Владимир Гриньков - Помеченный смертью Страница 6

Кирилл как-то посмурнел лицом, и Анна, догадавшись о причине, негромко и необидно засмеялась.

– Там твои обидчики живут, да? Те, которые тебя оставили без провианта?

– Смешного мало, – беззлобно огрызнулся Кирилл. – Посмотрим, что ты запоешь после их очередного налета.

Анна беззаботно махнула рукой.

– Искупаемся? – предложила она.

Кирилл еще ничего не успел ответить, а она уже сбросила шорты и футболку – на ней оказался купальный костюм – и пошла к воде, и Кирилл был вынужден последовать ее примеру.

Вода была теплой, но это было лучше, чем жариться на солнце. Анна легла на спину и поплыла. Белые ступни ее ног дразняще мелькали. Кирилл отвел взгляд.

– Как хорошо, – сказала Анна. – Здесь настоящий рай.

Редкие облака плыли высоко-высоко.

– Знаешь, иногда окажешься в таком месте, что не верится, что есть еще что-то, кроме него. Другие города, другие люди. Ничего этого нет. Только ты и вот этот рай.

Анна кувыркнулась в воде.

– У тебя бывает так, Кирилл?

– Как?

– Ну вот чтобы ты оглядывался вокруг и тебе не верилось, что есть какая-то другая жизнь.

– Не знаю. Не задумывался.

– А у меня бывает. Вот как сейчас, например. Неделю назад я еще была в Москве, ходила по улицам, ездила в метро, и меня не было здесь, вот именно здесь. Понимаешь? Вот эта вода – она и тогда здесь была, и эти пальмы, и этот песок…

– И я, – подсказал Кирилл.

– И ты. А теперь я здесь. А Москва – пропыленная, суматошная, она там, далеко, без меня, и мне сейчас кажется, что ее нет вовсе, что это сон, фантом, призрак.

– Скучаешь?

– О чем?

– О Москве.

– Нет. Она какая-то чужая стала, я ее и не узнала поначалу, когда вернулась с Камчатки. Это как если бы во время твоего сна в спальне полностью поменяли обстановку. Представляешь? Вот ты заснул, а просыпаешься – все вокруг другое, незнакомое.

Анна повернула голову и неожиданно засмеялась:

– Хотя зачем я тебе обо всем рассказываю? Ты и сам это в конце концов испытаешь. Вот вернешься в Москву – а там все другое.

– Зачем же я вернусь в Москву? Мне и здесь неплохо.

– Это не будет продолжаться вечно, я имею в виду твою работу здесь.

– Что я слышу? – насторожился Кирилл. – Ты прибыла сюда ко мне или вместо меня?

Анна уловила разницу и, улыбнувшись, выбрала ответ:

– К тебе.

Кирилл подозрительно посмотрел на нее:

– Послушай, откуда ты вообще взялась? Зачем здесь, на станции, второй сотрудник? Пять лет я справлялся со своими обязанностями в одиночку, и вдруг мне понадобился дублер.

– Ты думаешь, меня готовят как замену тебе?

– Похоже на то…

– Не думаю.

– Почему?

– Мне бы сказали. Ведь правильно? Готовили бы к отправке – и сказали.

– Разговора не было? Там, в Москве? Точно?

– Нет, – уверенно подтвердила Анна.

Кирилл посмотрел в ее глаза и, ничего в них не прочитав, вздохнул.

– Ты напрасно переживаешь, – сказала Анна. – Нет повода для беспокойства.

– Но почему тебя прислали?

– По штату здесь должны работать двое. Двое, понимаешь?

– Им что – валюту девать некуда?

– Кому?

– Начальству нашему. Ведь я один здесь справлялся.

Анна подплыла к Кириллу, положила руку ему на плечо и спросила, заглядывая в глаза:

– Ты против того, чтобы я здесь работала?

– Нет, почему же, – смутился Кирилл.

– Тогда не надо больше об этом говорить. Ладно?

Он кивнул.

Вышли из воды. Горячий ветер скользил над пляжем, Песок накалился и казался на солнце ослепительно белым.

– Ты приехала сюда не вместо меня? – все-таки не удержался Кирилл.

– Нет.

Анна потрепала его по волосам, как неразумного мальчишку. Больше они к этому разговору не возвращались.

Вечером Кирилл сделал силки для ловли обезьян. Это была хитроумная самозатягивающаяся петля. Первый изготовленный образец Анна забраковала – он показался ей слишком непрочным.

– Порвется. Не годится.

– Ты посмотри, какая толстая веревка.

– Сделай ее вдвое.

– Это уже будут не на обезьяну силки.

– А на кого?

– А разве мамонты здесь водятся?

– Нет.

– Вот видишь. Значит – на обезьяну.

Потом они опять плавали в океане. Солнце уже пряталось, черные силуэты пальм на берегу казались декорациями провинциального театра. И опять было такое чувство, что нет никого и нигде – только этот остров, пальмы и они – Кирилл и Анна.

– Я никогда отсюда не уеду, – сказала Анна. – Даже если мне не найдется больше места на станции – я останусь. Построю дом там, в глубине острова, и буду жить. Не прогонишь?

– Нет! – ответил Кирилл.

У него почему-то опять стало сухо в горле – как сегодня утром, когда он увидел обнаженную Анну. Безотчетно протянул руку в темноте, прямо в воде, погладил ее прохладную гладкую кожу – лишь мгновение это продлилось, потому что почти сразу Анна отстранилась и сказала:

– Не надо этого, Кирилл. Не делай так больше никогда.

Звезды мерцали над их головами. Луна смотрела вниз с прищуром, и под ее взглядом океан, казалось, светился.

6

Бородину представлялось, что доктор Морозов обязательно окажется человеком преклонных лет, с пучком седых волос на голове и в старомодных очках в черной оправе, будет он сух кожей, худощав и взглядом печален, а оказалось – они почти одногодки. Морозов был хотя и невысок ростом, но ладно сложен, глаза умные и взгляд доброжелательный, прическу носил длинную – с того времени, наверное, как носил длинные волосы в школе – и ругали его, и наказывали; и с тех самых пор осталась в нем эта фронда, уже и сражаться не с кем, а он все не может успокоиться, демонстрирует независимость. Сам Бородин всю жизнь носил короткие прически, даже в институте – комсомольская юность. «Волосатиков» недолюбливал, с ними все время приходилось разбираться: как «волосатик», так сразу и мозги набекрень, вот тебе и персональное дело – комитету комсомола работа.

И сейчас Бородин подсознательно насторожился, а Морозов, совершенно не видя в нем врага, приветливо обратился:

– Ваше лицо мне знакомо. Где-то встречались, наверное?

Бородин всмотрелся и качнул головой:

– Не припоминаю.

Они действительно никогда не встречались прежде, это у Морозова был такой тактический ход – мостик перебрасывал к собеседнику, устанавливал контакт.

Кабинет Морозова совершенно не был похож на врачебный: ковер на полу, книги вдоль стен, в углу негромко мурлычет радио. Хорошее радио, дорогой аппарат, Бородин даже заинтересовался.

Морозов его и не тревожил, давал время освоиться. И только после длительной паузы сказал:

– Из Гонконга приемник. Друг привез. Отличная вещица, я даже не мог предположить, что там такое умеют делать.

– Я думал, японская.

– В том-то и дело, что Гонконг. Вы, кстати, радиоделом не увлекаетесь?

– Нет.

– Времени не хватает, – поддержал ниточку разговора Морозов.

– Не хватает.

– Но какие-то увлечения есть, наверное.

– Нет.

– Совсем?

– Совсем.

– А где вы работаете, если не секрет?

– Я предприниматель.

– Фирма крупная?

– Достаточно крупная, – ответил Бородин, суровея.

Он уже привык к тому, что сначала выведывают, хорошо ли поставлено у него дело, а потом, убедившись, что он в средствах не стеснен, назначают цену за свои услуги – втрое выше обычной. Морозов, кажется, прочитал эту мысль на бородинском лице и с доброй снисходительной улыбкой поправился:

– Я лишь хочу понять, насколько напряжен ритм вашей жизни.

– Я понял, – кивнул Бородин, еще больше суровея, оттого что его мысли угаданы.

– Много приходится работать?

– Да.

– Встаете рано?

– Да.

– И поздно ложитесь?

– Да.

Морозов провел ладонью по столу, будто смахивая с его поверхности невидимую пыль.

– Вы несколько зажаты.

– Что? – не понял Бородин.

– Я говорю, что вы очень настороженны и зажаты. И у нас с вами беседа получается какая-то протокольная, сухая.

– Я не очень люблю говорить о себе.

– А вы не говорите о себе. Отстранитесь. Как ваше имя-отчество?

– Андрей Алексеевич.

– Фамилия?

– Бородин.

– Вот и расскажите мне об Андрее Алексеевиче Бородине. Знаете такого человека?

– Знаю, – осторожно усмехнулся Бородин.

– Расскажите мне о нем, что вам известно.

– Это очень неконкретно. Вопросы, пожалуйста, задавайте.

– Бородину много приходится работать?

– Много.

– А что в его работе самое трудное?

– Думать.

– Почему?

– От его реакции слишком много зависит.

– Прибыль, да?

– И прибыль тоже.

– А кроме прибыли – что?

– Все. Вся жизнь.

– У Бородина есть враги?

– Как и у любого человека.

– Он их боится?

– Нет.

Морозов быстро взглянул на собеседника.

– Бородин сильнее своих врагов?

– Да.

– Они не доставляют ему хлопот?

– Нет.

– А семья?

– Что – семья?

– У Андрея Алексеевича Бородина есть семья?