Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп Страница 8

ужин, который вернее будет назвать чередой ужинов, шел здесь и в эту ночь; то одному, то другому члену клуба приносили жаркое и горячие тосты, тем не менее игра не прерывалась с тех самых пор, как в десять распечатали колоду. К четырем утра Долли Лонгстафф легко мог одолжить кому-нибудь своих лошадей и начисто запамятовать. Он испытывал самую теплую приязнь к лорду Грасслоку, да и к остальным тоже, как всегда в таком состоянии. Он вовсе не был мертвецки пьян и даже едва ли сделался глупее, чем на трезвую голову, однако готов был на любую игру, понятную ему или непонятную, и по любым ставкам. Когда сэр Феликс встал и сказал, что не будет больше играть, Долли тоже встал, нисколько не огорченный. Когда лорд Грасслок мрачно нахмурился и объявил, что не дело закачивать игру, когда столько проиграно, Долли так же охотно сел обратно. Но того, что Долли сел, было мало.

– Я завтра еду охотиться, – сказал сэр Феликс, имея в виду сегодняшний день, – и больше играть не буду. Надо ж сколько-то поспать.

– Я решительно не согласен, – возразил лорд Грасслок. – Принято, чтобы человек, выигравший сколько вы, оставался играть.

– И как долго он обязан играть? – раздраженно спросил сэр Феликс. – Чепуха. Всему когда-нибудь бывает конец, и я сегодня больше играть не намерен.

– Что ж, если вам так угодно, – ответил лорд.

– Мне так угодно. Доброй ночи, Долли. Сочтемся при следующей встрече. У меня все записано.

Результаты этой ночи были для сэра Феликса самые значительные. Он сел играть с деньгами, полученными по чеку матери, а теперь у него в кармане лежало… он сам не знал, сколько у него в кармане. Он тоже был пьян, но не настолько, чтобы утратить ясность мыслей. Он знал, что Лонгстафф должен ему больше трехсот фунтов и что от лорда Грасслока и четвертого игрока он получил наличными и чеками еще больше. Долли Лонгстафф, разумеется, заплатит, хоть и сетовал на домогательства торговцев. Идя по Сент-Джеймс-стрит и высматривая кэб, сэр Феликс прикинул, что у него должно быть больше семисот фунтов. Выпрашивая у леди Карбери жалкие двадцать фунтов, он сказал, что не может продолжать игру без наличных денег, и почитал удачей, что вытянул у нее хоть столько. Теперь он разбогател – во всяком случае, получил материальные средства для намеченного дела. Ему и на миг не пришла мысль заплатить торговцам. Даже такая большая и нежданная сумма не могла подвигнуть его на подобное донкихотство; однако теперь он мог одеваться, покупать подарки и вообще показывать, что не стеснен в средствах. В наше время трудно ухаживать за девицей, если в кошельке пусто.

Кэба он не нашел, но в нынешнем состоянии духа пешая прогулка его не пугала. Было в радости от обладания такой суммой что-то, отчего ночной воздух сделался ему приятен. Внезапно сэру Феликсу вспомнилось, как мать, когда он пришел за помощью, ныла о своей бедности. Теперь можно было вернуть ей двадцать фунтов. Однако он с непривычной для себя предусмотрительностью подумал, что возвращать ей деньги неразумно. Как скоро они снова ему понадобятся? И хуже того, пришлось бы объяснить, откуда они взялись. Куда лучше промолчать. Входя в дом и поднимаясь к себе, сэр Феликс окончательно решил ничего о деньгах не говорить.

В девять утра он был на вокзале и следующие два дня охотился в Бакингемшире на лошадях Долли Лонгстаффа, за что заплатил «человеку» Долли тридцать шиллингов.

Глава IV. Бал мадам Мельмотт

Через день после описанной игры в «Медвежьем садке» на Гровенор-сквер давали большой бал, о котором только и было разговоров с открытия парламента две недели назад. Некоторые говорили, что бал в феврале никак не может иметь успеха. Другие возражали, что при таких деньгах, в анналах бальной истории беспримерных, за успех можно не опасаться. И не только деньги были пущены в ход. Почти немыслимые усилия прилагались, чтобы зазвать великих людей, и усилия эти наконец дали плоды. Герцогиня Стивенэйдж приехала из замка Олбери с дочерями, дабы присутствовать с ними на балу, хотя прежде избегала Лондона в это ненастное время года. Без сомнения, средства для ее убеждения были применены самые сильные. Все знали о бедственном положении ее брата, лорда Альфреда Грендолла; по слухам, в последнее время оно заметно исправилось благодаря своевременной финансовой помощи. Утверждали, что один из молодых Грендоллов, второй сын лорда Альфреда, получил в некоем торговом предприятии место с жалованьем куда большим, чем, по мнению ближайших друзей, заслуживали его таланты. Совершенно точно он четыре или пять дней в неделю проводил на Эбчерч-лейн в Сити и предавался этому столь непривычному для него занятию не задаром. А там, где будет герцогиня Стивенэйдж, будет и весь свет. За день до бала сделалось известно, что приедет один из принцев. Как этого добились, никто толком не понимал, но слухи утверждали, что драгоценности некой дамы выкупили из ломбарда. Все остальное было на той же высоте. Премьер-министр не позволил включить его в список гостей, но один кабинетный министр и двое-трое подсекретарей согласились приехать, поскольку ожидалось, что хозяин дома вскоре сделается заметной фигурой в парламенте. Считали, что он метит в политику, а всегда полезно иметь такого богатого человека на своей стороне. Поначалу за бал очень беспокоились, и многие предрекали беду. Когда грандиозная затея проваливается, неудача бывает сокрушительной, даже катастрофической. Но этот бал уже не мог провалиться.

Давал его Огастес Мельмотт, эсквайр, отец девицы, которую сэр Феликс Карбери хотел заполучить в жены, муж дамы, о которой говорили, что она по рождению богемская еврейка. Джентльмен этот два года назад приехал в Лондон из Парижа и поначалу звался мсье Мельмотт. Однако он заявил, что родился в Англии и что он теперь англичанин. Иностранное рождение жены он признавал, да и не мог не признать, потому что она почти не говорила по-английски. Сам Мельмотт изъяснялся на «родном» языке бегло, но с акцентом, выдающим по крайней мере долгую жизнь на чужбине. Мисс Мельмотт (еще недавно известная как мадемуазель Мари) говорила по-английски хорошо, но как иностранка. Она точно родилась не в Англии; некоторые утверждали, что в Нью-Йорке, хотя мадам Мельмотт объявила, что великое событие произошло в Париже, а уж она-то должна была знать.

По крайней мере, все сходились на том, что разбогател мистер Мельмотт во Франции. Он, безусловно, ворочал большими делами в других странах, о чем передавали слухи явно преувеличенные. Якобы он построил железную дорогу через