Ненависть навсегда - Николай Александрович Масленников Страница 22

Глава 21

– Знаешь эту песню? – Володя отстранил кружку ото рта.

Война вслушался в мелодию, состоящую из резких электронных звуков.

– Нет.

– Тогда наблюдай, что сейчас будет. – Последовал кивок в сторону толпы.

Кучки людей с прежним оживлением разговаривали между собой, не обращая на окружающую суматоху, и Война уже хотел спросить, что он должен увидеть такого, как кто-то испустил радостный крик, привлекая всеобщее внимание. Головы закрутились, кто-то даже поднялся из-за стола. Песня с каждой секундой становилась громче, и в момент, когда на музыку обрушился, как железо, гром гитары, пятьдесят глоток подхватили одним голосом:

«ДУ-У-У! ДУ ХАСТ!»

– Рамштайн, – пояснил Володя. – Гимн этого бара. Ты ненавидишь.

– Что ненавижу?

Какая-то ехидная улыбка выскочила у Володи.

– Ты, Война, все на свете ненавидишь. Но дело не в этом. «Du hasst» в переводе с немецкого означает: «ты ненавидишь». Я это имел в виду.

Все вроде бы притихло, но хор людских голосов до сих пор стоял в ушах. «Du hasst» Войнову Глебу мерещилось даже, будто он побывал в Германии.

– Неужели все так хорошо знают иностранный язык?

– Чтобы петь любимую песню, никаких языков знать не нужно.

Война то ли накидался, то ли музыка оказывает на него такое влияние. Возникло резкое желание научиться петь, и если вокал можно было бы развить в кратчайшие сроки, он принялся бы репетировать прямо сейчас. Правда, язык порядочно онемел, будто от заморозки.

– Я не владею языками. Но, мне кажется, это не страшно. Страшно не находить в себе желания развиваться.

– Про что ты сейчас? – Совершая маленькие глотки, Жемчужный Володя стрелял глазами в красный плакат с лозунгом «ПЕЙ ЧИСТЫМ ОСТАВАЙСЯ ЧЕСТНЫМ». – Я что-то потерял суть.

– Ты ведь тоже посещал уроки русского языка в колонии? Там парни по слогам читают, хотя им вот-вот исполнится восемнадцать. Читают по слогам, бляха муха, и это их ни капли не заботит! Я, может, и сам не ученый, но… меня пугает эта тьма в головах!

– Невежество пугает, согласен, но есть и другая сторона. Лично я знаю два языка: Английский, Немецкий. И Русский тоже. Получается, даже три языка, – поправил сам себя Володя, – и какая от этого польза? – «Можешь общаться с другим народом», хотел возразить Война, но Жемчужный Володя не дал вставить свои три копейки. – Я выучил их, потому что отец заставил. Он важный, образованный человек. Вращается среди интеллигенции и хочет, чтобы я был таким же.

Войнова Глеба позабавил такой поворот событий.

– Но ты, кажется, пошел по кривой дорожке.

Володя улыбнулся, но в мгновение стал серьезным.

– Знаешь что, Война? Меньше всего я хочу быть похожим на своего отца. Кто в этом виноват? Прежде всего он сам. Слишком жесткий, бессердечный, считает себя вправе распоряжаться чужими жизнями. Когда у меня будут дети, я никогда не буду к ним так относиться. Чтобы ты понимал, в детстве у меня была мечта стать футболистом. Я молился о мяче с английской лиги, бутсах с железными шипами, гетрах и все такое. Просил подарить на день рождения. Но знаешь, какой подарок отец мне подготовил? Записал в художку.

– Почему именно в художку? Если бы хотел унизить, мог бы записать на танцы.

– Как я понял, чтобы научить терпению. Вместо беготни, я сидел на стуле несколькими часами. – Он сделал лирическую паузу, либо просто решил смочить горло. – И вот теперь, когда я вырос и получил художественное образование, когда творчество вошло в мою жизнь плотно, отцу, видите ли, не нравится, как оно проявляется.

– Граффити, – вразумил Война, – граффити, это твой протест?

– Не совсем. Оно само по себе как искусство импонирует.

– Хм. – Войнов Глеб почесал волосатый подбородок. – Тогда… как ты сопротивляешься отцу?

– Да никак особо. Строю из себя послушного сына, потому что, во-первых, еще не достиг совершеннолетнего возраста, а во-вторых, завишу материально. – Володя сделал жадный глоток, утер рот кулаком. – Но близится время, Война, когда я заявлю о своем мнении. Уже надоело, что моя собственная жизнь решается по чужому слову. Надоело, когда указывают, чем ты должен заниматься, с кем проводить время и где учиться.

– Учиться? – «Правильно услышал?» – Ты разве где-то учишься?

– Конечно. В частной школе.

– Хочешь сказать, тебя не выгнали, когда узнали о судимости?

– Нет. – Жемчужный Володя сжал губы в твердую линию. – Отец договорился. Но будь моя воля, клянусь, я никогда бы там не появился!

– Это правильно. У меня в свое из-за учебы депрессия была.

– Депрессия?

– Ага. Школа сосала всю мою энергию. Я чувствовал это, но ничего сделать не мог. А почему? Все из-за давления со стороны. Родители отправляют детей в школу, хотя сами не знают, чему их там учат… – «не знают, чему учат». Тьфу! Проклятая выпивка мешала сформулировать мысль так, как Войне хотелось. – Я про то, что взрослые, может, и знают программу обучения, но не понимают наши души. На уроках нас пичкают непонятно чем, бестолковыми знаниями. Я чувствую, что это глупо вбивать в голову вещи, которые делают меня несчастным.

Ерш плеснул пеной, когда Война выражал мысль. Несколькими глотками он опустошил кружку, от спиртовой горькости тряхнув головой.

– Бр-р! Последний раз, когда меня выгнали из школы, мама с бабушкой несколько месяцев сверили из-за того, что я никуда не восстанавливаюсь. Но я не собирался. Мне это не нужно. Школа отнимает свободу мысли. К чему мне слушать про алгоритмы, косинусы и тангенсы, если эта информация никогда не понадобится в жизни? – Володя слушал сосредоточенно, и в его округлых глазах Война читал подтверждение своей мысли. Все сказанное хотелось подытожить одним изречением. – Все, что заставляет тебя чувствовать скованно, нужно выбрасывать из жизни.

– Но ты ведь на работу хотел по выходу устроиться, разве нет?

– Разве? Когда я такое говорил? – «В здравом уме уж точно не мог».

– Недавно. Когда партак били. Ты рассуждал, что безделье губит.

Было такое, подумал Война, но разве работа может быть решением в его случае? А почему бы и нет? «Если сумею подобрать такую, чтобы не чувствовать себя рабом, то можно» – намеревался было произнести он, как чья-то костлявая рука легла Володе на плечо. Жемчужный Володя, беспечно попивающий из серебряной посуды, едва не поперхнулся и без того трудно усваивающимся напитком.

Следуя по направлению руки, Войнов Глеб обнаружил лохматого парня с задорным детским лицом. Не будь он роста, как Володя, можно было подумать, что ему четырнадцать лет. Здесь же стояли две девочки – ни рыба ни мясо, что называется. Одна из них казалась скорее красивой, чем некрасивой, но крошечные зрачки выдавали в ней стерву. С другой стороны, именно это придавало внешности некоторую привлекательность. У второй глаза прикрыты челкой, зато фигура лучше.

– Кого я вижу, господи боже! – воскликнул парень и наигранно осмотрел Володю с головы до ног. – Неужели ты все, того…

Краска ударила Жемчужному Володе в лицо, и Войне не составило