Под крики сов - Дженет Фрейм Страница 26

Тоби нравилось заниматься сносом. Он расчленит здание и заставит платить. Он вскрыл полы и с восторгом извлек то, что лежало внизу: старые газеты, шестипенсовики и расчески; чайные ложки и сломанные наручные часы; выцветший портрет улыбающейся женщины. Он исследовал облицовку стен, чтобы найти сокровища. Он думал: Я создам здесь хаос и из аккуратных штабелей дерева, стекол и известняковых блоков сотворю новое, собственное богатство, которое станет мне подругой и любовницей на всю оставшуюся жизнь. Так-то. Ржавые гвозди, изрешеченные сверлом доски четыре на два дюйма, балки из каури и листы кровельного железа – гораздо больше, чем любая Фэй Чоклин.

Снос закончили за две недели до Рождества, потратив на это три месяца, и место, где здание пустило корни, напоминало лунку гигантского деревянно-каменного зуба, коренного зуба-первопроходца; темное кровавое пятно вскоре должно было исцелиться и зарасти ярко-зеленой травой. Возможно. Или взамен появится вставной зуб? Так и вышло, уже в начале следующего года; вырос магазин инструментов, как реклама собственного разрушения, с топорами, пилами, ножницами и косилками, расставленными в витринах. А по соседству родился гастроном, чистый, белый и блестящий, с конфетами в бутылках и двумя видами мороженого, простым и шоколадным; и музыкальным автоматом, который за соответствующую плату соглашался исполнить популярные мелодии. И люди, жившие в Уаймару много лет, говорили:

– Надо же, как город развивается!

25

Радио первым вступило в бой, угрожая и напоминая. За ним последовали газеты-провокаторы. Магазины повторяли мрачные призывы и предупреждения: До Рождества осталось всего ничего. А вы отправили открытки и посылки? Купили подарки и продукты?

Городские магазины превратились в богадельни для белобородых стариков в халатах, резиновых сапогах и с фальшивыми или нефальшивыми красными носами. Мир был окутан ватой, оплетен нежными соснами и угрюмыми листьями остролиста; с неба валились звезды, и за ними нестройными рядами следовали многочисленные волхвы; в лучших витринах появились ясли, согретые центральным отоплением, и все ждали рождения.

– Рождество, – восторженно выдохнула Эми Уизерс. – Рождество.

Во-первых, открытки. Боб купил их в «Вулвортс», в киоске, где все по три пенса, вместе с конвертами, а Эми составила список адресов.

– Конечно, отправим одну Томсонам, – сказала она.

– Но в прошлом году они нам ничего не прислали.

– А если в этом году пришлют, а мы им не ответим?

– Тогда мы сможем отправить им новогоднюю открытку. Или календарь.

– Они поймут, что мы не купили им открытку заранее.

– Что ж, отправь, – сказал Боб. – Всего-то три пенса. У меня денег куры не клюют. Мы можем позволить себе все что угодно. А откуда взялись люди, которым мы шлем открытки? Кто такой этот Д. Тейлор?

– Это моя старинная подруга, папа. Она ходила со мной в школу. Мы всегда посылаем друг другу открытки на Рождество. И ни разу не нарушили традицию за все эти годы.

– Забавно, я не могу ее вспомнить, – сказал Боб.

– Ты с ней не знаком, папа. У меня есть знакомые, которых ты не знаешь, а у тебя есть свои знакомые.

– Но я с ними не общаюсь, – сказал Боб печально. – Я не общаюсь ни с кем.

Итак, были отправлены открытки со словами «благослови вас Бог», «с любовью» и «с праздником», а также со стихами, не с теми, что без рифмы, на современный лад, а с настоящими.

Далее посылки. Для Дафны (бедняжка, как же она там, говорили все) розовые панталоны на ворсистой подкладке с резинками понизу; подходящая розовая нижняя юбка из «Вулвортс»; и коробка конфет. Приложили записку, в которой говорилось: Дорогая Дафна, счастливого Рождества и процветания в Новом году, и да благословит тебя Бог. Доктор считает, что ты недостаточно хорошо себя чувствуешь, но мы надеемся, что в следующее Рождество ты будешь с нами и разделишь благословения Господа. С котом Федором и кошкой Матильдой все хорошо. Мне больше нечего добавить, кроме как пожелать тебе веры. Твоя любящая мать в надежде на Христа, Эми Уизерс.

Затем для Цыпки (мама, не забывай, что теперь я Тереза, я взрослая и замужем); пришлось поволноваться, покупая подарки детям. Игрушки для посылки на север. Пластиковая рыбка малышу; магнитики двум маленьким мальчикам. Боб Уизерс весь вечер играл с магнитом, собирая булавки, разбросанные по кухонному столу и приговаривая: Ну и дела, ну и дела; и еще: В нашем детстве такого не было. Также он играл с перчаточными марионетками, с полицейским, который в правой руке держал дубинку, и жалким преступником с тупым лицом и в полосатой робе; безжалостно бил преступника дубинкой, скручивал куклы в странные позы, танцевал ими на кухонном столе, пока Эми не рассмеялась.

– Ох, отец, ну ты даешь, – сказала она. – Какой же ты ребенок. Жду не дождусь, когда Цыпка, Тим и детишки переедут жить на юг, и мы их увидим; вокруг снова будет детство.

– Не хочу я детство, – сказал Боб, колотя дубинкой преступника, который плакал слезами из красных чернил, – я не хочу снова детство.

Тоби, в полудреме лежавший на диване, сказал:

– Значит, ко мне нагрянет стая визжащих детей и будет бегать вокруг моего снаряжения и вещей?

Тоби, покончив с гостиницей «Петеркин», подал заявку и получил лицензию на торговлю подержанными товарами. Он покупал и продавал бутылки, тряпки и металлолом, поломанные кровати, печи, все старое и подержанное. Иногда он ходил на городскую свалку, не на старую свалку с кольцом тои-тои, на месте которой построили новый дом, а в другое место на окраине города, недалеко от устья реки. Тоби подъезжал на грузовичке к берегу и сидел за рулем, наблюдая, как море сливается с рекой, как форельно-коричневая вода растекается, словно подол юбки, по гладким камням цвета слоновой кости; и нерешительное море, приободренное приливом, говорит тише-тише-тише самому себе; и ползет вверх, сначала маленькими лужицами, полными даров из ракушек и водорослей, затем длинной цепью бело-зеленого танца, приближаясь к реке, втягивая воздух и вздыхая по теперь уже коричнево-желтой нижней юбке из пены и растраченным водорослям и медлительному, удушливому спокойствию бурого русла. Тише-тише. Тсс.

Вот бы море остановилось на секунду, или на минуту, или на пять минут, чтобы дать человеку время на слово, или вопль, или песню, или проклятие.

И когда Тоби сидел в грузовичке, а в его ухе гудело море, он говорил раздраженно:

– Помолчи. Молчи, пока я буду думать.

– О чем ты будешь думать, Тоби?

– Обо всем на свете.

– О чем именно, Тоби?

– Ой, не придирайся к деталям. О чем-нибудь.

– О