Сёко Тендо - Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера Страница 25

Я не осмелилась ему рассказать, что Ито меня изнасиловал, только могла просить у Таки прощения.

— Сёко… Сёко, милая… Перестань из-за этого переживать. Забудь.

— Возьми меня.

— Как, сейчас? Когда ты в таком состоянии?

— Пожалуйста.

— Только когда ты пойдешь на поправку.

— Нет, давай сейчас.

— Будет больно.

Мне хотелось сказать, что душа у меня болит куда сильнее,чем раны.

— Сегодня больше ничего не случилось? — спросил Така.

— Нет…

— Сёко, может, ты что-то от меня скрываешь?

— Нет, клянусь, ничего.

— Ладно. Давай поженимся завтра.

— Завтра?

— Ведь завтра твой день рождения.

— А ты, значит, помнишь?

— Ну конечно.

— Давай поедем к Маки. Начнем жить вместе и будем только вдвоем.

На следующий день мы отправились в районное отделение и зарегистрировали наш брак. В качестве подарка на свой день рождения я получила новую фамилию и теперь звалась Сёко Такамицу. Я освободила свою квартиру, и мы с мужем навсегда уехали из Осаки. У нас был с собой только небольшой чемодан и немного денег.

Итян и Маки перебрались из Киото в Иокогаму и сняли там квартиру. Сидя в сверхскоростном пассажирском экспрессе, я перебирала в памяти события предыдущего дня и не чувствовала ничего, кроме боли — душевной и физической. Как я могла любить человека, который так нещадно избивал меня? Мне казалось, я вполне доходчиво объяснила ему, что к нему чувствую. После того как мы расстались, я не испытывала никакой ненависти, не держала на него зла. Зачем же он так поступил? Почему он заставил меня страдать до самого конца?

От воспоминаний о горячем, липком теле Ито, о том, как мне на лоб капал его пот, у меня по телу пробежали мурашки. Я не испытывала ровным счетом никакого тепла к городу, где родилась и выросла.

Мы приехали к Маки в Иокогаму. Ее квартира находилась в ветхом деревянном доме. Прогремев ногами по ржавой металлической лестнице, которая вела на второй этаж, мы нажали кнопку звонка, и Маки открыла нам дверь:

— Привет! Заходите.

Квартира была маленькой — всего две комнаты, отделенные друг от друга раздвижными дверями из папиросной бумаги. В маленькой комнате у стены стояли небольшой столик котацу и телевизор на дешевом деревянном стеллаже. На экране шла реклама — компания мультипликационных персонажей, то ли медведей, то ли зайцев, танцевала, выстроившись в ряд.

— Какой ужас, Сёко, посмотри на себя! Немедленно ляг, тебе надо хорошенько отдохнуть.

— Ну что ты, у меня нет на это времени. Ты не знаешь, где-нибудь неподалеку можно найти работу?

— Ну… — неуверенно протянула Маки, кинув взгляд на левую руку Таки.

Вмешался Итян:

— Положитесь на меня! Я знаю одного парня, который заведует залом пачинко [10]. Ему как раз нужны люди. Я за тебя замолвлю словечко.

— Спасибо, это было бы просто здорово, — я положила руку на колено Таке. — У нас сейчас очень мало денег. Если мы сразу же не найдем работу, то будем по уши в дерьме.

На тот момент у нас в общей сложности было меньше десяти тысяч иен, поэтому Така, недолго думая, согласился.

Итян позвонил в пачинко, и нам сразу же устроили собеседование. Он также дал нам спортивную газету, в которой раздел о скачках был весь исчиркан красным. Стало ясно, что Итян так и не завязал с азартными играми; впрочем, я на это не особенно рассчитывала.

Чтобы добраться до пачинко, где нас ждал менеджер по имени Хара, нам пришлось сначала ехать на поезде, а потом на автобусе. После того как мы объяснили, в каком положении сейчас находимся, и спросили, можно ли нам пока пожить в квартире для работников, Хара ответил утвердительно и сказал, что первый месяц я могу потратить на восстановление сил. Мы договорились, что, пока лицо и ребра не заживут, а с руки и с ноги не снимут гипс, я буду помогать с простой работой по офису, а потом пересяду за стойку администратора. Таке же предстояло немедленно приступить к работе в должности дежурного по этажу.

Вначале мы жили в страшной нищете. До первой зарплаты экономили как могли, стараясь ничего не выбрасывать, берегли даже одноразовые стаканчики. Однажды по дороге на работу мы проходили мимо руин дома, который недавно снесли, и среди развалин нашли квадратный осколок зеркала. Мы отнесли его к себе и поставили на сложенные в стопку старые журналы, сделав, таким образом, импровизированный туалетный столик. Края зеркала потемнели, а стекло помутнело, поэтому отражение было словно подернуто дымкой. Но нам было наплевать на тяготы, поскольку единственное, что нас в то время заботило, — это работа. Мы трудились до седьмого пота.

Однажды я начала поднимать ящик, в котором хранились банки с напитками, как вдруг почувствовала острую боль внизу живота и заметила, что у меня идет кровь. Хара разрешил мне уйти, и я сразу же отправилась в больницу.

— Такамицу-сан, у вас угроза выкидыша. Вам надо соблюдать строгий постельный режим, — сказал доктор.

Новость о том, что я беременна, потрясла меня до глубины души, однако сейчас я никак не могла отнестись к ней с легким сердцем. Нам разрешили жить в квартире при условии, что мы оба будем работать в пачинко. Замаячила угроза оказаться на улице без денег. Нам было бы некуда деться.

Когда я вернулась, Хара спросил, как все прошло. Он выглядел очень обеспокоенным. Я объяснила ему ситуацию, и он тут же занялся поисками дешевой клиники. И скоро я уже сжимала в руках клочок бумаги, на котором были записаны адрес, телефон и имя врача, и карту с маршрутом, как туда добраться.

Я сразу же поехала. Клиника располагалась в старом офисном здании. Для медицинского учреждения она показалась мне несколько не соответствующей нормам гигиены, а из оборудования там имелось только самое необходимое. Там работали только один доктор и одна медсестра. Когда пожилой врач закончил осмотр, он сказал:

— У вас угроза выкидыша, но если вы будете строго соблюдать постельный режим, то появится шанс спасти ребенка, — у него был такой ласковый голос, что у меня на глаза навернулись слезы.

— Доктор, боюсь, я сейчас не могу позволить себе ребенка.

— Понятно, — ответил он и с этими словами извлек из ящика стола бланк: — Пожалуйста, заполните вот это, заверьте печатью и верните мне назад завтра днем в два часа. Я буду использовать анестезию, поэтому сегодня после девяти ничего не ешьте и не пейте.

Я отправилась обратно на работу, зажав в руке конверт из оберточной бумаги, в котором лежал бланк разрешения на операцию. Если бы я только могла, я бы непременно оставила ребенка. Мы с Такой были женаты, и я хотела от него детей. Если бы только я могла позволить себе постельный режим… Я попросила Хару отпустить меня на день, но он дал мне целых два дня отгула, велев хорошенько отдохнуть.

Чтобы добыть деньги на аборт, на следующий день мы отнесли в ломбард кольцо от «Тиффани», которое Така надел мне на палец в тот день, когда сделал предложение. Мы приехали в клинику к двум часам и в нерешительности остановились перед дверью. Еще можно развернуться и уйти… Я в отчаянии разглядывала покрытую трещинами стену с облупившейся краской. До чего же я докатилась…

Я потянулась к расхлябанной дверной ручке, покрытой зеленой ржавчиной, и вошла в приемную. Медсестра забрала у меня конверт и передала его доктору. Тот внимательно изучил заполненный бланк и сразу же пригласил в операционную. Операция началась немедленно. Доктор ввел мне наркоз и велел считать до десяти. Однако я всегда с большим трудом засыпала, а разбудить меня было проще простого. Я дошла до десяти, но сна не было ни в одном глазу. Доктор сильно удивился и дрожащим голосом произнес:

— Поверить не могу. Такамицу-сан, вы еще в сознании? Много пьете?

— Нет, — ответила я и тут же провалилась в сон. Когда сознание медленно ко мне вернулось, я подняла одно тяжелое веко и неожиданно почувствовала дикую боль, не сумев удержаться от крика.

— Не шевелитесь! Я еще не закончил, — раздался испуганный голос врача.

Я кивнула и попыталась не стонать от боли.

— Доктор, как там Сёко? Она в порядке? Доктор? — заволновался Така, стоявший за тонкой деревянной дверью. Мгновение спустя я услышала, как рядом с моей головой звякнул металл.

— Ну вот. Все в порядке, — услышав эти слова, я почувствовала как силы оставляют меня. Когда доктор обратился ко мне, в его голосе слышалось облегчение: — За сорок лет практики я еще не встречал пациента, столь резистентного к обезболивающим. Но вы вели себя очень мужественно. Уверен, теперь с вами будет все в порядке. Я, может, и старею, но умений своих не растерял.

Меня перенесли с операционного стола на постель. В комнату почти не попадал свет, а на подушке росла зеленая плесень. Тоска по ребенку, которого я лишилась, была куда мучительнее боли от операции. Слезы катились по моим щекам и капали на подушку. Вошел Така и присел возле моей кровати.