Покемоны и иконы - Виктор Ильич Коган Страница 31

«Всё верно, но они не опускаются до мата», – адвокат сел на диван, закинув ногу на ногу.

«Но ведь мат от беспомощности и безысходности, – я продолжал смотреть в окно, наблюдая, как во дворе неторопливым шагом, не выпуская из рук смартфоны, прогуливаются мамаши с колясками. – Когда мне было семь лет, я получил в подарок велосипед и тут же помчался кататься во двор. Была у нас на районе своя братва – пацаны постарше меня. Они поймали меня, отобрали велик и стали по очереди кататься. Я бегал за ними, умолял вернуть велосипед. Но пацаны просто издевались надо мной, испытывая, вероятно, наслаждение от своего превосходства. Я же продолжал бегать за ними, весь с слезах и соплях. Один кружил вокруг меня на моём велике, а остальные меня пихали, ставили подножки. Потеряв всякую надежду, что моя мольба будет услышана, я остановился и, что есть мочи, на весь двор стал орать на этих уродов матом. Да таким отборным, что сам себе удивился, откуда я знал такие выражения».

После моей пятисекундной паузы адвокат спросил:

«Велосипед-то вернули?»

«На мой крик выбежал отец. Пацаны бросили велосипед и убежали. Отец подошёл ко мне и припечатал ладонью в ухо, после этого я ещё пару дней плохо слышал», – но дальше ту историю мне рассказывать не хотелось.

До самой смерти отца я так и не простил ему той оплеухи.

Адвокат переживал за это дело. Оно приобрело общественный резонанс, за ним следило много людей. Плюс к тому он лично поручился за меня. Впустил в свою квартиру преступника. Я же к тому времени всю серьёзность своего положения оценить не мог, потому что для меня дело двигалось в очень позитивном ключе. Если говорить начистоту, то неделя, проведенная в камере, не была для меня ужасной. Напротив, там я наслушался разных историй, и было о чем потом рассказать в своём видеоблоге. К тому же я становился всё более популярным и узнаваемым. Но по-прежнему я не верил в то, что за слова в интернете могут дать тюремный срок. Поэтому к предостережению адвоката «никакой самодеятельности» я тоже отнесся не более как к наставлению старшего младшему.

«Не знаю, были ли у тебя какие-то более высокие цели, хотел ли ты раскачать или сломать систему, или просто от дури своей воздух сотрясал, не отдавая отчет о последствиях, но твой арест стал очередным поводом обратить внимание на проблему взаимоотношений церкви и государства, – адвокат встал с дивана и начал, как журавль, прохаживаться по комнате, а я, напротив, сел на его место. – Будучи толерантным, я с уважением отношусь к любой религии, равно как и к той мысли, что бога нет. Но, как юрист, как гражданин, в конце концов, я встревожен тем, что на государственном уровне религия мне насаждается, тем самым попираются положения Конституции».

Алексей говорил, прикрывая глаза, будто репетировал свою речь для суда.

«Меня также тревожит, – продолжал он, – что церковь, опираясь на светскую власть, становится частью этой власти, приобретает властные полномочия. С точки зрения государственной власти, церковь не только оплот духовных скрепов, а ещё и центр по подготовке электората. Набожные и воцерковлённые, как правило, прислушиваются к церковным проповедникам, а те в свою очередь порой открытым текстом рекомендуют, за кого надо голосовать. Неудивительно, что государство будет церковь защищать: издавать особые охранительные и запретительные законы, вязать безбожников и бросать их за решётку, если потребуется».

«Вот меня и бросили», – неожиданно вырвалось у меня.

Адвокат на ходу неодобрительно кинул на меня из-за плеча острый взгляд, продолжил движение к окну, где остановился и, не поворачиваясь, продолжил:

«Ты, Руслан, не безбожник, ты идиот. И судебно-психиатрическую экспертизу проводить не надо для того, чтобы в этом убедиться. Жаль только, что к образу князя Мышкина ты совсем не подходишь».

«Один психопат-терапевт с «Рен-ТВ» уже дистанционно мне диагноз поставил», – ответил я, немного обидевшись.

Алексей обернулся:

«Что такое? Ты оскорбился? Я тебя идиотом назвал, а ты уже готов заплакать? Как же быть с теми, кого ты к идиотам причислял? Мы почему-то запросто можем за глаза назвать кого угодно мудаком, не решаясь при этом повторить те же слова в лицо. Может, боимся быть наказанными за свои слова? По морде ж можно схлопотать, да? А если спрятался за никами и аватарками, то поливать говном можно безнаказанно».

Я сидел молча. Мне хотелось возразить. Но Алексей был прав. Если я решил бороться, так борьбу не ведут. В конце концов, не велосипед же забирают, а свободу. Вопрос был только в том, был ли я готов к этой борьбе.

23. Лягушка

Квартира адвоката была довольно аскетична. В комнате кроме потертого кожаного дивана стоял старый письменный стол, а на полу расположились стопки книг, перетянутые шпагатом. В основном это была всякая юридическая литература: кодексы, комментарии к ним, учебники по праву. Телевизора в доме не было. Интернет мне не полагался, как и телефон.

В судебном постановлении о применении ко мне новой меры пресечения был прописан запрет на любое общение с участниками дела. И по странному стечению обстоятельств все, с кем я мог бы общаться, вошли в злополучный запрещённый список: друзья, Ирка и даже мама – все они были допрошены в качестве свидетелей, поэтому автоматически становились участниками дела. Мой круг общения замкнулся на адвокате, у которого я и жил. Он же приносил мне продукты, которые покупал в магазине. Но иногда приходили и гости. Это была грудастая капитанша из уголовно-исполнительной инспекции, которая следила, не нарушаю ли я условия домашнего ареста. Следить за мной можно было и удаленно, но, со слов проверяющей, иногда радиосигнал браслета на моей ноге терялся в стенах многоквартирного дома. Зачем она выдумала такое нелепое объяснение, если могла и вовсе ничего не объяснять? Обычно заявлялась она во второй половине дня, одна. Проверяла мой паспорт, не проходя в квартиру, заполняла бумаги и уходила. Впрочем, её появлению каждый раз я был рад: она была довольна мила со мной, а я не упускал возможности обсудить с ней что-нибудь на отвлеченную тему, от чего состояние одиночества, которое сопровождало моё наискучнейшее домашнее заточение, на время забывалось.

Если быть честным, то никогда от отсутствия общения я не страдал. Даже напротив, если была возможность побыть одному или понаблюдать со стороны, я всегда старался отделиться от группы. Нет, социопатом я себя не считаю, просто