Гейвин Максвелл - Лети к своим собратьям, ворон Страница 17

Да, действительно райское место!

Так оно казалось и нам. Я не знал того, хоть и был в зрелом возрасте, что рай купить нельзя, так как он разваливается при прикосновении денег, и что он не состоит исключительно из пейзажа. Он сделан из того, чего многие из нас не могут коснуться за всю свою жизнь, а раз коснувшись, не может быть второй весны, не бывает повтора после того, как занавес закрылся. Вот в этом-то и суть нашего положения, мы не знаем, почему и в каком месте растратили своё наследие, мытолько узнаём, и всегда при этом слишком поздно, что его нельзя ни вернуть, ни восстановить. Тогда я этого не знал, это был рай, а я собирался купить его за самые что ни на есть настоящие деньги. На острове Орнсэй не было рябинового дерева, не было хранителя, только четыре буйных ветра с небес, не было никакого убежища. "Она положила руки на ствол рябинового дерева и всей силой своего духа прокляла меня, сказав:" Пусть он страдает здесь так же, как я страдаю теперь!" И затем она ушла, скрывшись за смутным горизонтом холма. Я не знал этого, когда покупал Орнсэй, совсем беззащитный, а если бы и знал, то не очень бы потревожился.

Потому, что я вижу эти горы, они становятся низкими, Потому, что я пью эти воды, они горчат, Потому, что хожу по этим черным скалам, они бесплодны Потому, что я нашёл эти острова, они исчезли..

На тюленя и птицу морскую, мечтающих в своём непорочном мире, Упала моя тень.

Я помню тот самый первый раз, когда ступил на остров Орнсэй, тот раз, когда подумал об этом месте не как о маяке, теперь уж двадцать четыре года тому назад.

Я тогда купил остров Соэй и готовился организовать там рыболовецкоехозяйство на акул, которое, как я думал, сможет решить проблемы небольшой изолированной общины островитян. Завод с пирсом и спуск для подъёма паровой лебёдкой десятитонных туш на разделочный двор, похожий на китовый, оборудование по получению жира, завод по переработке мяса рыбы и цистерны с клеем, чаны для солки, лаборатория и все остальные дорогостоящие глупости, тогда были ещё только в планах на бумаге. А в те дни, в конце войны, любое оборудование было очень трудно, практически невозможно, достать. Я высадился в деревне на острове Орнсэй со своего небольшого десятиметрового баркаса для ловли омаров "Гэннета", этого изящного кораблика, который после "Рыболовецкого хозяйства на акул острова Соэй Лтд" стал фактом, а не фантазией, был самым удачливым из всех гарпунных кораблей, с него было убито около двухсот акул длиной почти с него самого. К тому времени остров Орнсэй был мёртвым местом: несколько разбросанных домишек, разрушенный и поросший сорняком особняк, пристань нуждалась в ремонте. Очень немногое говорило о том, что когда-то это было процветающее место. Я, правда, и сам не знал, что здесь когда-то был большой порт, где толпились корабли, это был промышленный центр Ская и всего прилежащего побережья большой земли.

Вскоре после того, как я высадился, мой хищный взор остановился на большой ржавой ручной лебёдке, стоявшей рядом с причалом. Я подошёл и осмотрел её, она была цела, хоть и давно бездействовала. Я поковырял ржавчину ножичком и выяснил, что ржавчина не слишком глубокая и лебёдку вполне можно восстановить. На Соэе мне понадобится много лебёдок, больших и малых, от огромных машин с паровым двигателем, до таких вот игрушек, как эта. Я осмотрелся, выискивая следы человеческой деятельности, и увидел мужчину средних лет в поношенной брезентовой одежде, который сидел на земле, прислонившись спиной к стене. Он курил трубку и снекоторым любопытством разглядывал меня. Незнакомые посетители на острове Орнсэй в то время были, должно быть, большой редкостью из-за ограничений на топливо и нарушенных средств связи. Я подошёл к нему и спросил, чья это лебёдка.

Он задумчиво оглядел меня с ног до головы, так и не вынув трубки изо рта. Я, очевидно, оказался для него загадкой, хоть на мне и была рваная морская куртка и старые грязные парусиновые штаны, лицо у меня заросло щетиной, но по голосу он, видимо, понял, что я не рыбак, в том смысле, как он понимал это. Немногие жители Западного нагорья сразу же дают прямой ответ на вопрос, впервые заданный им, точно так же, как и купец-араб никогда сразу не скажет окончательной цены на товар при первом же запросе. Факт - это нечто такое, к чему надо подходить кругами или по касательной, устремляться сразу же к сути дела было бы неловко и неприлично. В данном случае мой вопрос о лебёдке так или иначе был второстепенным по отношению к его собственному, ещё не высказанному вопросу по поводу, кто я такой. Итак, он оглядел меня сверху от неопрятной головы вниз до поношенных залатанных резиновых сапог, снова вверх, и затем сказал:

- А вы будете старьёвщик?

Я ответил, что я не старьёвщик. И мне не хотелось распространяться о том, что я тот человек, который купил Соэй, планы которого по этому поводу широко освещались в газетах, так как, если бы он оказался владельцем лебёдки, то заломил бы за неё несусветную цену. Так что я сказал, что мне просто нужна такая лебёдка, и не может ли он сообщить мне, чья она.

После долгой паузы с явным недоверием он ответил:

- Старьёвщика здесь не было уже давно. Тут есть кое-какое железо возле берега вон там в Камускроссе, но точно сказать, кому оно принадлежит, я не могу. Она валяется там, уж не помню сколько лет, и её непросто будет стронуть с места. Она наполовину увязла в этой черной грязи, и лодку туда можно подвести только при большой воде, но тогда она будет вся под водой. Да, достать её будет не так-то просто.

Я махнул рукой и отправился осматривать руины особняка. Я посчитал, что он был начала семнадцатого века с последующими пристройками. Он, должно быть, был великолепен, с огороженным высоким забором садом позади него и прелюбопытнойуборной, великолепным маленьким сооружением из камня, построенным на скалах прямо над морем, так что дренажной системы было вовсе не нужно. К сожалению, я нашёл среди крапивы, росшей по бокам старых ворот в особняк, кучу шин с грузовика, - ещё одну вещь, которую трудно было достать в те годы и которая мне была позарез нужна в качестве амортизаторов на большое судно, которое я только что приобрёл: "Голубь". Я решительно, хоть и не без предчувствия, вернулся назад к человеку с трубкой, который искоса поглядывал на меня не поворачивая головы. Хоть и с опаской, но вызывающе я спросил насчёт шин.

Он вынул изо рта трубку и посмотрел мне прямо в глаза. Наконец он произнёс:

И всё-таки вы будете старьёвщик.

На этот раз это уже было категорическое утверждение, а не сообщение, оно звучало как армейская директива.

Я уехал тогда с Орнсэя с пустыми руками. Лебёдка и шины всё так же лежали на том же самом месте, когда я купил дом маяка Орнсэй двадцать лет спустя. Но к тому времени лебёдка превратилась в сплошную ржавчину, а шины мне больше были не нужны.

* * *

И именно между Камусфеарной и островом Орнсэй, ещё не зная, что буду причастен к тому и другому, я впервые столкнулся с акулами. Этот случай, теперь при оглядке назад, как мне кажется, медленно, но верно привёл меня к владению и тем, и другим. Я описал это в "Охоте с гарпуном", истории о рыболовецком хозяйстве на акул, она тогда ещё была свежа и чётка в моей памяти. А теперь же и этот, и многие другие, некогда ясные образы, стали похожи на стволы больших деревьев, где любовники много лет тому назад вырезали ножом свои имена со знаком Купидона, но где вокруг сердец с инициалами кора полопалась и исказила надписи до неузнаваемости. Но ведь именно с этой первой встречи и выросло моё рыболовецкое хозяйство,оно привело меня затем в Камусфеарну, а Камусфеарна так много лет спустя привела меня обратно на Орнсэй.

Cо мной был человек из Морара, который управлялся с судном. Его звали "Лисом", как друзья, так и недруги.

Мы возвращались из Гленелга. Дело уже было к вечеру, небо бледнело, а холмы становились темно-сливового цвета, края их были остро и резко очерчены, как будто вырезаны из картона. Мы плыли примерно в миле от маяка острова Орнсэй, направляясь к югу по тихому бледному морю, как я заметил что-то выныривающее из воды метрах в тридцати от судна. Вначале это было не более чем всплеск с тёмным центром. Затем этот центр стал небольшим треугольником, оставлявшим лёгкий след за собой в тихой воде. Треугольник стал расти, и вскоре я увидел огромный плавник высотой с метр и такой же ширины у основания. Он казался чудовищным, этот огромный черный парус, единственный предмет в поле зрения среди безграничных миль мертвенно-бледной воды. Несколько мгновений спустя обозначился второй плавник метрах в семи позади первого, праздно покачиваясь из стороны в сторону.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что оба плавника должны принадлежать одному и тому же существу. Впечатление от этого оказалось огромным и неописуемым: в нёмпреобладала смесь страха и, в некотором роде, ликования, как будто бы это был миг, которого я подсознательно ждал очень давно.