Джон Кей - Цирк мертвецов Страница 24

Итак, самые важные четыре пункта:

1. Мы собираемся изменить мир.

2. Чарли — Бог.

3. Известные люди тоже плачут, и из ран у них идёт кровь.

4. Секс — это хорошо. Чем больше секса — тем лучше.

Однажды в июле Чарли отвёз меня в Голливуд и оставил на углу улицы. Он велел мне заработать денег. Он одел меня как школьницу: белая накрахмаленная блузка, мини-юбка из шотландки, подростковые чулки и ботинки Mary Jane. За полтора часа я заработала 450 долларов.

Как стемнело, я на попутках решила добраться до ранчо Спана, где мы тогда жили. Я ехала на пяти машинах и заработала ещё 300 долларов. Знаешь, Элис, как смешно введут себя мужчины, если сказать им, что ты хочешь показать им свою грудь или попу. Когда я ехала на последней машине, я задрала юбку, и шофёр ласкал меня, а мы мчались по автостраде Вентура со скоростью восемьдесят миль в час. Когда я вышла, ОН заплатил МНЕ пятьдесят баксов. Запомни это.

Я знаю, ты думаешь, что то, чем я занимаюсь, — это плохо. Ни тебя, ни меня не воспитывали для этого. Но позволь мне спросить у тебя кое-что: может ли быть плохим что-то, если Бог так не считает? Ответ: не может. Знаешь, что плохо? Не дарить любви. Чарли говорит: «Ад начинается там, где люди перестают любить». Как странно, что иногда тебе приходится ранить кого-то, чтобы подарить любовь другому. А ещё иногда приходится убивать людей.

Я знаю, ты, должно быть, думаешь, что это странно — то, что я пишу тебе письма, ведь мы никогда не были особенно близки, мы были едва знакомы, если уж быть до конца честной. Я немного волнуюсь, что ты сочтёшь меня беззаботной или же просто сумасшедшей. Но это не так. Кстати, сейчас я счастлива, как не была счастлива никогда в жизни.

Я рассказала Чарли о тебе, о том, как ты выглядишь, о том, как ты ходишь, о твоём росте и приблизительном весе, о том, как ты загорала летом, и о том, как все ребята из шкуры вон лезли, когда ты была на озере. Достаточно было посмотреть, как бугрилось у них в плавках, чтобы понять, насколько твой купальник возбуждал их.

Чарли сказал, что я должна позвать тебя к нам. Я сказала, что позову, хотя и знаю, что этого никогда не произойдёт. Сказать по правде, я не хочу, чтобы ты была рядом. Ты не похожа на тех девчонок, что живут здесь. Ты никогда не путешествовала в одиночестве и не спала в лесу на мокрых листьях. Ты никогда не кричала от ужаса, так, что сердце было готово вырваться из груди, никогда не переступала границы закона, как мы. И ты никогда не раскрывала себя. Ты слишком много держала в себе и плакала так, что тебя никто не слышал.

Элис, будь честной сама с собой. Когда ты последний раз делила свою жизнь с кем-то? Действительно делила?

Хотела, чтобы он узнал, кто ты на самом деле, объяснила бы ему, что единственное, что тебе нужно, — это любовь и что ради этой любви ты забудешь про всё на свете? У меня есть эта любовь.

С любовью, Элис

Глава 11 — В воздухе с Луи — и Другая Элис

Хотя они уже тридцать минут были в воздухе и их самолёт плавно летел над облаками, глаза Луи были всё ещё закрыты; он не слышал ничего, кроме громкого стука своего сердца, который отдавался в ушах и перекрывал шум голосов в салоне первого класса. Несколько дней тому назад, когда он рассказал психотерапевту о своем страхе перед полётом, она спросила его, не испытывает ли он подобное, выходя на сцену.

— Постоянно, — ответил он. — Но как только я произношу первые слова роли, он пропадает.

Врач улыбнулась. Это была плотно сбитая женщина лет пятидесяти с крупными чертами лица и серьезными, редко мигающими голубыми глазами.

— Значит, когда ты становишься кем-то другим, играя роль, ты расслабляешься?

— Да.

— Это проще, чем быть просто Луи?

— Я в ладу с самим собою.

— Но ты ведь боишься, — сказала врач и как-то странно посмотрела на него. — И не только летать, ты боишься многих вещей.

— Я боюсь, что этот чёртов самолёт разобьётся.

— Я понимаю. Но самолёт не разобьётся.

— Вы этого не знаете, — не глядя ей в глаза, произнёс Луи. — Это случается сплошь и рядом.

— Это не так, Луи. Такое не часто случается.

— Это произошло с моим дядей. Так погибла его невеста.

— Да, я знаю, — ответила женщина. — Но с тобой всё будет в порядке, — заверила она его. — У тебя в жизни сейчас интересный период — радуйся ему.

— Могу я принять ваш заказ, мистер Бёрк?

Услышав свою фамилию, Луи открыл глаза. Подтянутая стюардесса с короткими светло-рыжими волосами и дерзким выражением лица стояла возле его ряда. Она смотрела на него, её брови чуть-чуть приподнялись.

— Извините, что разбудила вас.

— Я не спал по-настоящему, — ответил Луи, сел в кресле и взял меню, засунутое в карман кресла перед ним. — Я просто пытался расслабиться.

— Мне куриное пикатто[105] или жареную грудинку, — сказал человек, который сидел рядом с ним у окна. Это был загоревший мужчина лет под сорок, одетый в джинсы и помятую хлопчатобумажную рубашку с серебристыми застёжками вместо пуговиц. Очки от солнца были сдвинуты на макушку. — Не заказывай рыбу. Она как картон.

Луи попросил жареную грудинку.

— Отличный выбор. — Стюардесса слегка подмигнула Луи, записывая заказ. — Бокал превосходного шампанского к обеду?

— Нет, спасибо.

— Вино?

— Диетическую колу, если есть.

— Мистер Геллер?

— А мне ещё одну двойную порцию водки, — ответил сосед Луи, и, когда стюардесса отошла от него, он протянул ему руку: — Ронни Геллер.

— Луи Бёрк.

— Бёрк? В самом деле? Мне казалось, что я узнал тебя, — произнёс Геллер и откинулся назад, чтобы посмотреть прямо в покрасневшее лицо Луи. — Я видел тебя в «Зубе преступности» позапрошлым вечером. Ты играл превосходно.

— Спасибо.

— Мне нравится Шепард. Мне нравится театр. Когда бываю в Нью-Йорке, смотрю всё, что могу. Пока не сниму себе шлюху. — Голос Геллера зазвучал более заинтересованно. — Что ты делаешь в Лос-Анджелесе?

— Я лечу на кастинг.

— О, здорово! — сказал Геллер, и наступила неловкая тишина. Луи спросил его, занимается ли он шоу-бизнесом. — Конечно, нет! Смеёшься? Я торгую спортивной одеждой. «Геллер Казуалз». Она висит во всех крупных магазинах. Хотя половина ребят, с которыми я учился в старших классах, стали агентами по рекламе или писателями.

— Мой отец — писатель. — Да?

— Рэй Бёрк.

— Рэй Бёрк. Знакомое имя. Подожди-ка секундочку, — очень тихо сказал Геллер. Повисла пауза.

— У твоего папы случайно нет брата по имени Джин?

— Есть.

— Шутишь? — Геллер выглядел изумлённым. — Мы учились в одном классе. Он был отличным парнем. Спокойный и упрямый, очень упрямый. В последнем классе он встречался с Барбарой Вестбрук. Рыжеволосая, с огромными сиськами. — Геллер отхлебнул из стакана. — Как он поживает?

— Да не очень, — ответил внезапно погрустневший и повзрослевший Луи. — Он хотел сыграть свадьбу, а его невеста умерла пару месяцев тому назад.

Геллер посмотрел прямо в глаза Луи.

— Ужасно. Мне очень жаль, — мрачно сказал он. — От чего она умерла?

— Она погибла в авиакатастрофе, — ответил Луи, и Геллер подпрыгнул на месте, словно бы его ударило током. — Она была стюардессой. Джин думает, что пилот злоупотреблял алкоголем.

Шум вокруг них прекратился, у кого-то с колен соскользнул журнал «Тайме», а стюардесса, наливавшая имбирное пиво в пластиковый стаканчик, пристально посмотрела в затылок Луи. Её рука дрожала, она старалась не дать воли воображению.

Луи закрыл глаза, но на лице его застыло выражение крайнего возбуждения. Геллер тихо спросил его:

— Как ты?

— Всё нормально.

— Точно?

— Всё будет в порядке, когда мы приземлимся.

— Значит, через три часа.

Луи открыл глаза и выдавил из себя улыбку. Но его продолжал мучить какой-то первобытный страх, которому он не мог противостоять.

— Извините меня, — проговорил он. — Я до смерти боюсь летать.

— Да я понял, — сухо ответил Геллер. — Не переживай, этот самолёт не разобьётся. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что мы с тобой должны ещё многое обсудить. Вот почему, — сказал Геллер и взглянул на часы. — Сейчас два часа по Западному побережью. Я вздремну часок. Мы продолжим наш разговор после ланча.

Геллер достал одеяло и подушку с багажной полки, закрыл глаза, и совсем скоро Луи услышал его тихое сопение, воздух выходил через нос, издавая тихий ясный звук.

Через какое-то время Луи достал из-под своего сиденья кожаный рюкзак, который он купил несколько дней назад в «Блумингдейла». Внутри лежал последний номер «Роллинг Стоун», ежедневник, сборник пьес Теннесси Уильямса и сценарий «Прохладных небес», телевизионного проекта — он должен был проходить пробы на роль ведущего завтра утром. Взяв сценарий, он нагнулся застегнуть рюкзак и поймал на себе пристальный взгляд женщины, которая задумчиво смотрела на него через приоткрытую занавеску, отделяющую пассажиров первого класса от тех, кто летел вторым. Это была довольно миловидная женщина под сорок, одетая в вельветовые брюки и джинсовую куртку, из-под которой выглядывал лёгкий голубой джемпер с круглым вырезом.