Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис Страница 16

Он знает, что поднимается из глубин слоистых штолен, во всяком случае, знает, как найти ответ на этот вопрос. Я не делал ничего удивительного и экстраординарного по своей природе. Люди испокон веков через своих посредников общались с эгрегорами, и те давали нам свои ответы и советы. Я был тем передатчиком, я был шаманом, но это субъективная сторона, а не возможность видеть все по-другому.

Я промчался мимо узла, так и не поняв его природу, так и не получив ответов на вопросы, которые никто не видел. Вдыхая носом те треугольники, что падали с неба, я вспоминал свечение, что проходило мимо той червоточины в первый раз, и находил кое-что. Наверное, если можно было соединить на какое-то время две разные системы: систему флюктуации времени и червоточину, которая в силу своих сквозняков способна затягивать все, что только не закреплено, — то получим такую структуру сквозняков, которая разорвет на части некоторую видимую и обозреваемую схему процессов, изучаемых френологией. Почему бы и нет, раз теоретически это возможно?

Но сначала мы найдем эгрегора.

Пройдя две трети пути, я ослабил бег, и в это мгновение мне было второе мерцание. Оно походило на видение или проблеск сознания. Не могу быть уверенным в том, что видел, но мне казалось, что передо мной поляна, поросшая полынью как та, на которой мы инсталлировались, только уже светало. Я шел по кругу, стараясь не задевать траву, а вдалеке за путями шли Дара и Тачан. Черт! Это и есть та самая поляна! Но что с ними? Они шли как во сне, вытянув вперед руки, закрыв глаза. Все это я видел меньше полусекунды, того времени не хватило, чтобы осознать происходящее.

Я снова был в нексусе прежде чем понял о причинах видения. Точно так же в слепую ищем мы опасность, которая уже знает о нашем приходе. Интересно, достигли ли мои приятели Ордена Забвения или только на подходе к их постоянному посольству здесь? Отмахиваясь от назойливых треугольничков, которые были теперь больше похожи на спиралевидные трубочки, я ускорил бег и вскоре заметил, что дорога позади меня скатывается в шарики и падает в безразмерное озеро спокойного ветра, движущегося по кругу своего эпицентра, это как если бы был зациклен в самом себе. Но это было видимостью, не имеющей начала.

Я сошел с дороги, стараясь пропустить ветер мимо меня и сквозь меня, но когда тот пронесся по дороге, развернулся и обратился ко мне без знаков и слов. И все же я чувствовал, что он следит за мной, хотя сам он не был виден, слова он не говорил.

Когда дорога кончилась в темном тупике без стен на точке опоры, которой нет, я понял, что меня, Тачана и Дару надули. Опыт, обобщение, заучивание, примеры и ассоциации привели бы к такому же результату, только с другой стороны. В этом моей вины не было, но то, что поднималось из слоистых штолен, не простило бы нам этой грубой ошибки. Надеясь не запаниковать, я выпустил свое третье тело, которое облетело весь периметр, но не нашло ничего кроме большого разлома вниз.

Вспомнив о том, что говорил мне Тачан, я сделал шаг. Этот шаг унес меня в низ, но голос, витавший надо мной, повторял, будто я поступил правильно. Мысли, спутавшиеся у меня в голове, выходили наружу через впадинки и ямки на черепе. Давление так возросло, что думать вообще нельзя было. То, что нельзя думать глубинно, это условие нексуса, а поверхностные мысли-эмоции растворялись и уходили вверх под действием ветра, что шел из разлома. Как осознанное сновидение или около того.

— Надеялся, что ты придешь, — пришла мне первая волна-мысль. — Видел тебя, ищущего вслепую. Знал, что что-то произойдет, но могу только верить и искать, как могу: без признаков и возможности. Наблюдаю тебя, прыгающего в пропасть сомнений. Верю тебе. Говори…

Вокруг меня никого не было, но то, что было, вмещалось в моей голове, как если бы это я говорил сам себе за место эгрегора. Падение тормозило мой ход вниз, но выход был вверху, а стены проносились так близко и так быстро, что уцепиться за них я не мог. Не мог, ведь я не мог мыслить, поэтому любая мысль уцепиться была для меня чужой и улетала вверх, как все мысли. Он сам формулировал за меня слова, которые я не мог произнести, сам отвечал. А моя роль — роль наблюдателя, не принимающего решения, поэтому все мои слова и мысли он видел как желудь на ладони, как в мысль в мозгу…

— Что идет за нами из нексуса?

— Был там и видел, как из слоистых штолен поднимается Карасаз, это сиреневое безумие, способное поглотить нексус. Оно проникает во все щели, где только есть функция к жизни и переписывает сами законы нексуса так, чтобы эти функции угасли. Оно уже поглотило дремлющего Даггота, разрушило Омут и засыпало пропасть, отделявшую нексус от диарексиса. Назад пути нет. Тот, кто носит имя Вечного и Таинственного, должен выйти против Карасаза и остановить продвижение сиреневого безумия к центру нексуса и шлюзам пограничных миров. В противном случае Карасаз захватит и оплетет шлюзы и откроет их, а когда пограничные миры будут взорваны, смещенные миры удаленного и периферийного типа будут разрушены, потеряв точку вращения.

— Почему сиреневое?

Эгрегор помолчал, а потом изменился в голосе и самой форме голоса, а только потом ответил, заставляя исчезать все остальные вопросы по одному. Этот голос был подобен взрывающемуся пути, который я только что прошел.

— Сиреневое — переходный цвет между красным и синим, холодом и теплом, правым и левым, землей и небом, плюсом и минусом, взлетом и падением, притягиванием и расталкиванием, погружением и всплытием, включением и отключением, севером и югом, приобретением и утратой, радостью и горем, правильным и искаженным, прибитым и отковырянным, обдуманным и бездумным, отражением и поглощением, расширением и сжатием, плоским и выпуклым, кроной и корнями, систолой и диастолой…

— Но это не ответ на вопрос! — сказал он за меня и за меня удивился.

— Да, ответ прост: сиреневый цвет — один из редких цветов в природе…

Падение прекращалось. Я либо достигал дна, откуда ветер дул сильнее, либо пропасть подходила к той точке, откуда действовала сила притяжения и сила отталкивания в виде ветра. Стараясь понять исходные вещи, я начал