Покемоны и иконы - Виктор Ильич Коган Страница 32

Помню, как-то в детстве я сломал голеностоп и почти месяц пробыл дома, не выходя на улицу. Произошло это на летних каникулах. Все приятели поразъехались – кто в деревню, кто в летний лагерь, а один счастливчик даже улетел с родителями на море. Мной никто не интересовался. Даже родители, кажется, забывали, что я находился дома. Однако в том, что можно было на совершенно законных основаниях не вылезать из свой комнаты, было больше плюсов, чем минусов. На своей кровати, укутавшись в одеяло, я целиком погрузился в чтение книг. Я любил фантастику, историю и биологию. Любовь к последней пошла вот откуда.

Было мне тогда не больше восьми. Однажды летом я был отправлен в детский лагерь и попал в самый младший отряд. Нашим вожатым, как водится, была самая опытная девица, которой могли доверить шпану вроде нас. Звали её Лариса Петровна, она уже была не просто студенткой, а работала в школе учителем биологии. Желание делиться с детьми своими знаниями она ещё утратить не успела, поэтому помимо физкультурно-массовых мероприятий, которыми изобиловала лагерная жизнь, мы выходили с ней за ограждение в мини-походы, где не на пластиковых, а на живых экземплярах изучали пестики и тычинки у цветковых, корневую систему у многолетних, считали лапки у муравьев, искали под корой личинки короеда и пытались определить, в каких бабочек превратятся голые и мерзкие зелёные гусеницы, а в каких – жирные, пушистые, чёрные в крапинку. Однажды кто-то в траве поймал лягушонка. Лариса Петровна взяла его и очень подробно рассказала о системе его пищеварения: как он ловит комара, куда тот потом попадает и откуда выходит то, что когда-то было комаром. Особенно нас позабавило название одного органа, которым и заканчивалась недолгая комариная жизнь. Кто-то сообразительный быстро сочинил:

Лягушка квакает клоакой,

Когда комар выходит с какой.

Лариса Петровна отпустила лягушонка в траву, погрозила нам пальцем и продолжила что-то рассказывать девочкам, которые обступили её и не давали прохода, про земноводных. Мы же с пацанами отыскали бедного лягушонка, вставили ему в клоаку соломинку и начали по очереди в неё дуть. Нам казалось, что, выпуская воздух, она обязательно должна издать квакающие звуки. Когда подошла моя очередь, я взял уже довольно вздутого лягушонка и сделал было большой вдох. Измученное земноводное с раздвинутыми лапками пульсировало в моей ладони. Из заднего прохода торчала изрядно помусоленная соломинка, которую брать в рот почему-то не хотелось. Странное дело, но в первую очередь я испытал отвращение именно к соломинке, обслюнявленной предыдущими жоподуями. Потом вдруг мне стало жалко лягушонка. Какими же, в сущности, мы были жестокими в тот момент, сами того не осознавая. Но почему-то мы своей жестокостью наслаждались. Во мне боролись добро, зло и любознательность.

«Стой!» – вдруг я услышал испуганный крик подбегающей Ларисы Петровны, кто-то из девчонок уже успел на нас пожаловаться.

Она в три прыжка оказалась рядом со мной и хотела было забрать у меня лягушку, но, увидев неприятное зрелище, отдернула руку и крикнула то, что в той ситуации, видимо, пришло ей голову:

«Сдуй немедленно!»

Скажу честно, я был испуган происходящим: надутый и уже почти не дышащий лягушонок, нервно пульсирующая из его задницы соломинка, ужас в глазах Ларисы Петровны – всё в одно мгновение парализовало меня. Зажмурив от страха глаза, я неуверенно сомкнул в кулачок пальцы, сквозь которые стала просачиваться какая-то мерзкая жидкость. Девочку слева от меня тут же стошнило, а пацаны в голос засмеялись. Я посмотрел на свою руку, потом – на вожатую: стало ясно, что, будь она моей учительницей, по её предмету у меня был бы вечный неуд.

Позже я проявил интерес не только к пищеварительной системе земноводных, но и стал взахлеб читать разную научную или околонаучную литературу про разных животных. Как раз во время своей болезни я одолел «Происхождение видов» Чарльза Дарвина, которую мама привезла из какой-то поездки. Болезнь протекала вяло, но особенно больным я себя не чувствовал, чтение и новые знания заполняли мои ощущения и не оставляли место хандре. С того момента я стал много читать. Обладая неплохой памятью, кое-что из прочитанного я цитировал в школе, поэтому быстро попал на разные школьные и городские олимпиады, в том числе по биологии. А расширенный словарный запас «подвесил» мой язык, так что говорить я стал без остановки на разные темы. Это качество, пожалуй, стало определяющим в решении начать вести свой видеоблог.

Но одно дело – заболеть или закрыться от всех самому, и совсем другое – быть ограниченным в общении по решению суда. Даже в камере СИЗО я всегда находился в чьем-то окружении, а о состоянии одиночества нельзя было мечтать, даже сидя на толчке. Здесь же, в чужой пустой однокомнатной квартире, я себя ощущал раскладным креслом на колесиках, которое ездило от одной стены к другой, пытаясь занять наиболее привлекательное положение в интерьере.

Я ходил по квартире, особенно надолго задерживаясь у окна, пытался что-то начать читать, но, отложив очередную книгу, всё больше и больше думал. Сперва я детально прогонял в памяти день моего задержания вперемешку с прошедшей накануне ночью. Восстанавливая дословно все диалоги, я пытался их изменить, представлял, как бы пошёл разговор, если бы вопросы или ответы были иными. На память пришла мысль о побеге, не дававшая мне покоя в первый день. Но ни тогда, ни сейчас я не представлял себе, что бы я делал дальше, решись я на побег. Потом я вновь и вновь возвращался к своим допросам, представляя себя еретиком, закованным в цепи и ожидавшим своего часа быть насаженным на кол.

24. Баня

Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего или последующего. Кругом одни и те же стены, один вид из окна, одна закрытая дверь, в которую не выйдешь и в которую никто не зайдёт, а в голове – картинки с грязными камерами, иконами, голыми женщинами, полицейскими в чёрных масках, попами в чёрных рясах. Мне казалось, так сходят с ума. Одной из причин подступающего безумия были вскипающие молодые гормоны. В квартире не было ни одного журнала, ни одной фотографии симпатичной девушки, хотя бы слегка оголившей бедро, или с манящим вырезом декольте, чтобы дать волю фантазии и выплеснуть дурные мысли наружу. В тёмной ванной комнате с закрытыми глазами образы без фотографий сами собой становились яркими.

Мучаясь постоянными мыслями о сексе, как-то подумал, а