Ирвин Уэлш - Дерьмо Страница 11

Наш юный мистер Леннокс далеко пойдет, это уж как пить дать.

Мы стоим втроем — я, Клелл и Гиллман, — и тут к нам присоединяется эта пташка с американским акцентом. Наверно, ходила в крутые школы. В разных странах. Ненавижу этих привилегированных ублюдков. Все остальные для них пустое место, если ты им и нужен, то лишь для того, чтобы подтирать за ними их же дерьмо, и чаще всего они правы. Одного они не знают: ты всегда крадешься в темноте. Возможность нанести удар, вероятно, и не представится, но ты всегда там, всегда наготове. На всякий случай.

Рот у чертовой суки не закрывается, она треплется и треплется. Стандартная тактика: хочет расположить нас к себе, разговорить, заставить открыться. Но мы держимся твердо. Клелл, правда, еще отвечает, говоря то, что она хочет услышать, но воли языку не дает, побаивается. При этом он вызывающе поглядывает на нас с Гасом. Когда имеешь дело с такими вот сучками, то лучше всего прикинуться деревом. Самые умные из уголовников хорошо это знают: просто посылают всех и рот на замок. В общем, она трещит, а я киваю, глядя ей в глаза и наблюдая за тем, как шевелятся ее губы, и постепенно начинаю думать о том, что у нее под юбкой. Ничего такого в ней нет, но тело аккуратное. Задница фигуристая, с выгибом. У меня свой девиз: не смотри на каминную полку, когда ворочаешь уголья. И, скажу откровенно, он не раз служил мне верную службу. Правила везде одни и те же.

Словно прочитав мои мысли, она краснеет и смотрит на часы.

— Что ж, пора двигаться дальше…

Подожди еще минутку, сучка, и мы с тобой задвигаемся по-другому. Сыграем в мою игру. Ты же не прочь…

Леннокс разговаривает с Амандой Драммонд. Не иначе как хочет помочить конец, грязный ублюдок. Хотя какой там у Леннокса конец. Прыщик. Драммонд замечает, что я смотрю на них, и отворачивается. Я бы ей тоже вставил, ну хотя бы потехи ради. Например, в сортире, если бы выпала свободная минутка между кроссвордом и перерывом. Леннокс возит указательным пальцем по клюву. Хладнокровный ублюдок, но ведь за всем не уследишь, и этот жест выдает, что за внешним спокойствием он комок нервов.

Да, Леннокс, да, пизденыш, ты еще узнаешь.

Мы возвращаемся в зал. Клелл разыгрывает из себя милого парня, Гас поддакивает, а я изображаю тупой угол. Жарко, и меня начинает немного мутить. В животе появляется неприятное чувство и ощущение тяжести. Как будто во мне что-то есть, и оно растет, крепнет, набирает силу. Может быть, опухоль вроде той, от которой умерла моя мать. Наша семья предрасположена к этой чертовщине. Но она была… Я начинаю потеть. Пот. Густой обильный пот. За ним всегда приходит приступ паники.

Пиздец!

Мать вашу!

Я не Басби и не какой-нибудь слабак, который не в состоянии справиться со стрессом. Эти мудаки никогда ничего не узнают, никогда ничего не поймут, потому что я лучший, я лучше их всех, я сильнее всей этой гребаной компании вместе взятой.

Я извиняюсь и иду в туалет. Меня трясет, зубы стучат. Сажусь на крышку унитаза. Как чешется задница. Надо чем-то простерилизовать ее: горячей водой или острой болью. Туалетная бумага оказывается достаточно жесткой. Вот же скоты! И как, по их мнению, можно работать…

Чешусь как проклятый, пока глаза не начинают слезиться. Фокусируюсь на боли. Дыхание постепенно приходит в норму, дрожь проходит. Пытаюсь сгонять всухую, воображая то узкоглазую пташку, то Аманду Драммонд, без всего, но ничего не получается. Надо было прихватить с собой газету. На третьей странице была какая-то новенькая шлюшка; по крайней мере я ее раньше не видел.

Возвращаюсь, так до конца и не придя в себя. Все поворачиваются и смотрят на меня.

— Брюс, вы в порядке? — спрашивает Аманда Драммонд. — Выглядите вы не очень. Как самочувствие?

Нападение — лучшая форма защиты. Я смотрю ей в глаза.

— Мне было бы намного лучше, если бы я понимал, что здесь делаю. Как и некоторые из моих коллег, я занят расследованием убийства. Я пытаюсь раскрыть преступление, совершенное в отношении представителя группы этнического меньшинства. Меня отвлекли от работы, чтобы убивать время здесь. — Все это я говорю таким тоном, чтобы Драммонд стало ясно: я не считаю ее членом опергруппы. — Ответьте мне, если сможете, на такой вопрос: что больше способствует расовой гармонии, этот семинар или раскрытие убийства? Потому что протирая штаны здесь, сестренка, мы уж точно не найдем преступника.

— Вот-вот! — поддакивает Гас и начинает хлопать.

Некоторые из ребят присоединяются к нему. Питер Инглис свистит.

Китаеза в полной растерянности.

— Вопрос не стоит «или-или», нам нужно и одно, и другое, — вяло лепечет Драммонд и с чуть большим воодушевлением добавляет: — Это же ясно следует и из документа, определяющего нашу стратегию.

О, мы уже заговорили о стратегии? А я-то думал, когда же мы дойдем до этой конкретной кучи дерьма. Что ж, сучонка, спасибо большое, я с домашним заданием справился.

— Рад, что вы упомянули об этом, и с вашего позволения процитирую отрывок из циркуляра, имеющий прямое отношение к названному вами документу. «В современной организации, каковой являются полицейские силы, не существует священных коров. Всё имеет первостепенное значение, всё является общим достоянием».

— Вот именно. И тот факт, что вы находитесь здесь, показывает, где именно ваш приоритет, — заносчиво бросает она.

— Как верно и противное. Тот факт, что вы здесь, а не там, где занимаются расследованием убийства молодого человека, демонстрирует ваш приоритет.

— Так, так! — кричит Даги Гиллман.

Вульгарный тип, этот Даги, но допрос вести умеет. Один из немногих, кто может стать грозным противником. К тому же не раскатывает губу на должность инспектора. Уважает иерархию.

— Мы все так считаем! — рявкает Гас.

Не всё у этих двух дур идет по их сценарию, это уж точно. К концу дня вид у них не лучше, чем у пары шлюх, отработавших на спинке полную смену. Серьезно.

Ближе к финишу замечаю, что Рэй Леннокс весело обсуждает что-то с Гасом. Похоже, эти двое спелись. Ладно, придется заняться ими прямо сейчас.

Задумываюсь над своими шансами на повышение. Сильной конкуренции на этом поле не замечается.

Возвращаюсь на свое рабочее место. Сообщение. Оказывается, меня искала какая-то женщина. Имени не назвала. Это Кэрол, точно она. Поняла, что вела себя неправильно. Одна. Приближается Рождество. Вот и рассопливилась. Ну, это ее проблема. Я должен идти. Мне назначено.

Еду через город. Эти придурки отказались от одностороннего движения, так что теперь хрен в чем разберешься. Проехать из одного конца города в другой — целая проблема. Будь моя воля, запретил бы автобусы, вырубил большую часть этих дурацких садиков и проложил новые линии по Принсис-стрит.

Жду двенадцать минут в приемной доктора Росси. Мне назначено на 5.30, я приехал в 5.25, но в кабинет попадаю только в 5.42, наверно, благодаря вонючей старой грымзе, готовой тратить денежки налогоплательщиков на пустую болтовню с доктором — единственным человеком, приближающимся к ней, несмотря на вонищу.

Все в порядке, старый жмот. Я всего лишь расследую убийство. Пожалуйста, продолжайте, не обращайте на меня внимания. Мне спешить некуда.

Когда я наконец попадаю в кабинет, доктор Росси не произносит и слова извинения за задержку. Вместо этого он просит меня спустить штаны.

— Что ж, мистер Робертсон, — говорит он, рассматривая мои гениталии и прилегающие участки, — похоже, у вас экзема.

— Экзема! Но в таком… я хочу сказать, что обычно экзема бывает на спине, руках или на лице, но… но не здесь же…

Глаза доктора Росси наполняются злостью, к которой явно добавлена порция отвращения.

— Экзема может быть в любом месте. Нет никаких свидетельств того, что у вас что-то другое. И это наверняка не венерическое заболевание.

Вот так. Я, можно сказать, в полной растерянности, едва ли не в отчаянии, а этот мудак делает вид, что ничего особенного не случилось.

— У меня никогда такого не было. Даже когда… в общем, у меня такого не было.

— А у ваших родителей? Знаете, это может быть наследственным.

— Нет.

Какие, на хуй, родители! Они тут ни при чем.

— Мы имеем дело с неким обострившимся кожным расстройством, возможно, одной из форм экземы. Нечего и говорить о том, как важно соблюдать гигиену. Я выпишу вам крем.