Евгений Гришковец - Письма к Андрею Страница 7

Только знающий анатомию и при этом признающий чудо жизни человек может по-настоящему лечить, брать на себя ответственность за жизнь другого или пытаться облегчить боль и страдание.

Подлинный художник должен знать свершения предшественников. Он должен это знать не из страха повторения, мы знаем примеры гениальных повторов в искусстве… И он это должен знать не для того даже, чтобы выяснить секреты мастерства и на основе этих знаний сделать что-то совсем оригинальное (подковать чью-то блоху). Нет! Знание культуры, глубокое изучение художественного наследия и художественных законов выковывает в художнике уверенность в том, что он может сказать что-то совсем новое, до него не сказанное… Высказаться пусть и на вечную тему, но неповторимым способом. Только так появляются новые художники и даже новые виды искусства.

Условно говоря, подлинно живущий искусством писатель остро чувствует недостаток в этом мире той книги, которую намерен написать или которую уже пишет. Он пишет ту книгу, которую сам бы хотел прочитать, но её пока не существует.

В этом смысле писатель – это тот же читатель, только не нашедший той книги, которая его бы удовлетворила.

Научи читать человека… И возможно, из него вырастет писатель. Без этого невозможно! Но а в какой момент научившийся читать человек возропщет и пожелает написать что-то сам?.. Этого никто не знает. Это непостижимо и странно!

По идее этого даже не должно произойти. По идее научившемуся читать человеку должно быть достаточно одной книги. Библии в общем-то достаточно… К тому же и автор её неизвестен.

Кто-то может возразить и сказать, что мощное дарование способно создать искусство и без изучения основ и культурного наследия. Мол, если талант – это чудо, Божий дар, так он так или иначе воплотится во что-то художественное и прекрасное, в какой бы среде этот талант ни возник… Да, может!

Дикий природный талант способен создать прекрасное. Он способен на вспышку. Яркую, короткую вспышку. Всегда короткую и всегда трагическую… Десяток-другой простых и ярких стихотворений, десяток-другой песен, написанных скорее сердцем, чем рукой… несколько, а то и одна-единственная безыскусная, но искренняя и чистая история… какое-то количество наивных, но ярких и наполненных природной точностью и чувством жизни картин. Однако ни одного романа, симфонии, кино.

Истории таких самородков, как правило, коротки и трагичны. С такими самобытными талантами любят носиться «знатоки искусства» и «мастера» открытий новых имён… Сколько их было, сколько их вспыхивало, вспыхивает и гаснет, сколько их будет…

Не имеющий образования, спонтанно возникший дикий художник-самородок, не знающий мирового искусства и культуры накопленных человечеством, не увидит и не поймёт возможности дальнейшего движения. Он не будет знать разнообразия форм существования искусства. Он не получит поддержки от мастеров прошлого в виде их произведений как примеров больших свершений и возможностей. Дикий художник быстро погибнет от одиночества и тьмы, от незнания, куда, зачем и с кем идти.

Я не знаю, у кого и как учился Шекспир и какие книги он прочёл, знаю, где и когда учился Лермонтов, хоть это и не позволяет мне понять, как он смог в столь юном возрасте написать «Героя нашего времени». Я не знаю, что мог почитать в своё время Гомер, прежде чем написать «Илиаду». Но то, что эти люди умели читать и читали, – это ясно из написанного ими… Но вот почему они смогли написать то, что ими написано, как они смогли так опередить, как нам это теперь видится, свои эпохи – вот тайна, не имеющая никакой разгадки! Это чудо, и всё тут.

Даже самый гениальный художник не сможет научить созданию искусства другого человека. Он может попробовать раскрыть и передать все секреты своего мастерства, сформулировать и показать метод своей работы над материалом искусства, может заразить ученика своим жизненным примером и страстной любовью к искусству, но не получить в результате нового художника, нового автора, создающего искусство.

Метод одного автора непередаваем и непереложим в другие руки. Подлинный художник создаёт искусство всем собой. В этом смысле его метод – это неотъемлемая часть самого художника. А подлинный художник всегда уникален и неповторим. (Тут я не говорю об актёрском или музыкально-исполнительском мастерстве. Исполнению, участию в исполнении и воплощению произведения искусства научить можно. Проще говоря, можно научить исполнить роль в спектакле или партию какого-то инструмента в симфонии. А вот научить созданию пьесы или симфонии уже невозможно.)

Искусству невозможно обучить по очень простой причине: неизвестно что это такое. Как можно обучить неизвестно чему?

Кто-то называет искусство одним из способов познания мира… Вот тебе раз! Если искусство – это способ познания, то должно быть развитие! А где же развитие в искусстве? Это наука познаёт мир, она и развивается. Развитие науки очевидно. Но искусство?! Где же развитие в искусстве?

Что такого познал Шекспир по сравнению с Еврипидом? А Чехов по сравнению с Шекспиром? А Стопард, прости господи, по сравнению с Чеховым?

Искусство не развивается как и сам человек. Развивается технология, цивилизация. Но человек не имеет развития. Разве что только немножко всё время улучшает свои спортивные достижения, да и то во многом благодаря технологиям. Посмотрите на современных греков и итальянцев. Где в них признаки развития по сравнению с их давними предками? Где в них развитие от Эсхила, Геродота и неизвестных архитекторов Парфенона, где новые Петрарки, Микеланджело и Ботичелли, где хотя бы тени римских легионов?

Искусство не имеет развития. Оно, как и человек, рождается и умирает. Точнее, рождается и умирает вместе с человеком, его творящим. (Я, конечно, помню утверждение, что человек смертен, а искусство вечно. Но вы же понимаете, в каком смысле в данном случае я употребил слово «умирает». В смысле процесс создания заканчивается вместе со смертью художника или когда художник прекращает заниматься созданием искусства.) То есть искусство имеет развитие внутри жизни художника.

Искусство не может развиваться последовательно от одного художника к другому, хотя многие-многие гении испытывали сильное влияние предшественников на своё творчество. Но прямого и поступательного развития искусства, как науки, быть не может. Если бы такое развитие было возможно и происходило бы, то искусство оторвалось от людей и ушло бы в нечеловеческие сферы и формы, которые мы не можем себе даже вообразить. Искусство всегда с человеком и адресовано живым людям. Искусство без человека с одной и с другой его стороны невозможно, немыслимо. Иначе это не искусство, а жульничество.

Искусство, я повторяю, может развиваться только в жизни и судьбе самого художника. Создатель искусства может идти от простых форм к более и более сложным, добиваться всё большей и большей точности, выразительности и силы. От рассказа к повести, от повести к роману, от романа к эпопее… От скромной одноактовки к большой многофигурной пьесе…

Так может развиваться художник. Но художник развивается не один. С ним вместе развиваются и те люди, которые соприкасаются с его искусством в этом развитии.

Однако даже жизнь отдельного автора не всегда является ростом. Как много раз мы видели обратное! Как ужасна и незавидна судьба художника, чьим лучшим произведением стал дебют или что-то из раннего.

Письмо пятое

Если же искусство невозможно зародить в человеке путём обучения, если никакой образовательный курс не может создать подлинного художника, то можно ли искусство изучать как что-то объективно существующее, как географию или историю? Конечно можно! Кто же такое может запретить?

Если есть произведение искусства, если известен его автор, известно время и место его создания, то можно выяснить ещё много дополнительной информации. Можно раздобыть массу документов того времени, узнать, с кем автор общался, с кем дружил, с кем враждовал, кого любил, о ком скорбел, чем болел и пр. и пр. и пр. Исследователи могут найти и прочитать переписку автора, в которой можно многое обнаружить. Все такие сведения могут быть очень и очень интересными, удивительными, любопытными и впечатляющими. Такие сведения могут объяснить, почему в тот или иной период своего творчества автор писал много о любви… А просто в это время он, например, был сильно влюблён в некую современную ему конкретную особу. Или в жизни автора случилась трагедия и беда, после чего автор больше не смог творить, или его творчество сильно изменилось и стало страшным и мистическим.

Однако никакие биографические сведения и данные, никакие письма, личные дневники и даже черновики автора не дадут ничего дополнительного для восприятия его произведения искусства. Мы можем узнать, по какой причине, возможно, изменились тональность и тематика творчества художника. Не более! Мы можем найти в биографии автора даже те факты и людей, которые попали в его произведение, можем угадать в каких-то созданных автором персонажах реальные черты его современников, родителей и даже самого автора. Но всё это не поможет нам понять чудо возникновения искусства и феномен самого художественного впечатления, исходящего от этого искусства.