Евгений Богданов - Когда отцветают травы Страница 13

— Когда это кончится? Когда перестанут убивать? Каких людей мы теряем!

— Война, — сказал я. — Надо быть твердым. Из тыла подойдут танки, «катюши», артиллерия, и завтра мы опять погоним фашистов.

Я говорил ей что-то несуразное, сбивчиво, торопливо. Она слушала внимательно и кивала.

На улице в небе прерывисто зашуршало, потом шорох оборвался, и грохнул взрыв. Будильник упал. В стенку фургона стукнуло осколком, или комком мерзлой земли. Ольга закрыла уши. За дверью кто-то, должно быть, усатый часовой, закричал, а потом застонал.

Снова загрохотали в лесу взрывы, и радиостанция заходила ходуном. Я поспешно выключил огонь и выскочил наружу, с силой увлекая за собой Ольгу. В кромешной тьме снова пронёсся снаряд, и мы едва успели нырнуть под машину. Я помню только не очень яркую вспышку, потом другую — и всё полетело к черту…

И вот я в палатке медсанбата. Болело плечо, гудело в голове. Левая рука у меня забинтована. Я стиснул зубы и чуть приподнялся. Кругом — носилки. Из-под шинелей торчат бинты и чьи-то бледные, бескровные лица.

Как в тумане, я увидел Петьку Королева. В своей мешковатой шинели с непомерно длинными рукавами, он подошел ко мне с мешочком в руках, сшитым из бязи. Он положил мешочек на носилки и сказал деловито:

— Это сахар. Пригодится.

Я знал, что некурящий Петька выменивал сахар на махорку и копил его, надеясь, что когда-нибудь ему дадут отпуск домой.

— Зачем мне сахар? — спросил, я.

— Я ж говорю: пригодится, — настойчиво повторил Петька.

— А Ольга? — спросил я.

— Жива! Фельдшер сказал, что только контужена. И ногу ей придавило. Но кости целы. Поправится. Не горюй! Вылечат тебя — приезжай. В запасном полку так и скажи: мне надо в свою часть. Рацию получим. Та — вдребезги…

Подошла в халате поверх шинели толстая и рослая сестра и шикнула на Петьку. Он попятился к выходу и помахал мне рукой, виновато улыбаясь.

Больше я его не видел.

И с Ольгой встретиться мне тоже не довелось.

Красный камушек на серьге у женщины, которую я увидел с пристани, и напомнил мне эту, немного грустную историю военных лет.

КОМДИВ И ОРДИНАРЕЦ

Товарищам по оружию

1

На улице ветер тормошил голые, недавно оттаявшие ветки берёз. По дороге шли и шли машины — тяжелые МАЗы, самосвалы, грузовики с прицепами. Везли тёс, шлакоблоки, цементный раствор, кирпич, продукты и многое другое, необходимое крупной стройке. Машины гудели с утра до вечера. Около пяти часов поток их затихал, а после, когда заступала вечерняя смена шоферов, возобновлялся с прежней неутомимостью.

В кабинете начальника строительства Григория Ивановича Иволгина инженеры и прорабы собирались на планёрку. Иволгин сидел за полированным письменным столом и, переключая тумблеры селектора, слушал рапорты с производственных участков. Перед ним на столе шумел вентилятор, разгоняя застоявшийся прокуренный воздух.

Свои распоряжения по селектору Григорий Иванович подкреплял энергичными жестами. Его буйная русая шевелюра находилась в непрестанном движении. Прислушиваясь к глуховатым голосам, доносившимся из динамика, Иволгин обеими руками водворял волосы на место, но они опять и опять, мешая, лезли ему на лоб.

Прорабы, начальники участков, экономисты, снабженцы, собравшиеся на планерку, чинно сидели на стульях, расставленных вдоль стен, и перешёптывались.

Из динамика донесся нервный, резкий голос прораба строящейся второй ТЭЦ:

— Григорий Иванович! Горят работы нулевого цикла. Обещали два бульдозера — не дали!

— Почему? — тряхнул шевелюрой Иволгин.

— Откуда мне знать? Вы их сами спросите.

Иволгин щелкнул переключателем:

— Горюнов!

— Слушает Горюнов.

— Почему не дал бульдозеры на ТЭЦ?

В динамике захрипело, загудело. Понять начальника механизированного парка было трудно, но Иволгин всё-таки разобрался в хаосе помех и сказал:

— Немедленно пошлите бульдозеры. Совсем распустились!

— Да не распустились. В ремонте были бульдозеры! — обиженно донеслось сквозь писк.

— У вас наготове должны быть всегда резервные механизмы. Сколько раз вам говорить?

— Понятно, — отчетливо и неожиданно чисто произнес динамик.

Иволгин выключил селектор и повернулся к собравшимся:

— Все в сборе? Слушаем прораба первого участка. Докладывай, Квасников.

Высокий лысый мужчина в комбинезоне и бродовых сапогах, залепленных глиной, рассказал, как идет строительство жилых домов. Уязвимым местом оказались штукатурные работы: не хватало раствора.

— Что еще за проблема? — удивился Иволгин.

— Самосвалы с утра на простое, — объяснил Квасников.

— Королев, в чем дело?

— Поломался водопровод, — ответил директор цементного завода. — Чиним. Уже теперь исправили. Два самосвала нагрузили раствором.

— Называется — завод! — едко пробурчал Квасников.

Иволгин с утра был в отлучке — ездил в райисполком, и то, что случилось за время его поездки, видимо, злило его. Выслушав всех, он стал отдавать обычные распоряжения тоном немногословным и резким, как команда. Закончив, достал из ящика стола знакомый всем сослуживцам алюминиевый, ручной работы портсигар и, взяв папиросу, положил его открытым на край стола. Все знали, что это — фронтовой портсигар. А Иволгин хотел, чтобы все помнили, что бои продолжаются, хотя война давным-давно кончилась. Бескровные бои за бетон, за кирпич, за сроки и графики.

Все задымили папиросами. Даже некурящий Квасников протянул к портсигару руку и неумело зажег спичку.

…Кабинет опустел. Только в углу на стуле остался низенький широкоплечий мужчина средних лет с маленькими голубыми глазами и толстым шишковатым носом. Это был главбух Солодовников.

— Что так долго был в городе? — спросил главбух.

— Пришлось съездить в колхоз. Сегодня там заканчивают монтаж силовой линии.

— Значит, дадим им свет?

— Дадим.

— Свет давай, детские ясли строй, — проворчал Солодовников. — А фондов на материалы не хватает. Приходится выкручиваться. Как списывать?

Иволгин улыбнулся и ткнул окурок в пепельницу:

— На то ты и главбух, чтобы знать, как списывать. А я выполняю свои депутатские обязанности.

— Добёр ты слишком, комдив!

Иволгин вздохнул и спрятал портсигар, со стуком задвинув ящик стола.

— Ладно, старина, не ворчи. Домой пора. Постой-ка, ведь сегодня одиннадцатое апреля!

— Точно!

— Веселый был у нас денек двадцать лет назад!

— Что и говорить.

Иволгин поднялся из-за стола и стал одеваться, а потом они вместе пошли по улице поселка. Иволгин почти не прихрамывал, и, если бы не поскрипывание протеза, никто бы не подумал, что у него левая нога ампутирована повыше щиколотки.

2

Иволгин был напорист и горяч. Главбух расчётлив и медлителен. Иволгин частенько бранился с Солодовниковым так, что пыль шла столбом. Солодовников молча слушал начальника стройки, но потом вежливо и непреклонно выдвигал свои доводы. От скольких опрометчивых шагов предостерег он Иволгина, знали только они двое. Они спорили, горячились, но это не мешало им жить под одной крышей и пить чай из одного чайника.

Это были старые фронтовые друзья. Иволгин служил командиром дивизиона противотанковых пушек, а Солодовников состоял при нем ординарцем.

…В свой день рождения, одиннадцатого апреля 1943 года, Иволгин проснулся рано. В крошечное оконце едва-едва пробивался рассвет. На своей койке Григорий Иванович увидел новенький алюминиевый портсигар. Он взял его и посмотрел на Солодовникова. Тот сделал вид, что спит, наблюдая за комдивом из-под полуприкрытых век.

В тот же день началось наступление. Артиллеристы дивизиона выдвинули орудия на прямую наводку, в боевые порядки пехоты, и в упор расстреливали фашистские танки. Солодовников сидел на охапке соломы в углу землянки, держа обернутый куском одеяла котелок с завтраком для комдива. А тот руководил боем. Не отрываясь от стереотрубы, Григорий Иванович передал команды телефонисту. Барабанные перепонки, казалось, лопались от неистовой артиллерийской молотьбы. Солодовников беспокоился, как бы не остыл завтрак комдива, а комдив и не думал о завтраке. Он вскочил, уступив место у стереотрубы своему заместителю, и бросил ординарцу: «На батарею!»

Солодовников, не расставаясь с котелком, сбежал следом за командиром в овражек, где стояли верховые лошади. Он кричал Иволгину, что лучше идти пешком, но тот махнул рукой и, вскочив в седло, послал коня в галоп. Прижав к груди котелок и держа в другой руке повод, ординарец скакал следом. Кони летели над талыми, серыми от копоти снегами, и Солодовников видел, как с боков вспыхивают черные букеты разрывов. Конь комдива, будто у него подломились ноги, вдруг упал, и комдив свалился на землю через голову своего чубарого иноходца. Солодовников спрыгнул с седла и пополз к командиру.