Александр Фельдман - День Сме Страница 4

В номерах Смернова ждала бессонная ночь, окутанная сизым дымом и тихим треском поленьев в камине; завернувшись в махровый арабесковый халат, держа в руке бокал Бордо, потягивая сигару, Александр Феофилактович увлеченно мечтал об иной жизни, нежели военное, полное одиночества существование, которое угнетало его последнее время; он представил, что будет обитать не в столице, а в тихой уединенной усадьбе на речке; жена подарит ему двух наследников – сына и дочь, которых он будет учить ездить верхом, плавать и прививать так необходимую всем дисциплину, а по вечерам читать им перед сном Пушкина; «Как же всё это хорошо! – воскликнул полковник, – Просто страсть как замечательно! Женюсь, ей-богу, женюсь на ней, не будь я – Александр Смернов, кавалер ордена святого Георгия!» Полковник сей же час написал два письма: одно отправил брату с извинениями за невозможность приезда на эти рождественские праздники и выражением надежды, что когда-нибудь, возможно даже совсем вскорости, они всё равно встретятся и обязательно поохотятся, но только не теперь, когда в его жизни должны были произойти судьбоносные изменения; другое же, после некоторых раздумий он адресовал старшей княжне Поликарповой, заключив его в форму английского сонета:

Любовной страсти не испытывал я прежде,Но лишь отечеству служил по мере сил;И вот увидел Вас тогда, и в миг надеждойЖизнь озарилась, по-иному свет стал мил.«Елизавета» – Ваше имя я лелею;Его читаю на конверте в сотый раз —Произнести вслух грубым тембром не посмею,Чтоб не испачкать солдафонством серых глаз.Сошли Вы словно бы с картины Боттичелли,Ваш облик нежный мне явился как во сне,Не в силах скрыть я роковое увлеченье —В любви открыто признаюсь самой Весне!Пусть я – полковник, а не часовой простой,Капитулирую пред Вашей красотой.

Только теперь, в этот поздний час, Смернов по-настоящему понял, почему образ Поликарповой с первого взгляда показался ему таким знакомым: ведь она – сама Весна, изображенная Боттичелли; та Весна, которой он восторгался, в которую был влюблен еще в юные годы, будучи в Италии и увидев этот шедевр; воспоминание сиё только усилило влечение полковника к Елизавете, открыв еще одну грань всеобщей загадки любви.

Под утро, уморившись, он наконец уснул; и явилась к нему во сне дева с серо-голубыми глазами, чьи золотистые локоны обнимал венок, составленный из полевых цветов; Александр Феофилактович позвал ее: «Лиза!», она обернулась, смеясь, и стала убегать от Смернова вдаль по душистому лугу; он бросился за ней и бежал, бежал, но никак не мог настигнуть, беспрестанно выкрикивая ее имя, приносившее сердцу душевную теплоту…

Поздно пробудившись, полковник получил весточку от старшей княжны Поликарповой: она предлагала встретиться в тот же день в Александровском саду, где всё равно собиралась пройтись после обеда; с твердой мыслью непременно увезти ее, Смернов отправился в Александровский сад; здесь, несмотря на морозную погоду, выглянуло солнце, озолотившее сверкающий снежный покров, так контрастировавший с бирюзовым небосводом, что перевод взгляда невольно резал глаз. Полковник окунул внимательность в глубину сада, разглядывая влюбленные парочки и старых дев со своими воспитанницами, разрезавшими заснеженные дорожки модными сапожками, увлеченно разговаривавшие или читавшие; среди последних он различил и вчерашнюю знакомую. Решительности Александру Феофилактовичу было не занимать – он уверенной походкой подошел к княжне, прогуливавшейся с томиком Шекспира в руках. «Вы любите Шекспира? – спросил Смернов с учтивым поклоном. «Я обожаю его сонеты – в них столько мудрости; кто еще так метко сумел бы выразиться: «И если нет любви, то нет стихов моих!» – она подняла на него свой обворожительный лукавый взгляд, позволявший неоднозначно истолковывать произнесенные ею слова. «Вы абсолютно правы, Шекспир – гений, к которому никто так и не смог приблизиться по мастерству выражения чувств, и вряд ли когда-нибудь родится поэт, лучше него, – Смернов глубоко вздохнул и продолжал, – Елизавета, я не знаю, что Вы думаете обо мне, но прошу, выслушайте до самого конца ту мысль, которую я хочу донести до Вашей души и тронуть Ваше сердце. Елизавета, как только я увидел Вас, то понял Вы – та, которой суждено составить мое счастье, – Смернов, откашлялся, исправляя сбившееся дыхание, – Я понимаю: Вы обручены, но не замужем; Вы можете расторгнуть помолвку, еще не поздно! – княжна смотрела, не отрывая внимательных озорных глаз от полковника и часто дыша, – Если же Вы хотите, я готов увезти Вас, хоть сегодня, хоть прямо сейчас; мы тайно обвенчаемся в сельской церкви. Боже, как Вы прекрасны! Будьте же моей женой до самой смерти!» Княжна не ожидала такого поворота, но сама, охваченная пылающей страстью любви к мужественному красавцу Смернову, растерялась в мыслях: «Мне начинает казаться, что всё вокруг прыгает и плывет, Господи, у меня сейчас будет обморок, я теряю голову; как поступить в этой ситуации, – но тут она ощутила всю силу чувства к Смернову, поняла, что пути назад нет, и решила поступить по зову сердца, – Знайте, я тоже люблю Вас; в тот самый миг, когда я увидела Вас, сразу поняла, что именно о таком человеке мечтала; но я боюсь, что родители будут возражать: маркиз де Вре очень влиятелен; он посол от Франции, у него широкие связи при дворе… я ничего не знаю о том, что может с нами быть…» «Так едемте сей же час, тайно обвенчаемся в сельской церкви и вечером будете дома, если Вы согласны быть моей супругой…» «Да, да! Я согласна – им всем придется смириться с этим».

Этим же днем Александр Феофилактович и Елизавета Михайловна тайно обвенчались в сельской церкви под Москвой и после этого остались неразлучны до самой смерти.

III

Дом еще охватывала сладкая дрёма, когда на крыльцо вышел почти двухметровый красавец и, потягиваясь и щурясь от солнечных лучей, сбежал вниз, прямо по влажной траве направляясь к дому старосты, Игната Михайловича Карпова, родившегося и всю жизнь прожившего в селе Поликарпово, даже поговаривали – вероятно, из-за его фамилии и отчества – будто бы он незаконнорожденный сын князя Поликарпова, но, правда это или домыслы, никто так и не выведал из-за того, что никого в живых в имении не осталось с тех давних пор.

Михаил Александрович и его жена, Татьяна Антоновна, были уже третьим поколением помещиков на долгом веку старосты. Когда старый князь скончался, княгиня направила все свои усилия, чтобы полковник Смернов ушел в отставку и вместе с женой, находившейся в положении, перебрался из Петербурга на берега Оки, в фамильную усадьбу князей Поликарповых; у нее не было ни сил, ни желания в одиночку управлять таким большим хозяйством, тем более, что маркиз де Вре вскоре после гибели императора вынужден был вернуться на родину – его предки были активными участниками Парижской коммуны, а один из них, так называемый Филипп Эгалите, был среди тех, кто голосовал в Конвенте за казнь Людовика, это не могло скрыться и вызывало неудовольствие у представителей Русского двора, кои пытались найти заговор против монархии даже там, где его не было. Уехал он в Париж не один, а с молодой женой ― Екатериной Поликарповой, свеженареченной маркизой де Вре, тем самым, заставив княгиню нарушить табу, соблюдавшееся при покойном муже, и пойти на контакт с опальным военным и его женой, которую князь уже более не считал своей дочерью и никак не упомянул в завещании, оставив всё жене и младшей княжне. Тем неожиданнее для Александра Феофилактовича было предложение стать помещиком и поселиться вдали от городского шума и суеты; тем более, что это была тайная мечта полковника, поэтому, пока Елизавета Михайловна была еще на четвертом месяце, он отправил ее из Петербурга в Поликарпово, а сам обещал приехать вслед за ней, как только разрешатся все дела, связанные с отставкой и назначением ему пенсии за выслугу лет. И вот этот день наступил: Александр Феофилактович впервые в жизни переступил порог усадьбы, которой суждено было стать его последним прибежищем.

Князья Поликарповы владели обширным участком земли, включавшим в себя сосновый бор, два лиственных леса, заливные луга для выгула скота, поля, засеваемые пшеницей и рожью, пасеку, село Поликарпово и несколько мелких деревень, не превышавших десятка дворов; в самом сердце поместья из родника вытекала крошечная речушка Поликарповка, питавшая Оку, где сельская ребятня летом, стоя по щиколотку в ледяной воде, руками ловила карликовую плотву и густеру; с севера поликарповские земли ограничивались руслом Оки, на которой им разрешалось ставить рыболовные сети. Вдохнув кристально чистый, а не пропитанный столичным смрадом или военной гарью воздух, Смернов набил трубку и устроился в кресле-качалке под развесистым дубом около крыльца, приговаривая: «Mon plaisir». Через неделю он уже был в курсе всех проблем имения и сосредоточил в своих руках власть над ним, за год сделав убыточное хозяйство одним из преуспевающих в губернии. Первенца, родившегося в мае, назвали, чтобы сделать окончательный примирительный шаг с княгиней, в честь князя ― Михаилом; через год в семье Смерновых появилась девочка, ее назвали в честь отца ― Александрой. Довольная таким поворотом событий княгиня доживала свои последние полтора десятилетия в семье старшей дочери, сильно сдружившись с зятем, на этот раз показавшегося ей просто чудесным человеком и настоящим дворянином, и внуками, в которых она души не чаяла, часто играла с ними и критиковала гувернантку Жильберту за чересчур строгое обращение с ними. Жильберта была выписана из Парижа по протекции маркизы де Вре, которая лично выбирала гувернантку для своих племянников, и, наконец, остановила свой выбор на Жильберте, которая, несмотря на свою молодость и угловатость, отличалась изысканными манерами, ее язык был абсолютно чист от провинциальных наречий, а сама она происходила из знатного, хотя и полностью разорившегося, дворянского рода.