Геннадий Прашкевич - Теория прогресса Страница 15

Точка тире точка тире…

Небо играло тысячами огней: «Не бойся…»

«Мама… Я не боюсь… Я совсем не боюсь…»

Все небо вспыхивало от горизонта до горизонта.

Все небо вспыхивало теперь на всем своем протяжении.

Тире тире…

Точка тире…

Тире тире…

Точка тире…

Вовка читал пылающее небо, как гигантскую книгу.

К его ноге прижался Белый. Шерсть на нем встала дыбом, он щерил клыки.

«Белый… Где наши мамки, Белый?..»

А в небе вдруг ниспадали, медлительно и бесшумно разматываясь на лету, долгие зеленые ленты. Вдруг вставали яркие перекрещивающиеся лучи. Тревожно, как зенитные прожекторы, они сходились и расходились, выискивая только им известные цели. Мерцала над островом диковинная корона. Такую корону Вовка соорудил, собираясь на школьный бал-маскарад в самом конце декабря одна тысяча девятьсот сорокового года. Но Колька Милевский забраковал корону: «Ты что, это же царские штучки!» – «А что тогда?» – «Да буденовку хотя бы». – «В буденовках полкласса придет». – «Ну, тогда возьми у отца китель. – Колька даже почмокал губами. – Китель белый, а на рукаве черный круг. Все попадают от зависти. И красная окантовка. А в центре круга – красные стрелы и якорь адмиралтейский».

«Мама…»

Полнеба уже пылало.

Скрещиваясь, метались цветные лучи, ниспадали с неба чудовищные портьеры.

Страшась (ведь он мог не успеть до магнитной бури), радуясь (успел, успел, успел), Вовка, обняв Белого, не отрывал глаз от неба.

Точка тире тире…

Тире тире тире…

Точка тире тире…

Тире точка тире…

Точка тире…

«Я здесь», – повторил Вовка вслух и обнял прижавшегося к нему Белого.

Тире тире…

Точка тире…

Тире тире…

Точка тире…

Он понимал, что обманывает себя. Он понимал, что не может быть там, в этом электрическом небе, его рыжей красивой мамы. Не может быть рыжей красивой мамы в этих пылающих полярных небесах.

Но он ловил каждую вспышку.

«Белый! Где наши мамы, Белый?»

Пес глухо заворчал, но ничего не ответил.

А Вовка, читая призрачные цветные вспышки, от которых, казалось, накаляется морозный воздух, вдруг отчетливо, как на карте, увидел все острова Северного Ледовитого океана. Были там среди них плоские, как блины, песчаные, низкие, были острова высокие, поросшие голубоватым мхом, были – голые ледяные шапки, с их крутых обрывов лед уходил прямо в зеленоватую толщу большой воды. Вовка отчетливо увидел каждую потаенную бухточку, каждый неприметный мыс, где снимали показания с приборов не знающие усталости метеорологи.

Температура, влажность, направление ветра, осадки.

Метеорологи несли записи радистам, радисты брались за ключ.

Точка тире точка точка…

Сотни метеорологических станций работали на огромную страну, протянувшуюся от Белого до Черного моря, тысячи радиограмм летели с бесчисленных островов. «У нас тут тоже война, – вспомнил Вовка слова Леонтия Ивановича. – Особая война. За погоду!» Сейчас, осознав это, Вовка Пушкарёв не желал эту войну проигрывать. Он не знал, когда появятся самолеты. Он не знал – услышит ли их? Но самолеты должны были появиться, РЕМ-16 это твердо обещал! Вот почему, забравшись в палатку, он разогрел на примусе кашу, пытаясь представить – как же это будет? Ну да… Рев пикирующих машин… Перепуганные, бегущие по насту фрицы… Кто-то, подзывая свою подлодку, бросит гранату в черную, как смоль, воду бухты Песцовой, но опоздает. Он опоздает. Германская подводная лодка пустит масляный пузырь, и вместе с нею уйдут на дно – мангольд… карл франзе… ланге… шаар… Их лица долго еще будут сниться Вовке в тяжелых повторяющихся полярных снах.

«Эр ист…» Ладно… Пусть мальчишка…

На этот раз это были сладкие мысли. Такие же, как пшенная каша, которую он съел, как сон, в который провалился, как посапывание верного пса Белого, залегшего у входа в палатку. Рыкнув пару раз в сторону севера для порядка, Белый свернулся в снегу. Во сне его веки тревожно вздрагивали; несмотря на сон, он и снежинку бы лишнюю не пропустил. Правда, снежинки были такие юркие и проворные, что Белый, пожалуй, ничего бы и не поделал с такими. К тому же снежинки эти были огромной частью той самой погоды, за которую воевал Вовка Пушкарёв. Другое дело – люди. Услышь Белый чужие шаги, он нашел бы способ сообщить Вовке.

Давайте и мы помолчим.

Пусть Вовка Пушкарёв поспит.

Ему еще столько предстоит сделать.

ТЕОРИЯ ПРОГРЕССА

(Л. Осянин. Записки писателя)

Часть первая.

ПОЕЗД НА ХОПКИНО

Платные танцплощадки; пионеры с горнами; девушки с веслами; серые бетонные лани; жестяные флюгера над крышами; бревенчатые заборы и палисадники; утренний туман в огородах над бледными цветочками завязавшейся картошки; клонящиеся за заборами подсолнухи; нежное мычание уходящих на пастбище коров; лужи, голуби…

Конец ознакомительного фрагмента.