Девид де Ангелис - Исток Страница 19

Доведенные до исступления своими собственными пугающими фантазиями, эти люди разорвут его в клочья. Он еще раз огляделся в поисках путей к спасению и увидел, что слева есть вход в узенький переулок. Пусть и слабенькая, но надежда…

А потом ему в лоб угодил заостренный камень, и Сновидец упал. Он лежал на земле, корчась от боли. Из глубокой раны хлестала кровь. Маленькая золотая шкатулка с Кристаллом Души выпала из кармана и отлетела в сторону. Он потянулся за ней, его пальцы оставили глубокие борозды в вязкой грязи. Чья-то рука с ухоженными ногтями схватила шкатулку, и чья-то нога вдавила запястье Сновидца в землю.

Он поднял глаза, чтобы увидеть лицо этого человека. Но мир вокруг превратился в слепящее пламя фракталов, утратив телесную плотность.

— Нееееееет! — закричал Сновидец.

Тьма сгущалась, расплавляя в себе все сущее; а потом взорвалась грохотом выстрела. Тело отбросило назад, фракталы разлетелись на миллиарды частиц, ударной волной — в лицо. Вторая пуля попала в руку и прошила ее насквозь. Теперь Сновидца швырнуло вперед, лицом в грязь и камни, в плевки и кровь. Он лежал, прижимаясь к земле, и ждал, когда взорвется спина и разум обрушится в пустоту.

А потом все затихло. Женщина в военной форме прорвалась сквозь толпу, творящую самосуд. Кое-кто принялся возмущаться.

— Это Демон, госпожа, — сказал молоденький мальчик, сжимавший в руке окровавленный камень.

— Нечистого надо убить, — сказала стильно одетая молодая женщина с лицом, испачканным кровью.

Женщина в форме подошла к Сновидцу, лежащему на земле, встала над ним и выстрелила в упор. В третий раз. Он закричал.

Женщина обратилась к толпе:

— Он — пленник Храма. Его казнят по Закону. А теперь попрошу всех разойтись.

Снова включились сирены, их пронзительный вой словно развеял чары. Люди встряхивались, поводили плечами, как будто пытаясь унять возбуждение и остудить пыл кровавой расправы.

Трупик затоптанной насмерть собаки лежал в сточной канаве, исходя паром.

По толпе пробежал протестующий ропот, но это было всего лишь остаточное явление. Большинство предпочло подчиниться приказу, пока их самих не взяли под стражу.

Женщина в форме ткнула Сновидца в спину стволом своего огнестрельного оружия.

— Сможешь встать? — спросила она, а потом повернулась к самым упорным участникам расправы, которые никак не желали уходить, и рявкнула: — Быстро! Всем разойтись!

Они неохотно послушались и пошли прочь, чертыхаясь себе под нос.

— Сможешь встать?

Голос Сновидца был как сигнал из другой галактики, еле пробившийся сквозь пространство:

— Я… нет… думаю… нет.

— Тогда не думай, а просто вставай, — приказала женщина. — Тебе мало крови? Моей не хватает? Вставай… и вперед!

Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

Рев сирен приближался.

— Вставай, — повторила женщина. — Нельзя, чтобы кто-то увидел, что я тебе помогаю. У нас осталась всего минута, в лучшем случае — две. Так что давай поднимайся. Если не встанешь сейчас же, мы оба умрем.

Он поднялся. Он не верил, что сможет, но смог. Каждый шаг отдавался почти запредельной болью — но он все-таки шел вперед. Тени шли рядом с ним вместо людей. Все его существо распадалось на части… на грани полного истощения… вихрь хаоса… Ствол оружия, упирающийся в затылок, направлял его в самое сосредоточие… в ядро…

Тьма упала, как черный занавес…

11

Сознание было безбрежной пустыней. Тело — скопление несовместимых импульсов — еще цеплялось за тонкую ниточку жизни, хотя уже не понимало, как это — жить. Медленно, постепенно тело освобождалось, очищаясь от жизни, от времени, от себя.

Сил уже не было даже на то, чтобы держать веки открытыми, и то, что осталось от человека, называвшего себя Сновидцем, погрузилось во тьму. Сон уже не отличался от яви: сон, пораженный историями и болью, и явь, исполненная той же боли и вопросами без ответов, слились воедино.

Его разбитое тело лежало под мягкими воздушными простынями. Женский голос периодически затмевал непреходящую боль. Временами он слышал, как она, эта женщина, спорит со смертью — спорит за его жизнь. Ему хотелось сказать ей: «Не надо. Дай мне уйти». Но губы не слушались, не шевелились.

Потом появился еще один голос, он был мягче, нежнее. Голос мерцал у него в сознании искоркой воспоминания.

— Он умрет? — спросил этот второй, нежный голос.

— Да, наверное, — ответил первый с неподдельной печалью. — И уже скоро.

— Тогда скажи ему, — попросил второй голос. — Он хотел знать.

— Вряд ли он меня услышит.

— Услышит, — сказал второй голос. — Я почему-то уверена, что услышит.

— Тогда иди на холмы, — сказал первый. — И принеси мне плодов… поторопись… время дорого.

Тьма была мягкой, как бархат. Сновидец был убежден, что он — всего лишь история, рассказанная кем-то другим. В нем не было ни будущего, ни прошлого. Грудь болела невыносимо. Его раны уже даже и не пытались затягиваться. Раньше он умел отрешаться от боли, но теперь боль заключила его в себе, и ее было не оттолкнуть, не прогнать: она прильнула к нему, как любимая женщина перед самым последним отчаянным шагом, когда двое влюбленных, упоенных друг другом в запретной любви, решают свести счеты с жизнью, чтобы сберечь свое чувство. У него было странное ощущение, что его тело — уже не тело. Просто некая вещь, с которой он уже не сопричастен. Он попробовал вспомнить, что с ним случилось, но боль стерла все воспоминания. Если Бог все-таки есть, подумал он, он жестокий, безжалостный и абсолютно пустой, то есть бессодержательный… жизнь — всего лишь иллюзия, наваждение, страшный сон… и даже смерть не несет в себе освобождения: кто никогда не рождался, тот никогда не умрет… величайшая иллюзия из всех.

Он плыл в пространстве между фрагментами мыслей, разделенных миллиардами световых лет. Вечность — в мгновении ока. А потом посреди этой томительной пустоты проступило лицо прекраснейшей из женщин. Оно мерцало, как тихое озеро, озаренное лунным светом. Чем сильнее ощущаешь свою принадлежность, пропела она, тем меньше чему-либо принадлежишь. Мысли плыли, как тени в туманной дымке, невесомые, бессмысленные…

Время застыло… что-то прикоснулось к его губам. Луч прозрачного света пронзил все его существо: смерть, превращенная обратно в жизнь. Голос пробился сквозь вакуум. Беспрерывный ток звука. Он это видел. Звук обрел зримую форму и устремился навстречу его сознанию…

— Намида, злая царица Телосета, взяла верх над прекрасной богиней Сен, — сказал голос…

Столкнувшись с угрозой полного уничтожения Телосета, Сен была вынуждена подчиниться. Она согласилась одарить Намиду вечной юностью и красотой.

Сен нужно было решить две задачи, причем — обе разом, одним ударом. Во-первых, ей надо было устроить так, чтобы сердце злой царицы ни в коем случае не перестало биться, потому что его остановка запустит в действие мощные механизмы, способные уничтожить всю планету. Сен не видела эти машины воочию, но она прикоснулась к ним мысленно, ощутила их страшную силу, напоенную холодной, убийственной злобой, которая уловила незримое присутствие Сен и заглянула к ней в разум. Сен попыталась прощупать эту загадочную энергию, но даже она, наделенная божественным даром исцелять все боли мира, обожглась и отступила. Она поняла, что не следует недооценивать Намиду, и решила исполнить ее желание. Если Царица получит бессмертие, Телосету хотя бы не будет грозить полное уничтожение. То есть не будет — в ближайшее время… Потому что тут возникала вторая дилемма, не менее чудовищная и страшная. Вернее, возникнет, как только Намида станет бессмертной. Сен нужно было придумать какой-нибудь действенный способ остановить изуверскую тиранию Намиды, которая в противном случае терзала бы этот мир вечно.

Быть Богиней — большая ответственность. И за себя, и за мир. Многие с ней не справлялись и злоупотребляли своим запредельным могуществом. Но Сен несла в себе силу мудрости и созидания, и в ее лучезарном сознании зародился и вызрел план: Намида получит бессмертие, но с одной маленькой оговоркой…

— Быстрее! Быстрее! — раздраженно проговорила Намида.

Сен собралась с мыслями, потом погрузила руку себе в живот, прямо внутрь, и достала оттуда сверкающий шар переливчатой плоти. Шар разросся в ее руках, пустил побеги сгущенного света и принял форму тела Намиды. Силой мысли Богиня лепила подобие по образцу, который держала в уме. Модель получалась прекрасной и юной — какой Намида была когда-то, — призрачное тело, сотканное из серебряного сияния.