Услышь нас, Боже - Малькольм Лаури Страница 38

Коснахан именно так сформулировал для себя эту мысль – «на том свете со своим стариком». Но точно ли мать оказалась теперь на том свете, вернее, на нужном том свете со своим стариком? Ведь ему не давала покоя гнетущая мысль, что Мэтт может быть прав – во всяком случае, неудивительно, что он тревожился за душу матери, и объяснялась тревога вовсе не тем, что их мама была методисткой. Если говорить начистоту, мать Коснахана, как ни странно, была ведьмой…

Несомненно, литературы о действии темных сил среди приверженцев Джона Уэсли[96] практически не существует, размышлял Коснахан, устремив невидящий взгляд в ортодоксальные глубины Рима. Но он боялся, что слухи, ходившие среди соседей, имели под собой фактическое основание. На самом деле мать никогда не использовала свои колдовские способности для злых дел, а всегда только для добрых и, скорее всего, просто не могла противиться этому дару. Безусловно, она сама не считала его темным. При всей пугающей репутации, какую она создала Коснаханам в Баллафе, ее дар был – на свой извращенный манер – еще и хорошим социальным активом. Здравый смысл обеспечил ей вполне безбедную жизнь. Сколько Коснахан себя помнил, ее услуги пользовались большим спросом, потому что во времена его детства и юности полтергейст был на острове Мэн достаточно распространенным явлением, а его мать обладала способностью – которой, по идее, не должно быть атрибутом или обязанностью католического священника, – пресекать эти докучливые манифестации. И вот что особенно удивительно и комично: жители осаждаемого дьявольщиной острова, где угли, что вылетали из кухонной печи, кружили в воздухе и лишь затем не спеша падали на пол, не были чем-то из ряда вон выходящим, почему-то не приняли ту самую силу, которая могла побороть зло, – католического священника. Naturam expellas expellas чего-то там recurret! «Вилой природу гони, она все равно возвратится»[97]. Казалось Господь Бог, обладающий тем премудрым чувством юмора, которое Коснахан уважал все сильнее с каждым годом, что прожил гостем на Его земле, держал матушку Драмголд (как ее называли соседи, хотя она редко проявляла свои необычные способности при посторонних, разве что «колдовала» в Михайлов день над чайником, не давая ему выкипеть, – да и то по настойчивым просьбам общественности) как туз в рукаве, как ересиарха-лазутчика в стане врага, как предельно методичную методистку. Хотя, наверное, только мэнские методисты не усмотрели бы в этом никакого противоречия.

Коснахан знал, что тема колдовского и сверхъестественного (это далеко не всегда одно и то же) – за последние несколько лет внезапно пережила в общественном сознании поразительный всплеск популярности, но сам он не удивлялся, поскольку еще восхитительный юморист Достоевский – Коснахан был человеком начитанным – давным-давно нашел очень простое, разумное объяснение, которое вполне устраивало Коснахана, объяснение, известное любому мотогонщику «Туристского трофея» на острове Мэн, а именно: чем ты ближе к цели, тем цель ближе к тебе (независимо от того, сколько кругов ты предварительно намотал по острову); то есть, пока человек, выжимая предельную скорость, мчится навстречу смерти, смерть и мир духов мчатся навстречу ему, короче говоря, если смешать метафоры с клише – как всегда поступал его разум, нравилось ему это или нет: коль скоро человек стремится стать одной ногой в могилу, пусть сам и отвечает за последствия. В литературе эти последствия отразились как увлечение потусторонним миром, а значит, и «темными силами», причем увлечение настолько ревностное, что оно представлялось чуть ли не предвестием неминуемого конца света, который, если вдуматься, либо уже наступил, либо попросту невозможен, либо не нужен, и в любом случае, если веришь в воскрешение и вечную жизнь, не имеет особого значения – разве что для пророков, имеющих тут свой интерес. Но просто писать о сверхъестественных или дьявольских силах и обладать этими силами на самом деле – это, как говорится, две большие разницы. Коснахан знал, о чем говорит, потому что и сам обладал сверхъестественными способностями, по крайней мере способностями, вызывающими некоторые подозрения. Они с Маттиасом унаследовали их от матери в определенных, весьма ограниченных пределах, причем у Мэтта они обнаружились совершенно случайно и в очень раннем возрасте, задолго до обращения к католической вере, – способности изгонять «шумных духов». Поскольку последствия активности полтергейста иной раз бывают довольно серьезными (с полтергейстом всегда надо считаться), Коснахан был уверен, что именно это и привело Мэтта к Церкви, хотя отец утверждал, что на его обращение повлияла служба в военно-морском флоте.

Сам же Коснахан никак не мог избавиться от подозрения, что он – своего рода демон или демон наоборот. С того давнего рождественского утра, когда мать, руководствуясь какими-то своими мотивами – возможно, имея оккультные планы относительно его будущего, – подарила ему серого плюшевого слона, малость великоватого для талисмана, он стал замечать за собой некие странности. С ним происходили невероятные вещи. Необъяснимые совпадения. В школе на математике он запросто решал геометрические задачи, которые были ему не по силам, словно по подсказке некоего постороннего интеллекта, притом отнюдь не человеческого. Да, неискоренимые народные верования, до сих пор широко распространенные у них на острове, – взять того же чудовищного баггана[98] или трогательное поверье, что морские птицы, увиденные в новолунье на девятой от берега волне, на самом деле души умерших, – явно не тяготеют к обыденности. Подлинная и глубинная натура всякого жителя Мэна (что признали бы даже досужие мэнские женщины) всегда тянется к сверхъестественному… Однако запах горелого мяса, не раз проникавший в его сновидения, иногда отзывался тревогой в душе Коснахана. В прежние времена он утешал себя мыслью, что его аномальные способности, унаследованные от богобоязненной женщины с добрым сердцем, происходят скорее от неба, чем от преисподней. Но едва он обрел окончательное утешение в этих мыслях, означенные способности как бы угасли, сменившись другим любопытным талантом, почти безупречным и гомерически бесполезным, если учесть, что как раз в это время Коснахан ушел в море: он обнаружил в себе дар лозоходца – искателя пресной воды. И этот дар, пусть и скрытый, все еще при нем. Он до сих пор иной раз ощущал эту тягу к воде, даже без прутика в руках, хотя теперь уже реже, значительно реже, чем раньше, потому что после выхода книги «его силы пошли на спад» – хотя Коснахан выразился бы иначе, – и он сам не знал, радоваться ему или огорчаться, когда на днях в соборе Святого Петра, где в покоях гробницы святого Петра велись раскопки, вновь ощутил прежнее тянущее беспокойство и едва не спросил у священника, не ищут ли они