Хантер Томпсон - Проклятие Гавайев Страница 21

Он вручил мне скомканный клочок гостиничной бумаги, влажный и грязный от пачкотни Ральфа. В записке говорилось: "Я больше не могу. Шторм нас чуть не убил. Не звони. Оставь нас в покое. Гостиничный врач позаботится о Руперте и вышлет его после карантина. Пожалуйста, организуй все как надо. Сделай это для Сейди. Она седеет. Все было хуже некуда. Я с тобой поквитаюсь. С любовью, Ральф".

– Боже, – проговорил я, – Ральф готов. Совсем расклеился.

– Он знал, что ты так скажешь, – отреагировал сторож, принимая у Эккермана косяк и делая глубокую затяжку, – вот почему он оставил тебе собаку. Он сказал, так будет правильно.

Я сложил записку и убрал в карман.

– Разумеется, – согласился я, – Ральф – художник. Он очень остро чувствует что хорошо, что плохо.

Мы посидели на веранде, смоля свежую марихуану и слушая "Асов Атасных Ритмов", а потом поехали ночевать к Эккерману. Наше поселение затопило, вода пропитала все полы. Нечего было и пытаться здесь заснуть.

Ральф уехал, а я слишком притомился, чтобы ему звонить. Скоро он и родные сядут на самолет до Англии, отчаянно вцепившись друг в друга и слишком истощенные, чтобы спать дольше двух-трех минут в один присест – как уцелевшие в жутком кораблекрушении и лишь наполовину осознавшие, что же с ними приключилось. Они непременно будут досаждать пассажирам своими стонами и плачем, пока стюардесса не угомонит их снотворным.

В эти дни жизнь на побережье Коны течет неторопливо. Рыба все так же питательна, солнце светит, с Таити дует ветер…

Но в воздухе висит какое-то новое спокойствие, не имеющее отношения к погоде. Свирепствует скверная тоска. Люди снимаются и – на корабль. Все побережье выставлено на продажу, и даже прелестные сестры-дикарки Чан собираются двинуть на материк. Бум Коны недавно сошел на нет, и серферы спешно выписываются.

Никакие мои доводы не заставят их передумать. Здешним людям я по душе, но моим суждениям они не доверяют.

Поэтому я коротаю ночи на балконе номера 505, в люксе Королевы Каламы в отеле "Король Камехамеха", из которого открывается вид на все – целиковая прибрежная часть Коны, вулканы Мо в снежных шапках и особенно городской волнорез в бухте Кайлуа, возле которого всегда кто-то трется.

Мне здесь нравится. Культивирую у себя вкус к балконной жизни. Счет оформлен на имя Ральфа, но не суть. Менеджеры покроют.

Они сами взвалили на себя ответственность за все неполадки с собакой Ральфа, которую все еще держат в международном карантине. В питомнике она рехнулась от блох, будучи под личным наблюдением гостиничного ветеринара, и теперь они официально за нее в ответе. Причем, не только за Руперта, но и за любое мое повреждение мозга, опухоль, слепоту, пропущенные дедлайны, снижение дохода или какое бы то ни было другое огорчение, боль или психические муки, полученные от укуса осы в глаз в баре у бассейна. Тварь впечаталась в меня и застряла между лицом и очками, после чего трижды тяпнула в глазницу. Голова угрожающе вспухла, и все, что мне дали – это грязный носок со льдом, от которого все разаболелось похлеще, чем от укуса. Попросив о помощи, я обрек себя на общение с доктором Хо, ветеринаром "по большим зверушкам".

Так или иначе, теперь я у них на руках. В некотором роде я удерживаю господствующую высоту и отказываюсь выехать, пока мы не найдем консенсус.

Дабы управиться с необъятным иском, я нанял адвоката-корейца из Гонолулу… тем временем, я научился кайфовать в отеле, который на поверку оказался не так плох для проживания. Внизу навалом приятных магазинов и три бара. Правее – большой голубой бассейн, левее, на берегу через бухту – «Халихи-палас» и тьма зеленых лужаек, сбегающих к молу, Дому Лоно и месту похорон Камехамехи Великого.

Он кинул кони в хижине под соломенной крышей в тени королевских пальм 8 мая 1819 в возрасте 61 года. Его старшие шаманы бросили тело в кратер вулкана, а кости предали земле в секретной пещере, которую никто так и не нашел. В честь Камехамехи воздвигли множество памятников на Гавайях, но только не могильную плиту. Те же шаманы, что участвовали в погребении костей, съели его сердце из-за силы, заключенной в нем – так же, как когда-то сам Камехамеха съел сердце капитана Кука.

Разборки по-конски

В конце городского мола Кайлуа – громадные весы, установленные япошками из местного ледохранилища, которые регулярно покупают каждую рыбину в порту и отправляют в Токио, там ее шинкуют на суши, повторно замораживают и высылают обратно в Лос-Анджелес. Суши – популярный бизнес по всему Тихому, а японские рыбные брокеры контролируют большую его часть.

Лицензии на суши на Гавайях куда прибыльней, чем на игровые автоматы в аэропорту Лас-Вегаса. На суши всегда больший спрос, чем рынок может предложить. Единственное, что варьируется – это цена, которая простирается от 10, а порой 20 долларов за килограмм на Рождество до 40 центов за кило в пик сезона рыбной ловли, открытого на побережье Коны с мая по сентябрь. Количество суши для рынка при этом колеблется от 10 до 20 тонн ежедневно.

Ахи, большой желтоперый тунец – далеко не бестселлер, но стоит кучу денег. Ахи – это суши в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, равно как и в Токио – а в рождественские недели, когда спрос взлетает, складская цена за крупную ахи в Коне доходит до 10 или даже 20 долларов за кило.

Обычно она не идет ниже доллара, что делает ее заманчивой для ловли. Но ахи не самая обаятельная рыба в Коне. Эти места славятся марлином. КРУПНЫМ марлином. Именно его все здесь хотят видеть на тарелке. Любая лодка под традиционным темно-синим марлиновым флагом на корме враз меняет настроение толпы.

Побережье Коны – рыбная столица Гавайев, бухта Кайлуа – это социальная и коммерческая ось побережья Коны, а громадная «висельная» установка на весах на моле перед моим отелем – то самое место, где рыбные профи Коны живут и умирают каждый день на всеобщем обозрении.

Спортивная рыбалка в Коне – серьезный бизнес, а в 4 пополудни на кончике мола начинается шоу местных чартерных капитанов. Сюда они привозят взвешивать рыбу и фотографируются рядом с ней, если поймали что-то стоящее. Весы-весищи на самом краю служат для триумфаторов и их улова, а неудачники здесь даже не показываются.

Лодки без пятен крови на палубе к молу не подходят; они быстренько чешут домой – в порт, что в 13 километрах к северу. Последние километры от буя зачастую превращаются в долгую и суровую прогулку для шкипера с полной нагрузкой лодки, если клиенты выложили $500 за день за то, чтобы вернуться ни с чем. Хонокау на закате – далеко не рай на земле. В сумятице всех этих неудачников прибой все больше колотится о кромку черной лавовой скалы, смотрящей на док, и начинает рявкать. Всем подавай недоеденное в обед мясо, а не рыбу, и ужасная сцена предстает перед их глазами после дня, угробленного на безнадежные попытки что-то поймать.

Каждый день большинство лодок возвращается в Хонокахау. Но немногие прибудут к молу, где разыгрывается совсем иной спектакль – особенно в "жаркий денек", когда полгорода уже оповещены о чьей-то победе по рации, вещающей из открытого океана о том, чтобы приготовили весы для нешуточного действа по прибытии судна.

В районе трех толпа начинает собираться на моле. Джимми Слоан, профессиональный фотограф, прикрепленный к молу, чтобы вкроить в историю снимки 8 на 10 по $10 каждый. Парень из "Таксидермии Грея" непременно будет охотиться на тех, кто захочет увековечить свой трофей.

А для тех, кто не захочет, рядом будет стоять пикап «Датсун» из ледохранилища, всегда готовый отстегнуть за добычу налом. Марлин идет по дешевке: 50 центов за кило, так как есть его станут только японцы, и основной рынок – Токио, расположенный почти за 5 тысяч километров отсюда.

Парни, которые заправляют весами почти всегда в курсе, чего им ждать, но понятия не имеют, когда… отчего к 16.00 у них сдают нервы. Любой шкипер, отрапортовавший о крупной рыбине, прибудет не раньше сумерек, а ждать его никому не охота.

Толпа осведомлена. Разносится молва, туристы затаривают фотоаппараты. Лодки подваливают с запада прямиком к закату. В тихий летний денек можно стоять на моле и за 15 километров наблюдать, как к берегу чешет судно. Сперва это лишь белая точка на горизонте… Затем – отблеск солнечного света от шпиля тунцовой башни… Вскоре белая точка брызг за кормой взбалтывается струей от быстро приближающегося корпуса.

Вот она лодка – достаточно подошла, чтобы обладатели хороших биноклей могли различить флаг, который полощется на мачте утлегаря. На фоне алеющего неба Тихого океана у белого стяга ахи ощутимо выигрывает синий – он подтолкнет толпу к весам куда расторопнее, когда спадет первый выкрик "Синий!"

Любой успешный чартерный капитан понимает разницу между рыбным бизнесом и шоубизом. Первый имеет место там, в глубоких водах, второй помыкает чудаками раскошеливаться за рыбалку. Поэтому когда тебя приносит в бухту Кайлуа на закате с громадной амфибией, торопиться тебе не с руки. Просочись в бухту, заложив протяжную изящную дугу на фоне парусников и вулканов, потом разверни лодку к молу, преисполнившись форсу бандитского и проверни такую шлюпочную драму, на какую только способны ты и твой экипаж.