно. Сперва я буду работать за счет моих клиентов — клиентов, которых еще нужно найти. Зато я уверен, что, имея клиентуру, можно предпринимать значительные операции и пользоваться почти такой же свободой действия, как если бы в ход пускались собственные капиталы. Необходимо уметь себя поставить, завоевать доверие. Для этого надо убедить людей в своей дальновидности и сразу же дать им нажиться. Начинаете ли вы понимать, в какую сферу деятельности я собираюсь вовлечь вас? Это интереснее, чем мыть кисти. Может быть, это несколько выше вашего разумения. Ничего. Если у вас есть способности, вы что-нибудь да усвоите. При таком начале я не могу обойтись без сотрудника, понимающего мои планы и полного энтузиазма. У меня больше шансов найти это в молодом уме, чем в старом и притупившемся. Не вы, так другой. Это зависит от вас.

Они проходили мимо почтового отделения у Коммерческого суда. Вазэм чуть было не сказал, что ему нужно зайти туда. Но не посмел. Аверкамп шел вперед, разглядывая дом на углу улицы Лютеции.

— Недурно, правда? Здесь мог бы жить известный адвокат. Сзади Префектура полиции. По ту сторону бульвара — Дворец Суда. Ничего похожего на тайный вертеп.

Он поздоровался с привратницей.

— Столяр только что ушел, — сказала она ему. — Он вернется только к четырем.

— Когда уже почти стемнеет. А почему так?

— Не знаю. Наверное, у него какая-нибудь другая работа.

Они поднялись по лестнице.

— Вот один из ужаснейших недостатков Франции. Невозможно добиться исполнения работы. Казалось бы, поскольку заказ дан, он должен был бы исполняться автоматически. Нет. Приходится настаивать, умолять, сердиться. И к назначенному сроку ничего не готово. У них нет даже оправдания откровенной лени. Нет. Они тратят время по пустякам. Они не умеют действовать планомерно. Они работают то здесь, то там, по воле случая. Обслуживают того, кто последний схватил их за полу куртки. И плохо обслуживают. Ни одна работа не делается основательно. Заказчик или начальник расходует свои нервы на контролирование жалких деталей. Во Франции нельзя всецело положиться даже на человека, взявшегося вбить гвоздь в стену. Вы должны разика два-три вернуться на то же место, вежливенько сказать «помните ли вы про мой гвоздь?», а когда гвоздь будет вбит, прийти туда еще раз, ибо в девяти случаях из десяти его вобьют криво или он останется у вас в руках при первом же прикосновении. Точка зрения рабочего, вбившего наконец гвоздь, такова: вы надоели ему с этим гвоздём; он хочет, чтобы вы оставили его в покое. Если гвоздь держится хотя бы для виду, вам больше нечего с него требовать; в тот день, когда этот гвоздь вам понадобится, вы как-нибудь устроитесь, а он, рабочий, будет уже далеко.