Ирвин Уэлш - Кошмары Аиста Марабу Страница 34

Уинстон II стал вырываться; тут я заметил, как на крышу дота села маленькая птичка. Это была малиновка – ранний символ христианства…

…Секунду или две я поразмышлял о значении символов, христианском всепрощении типа: «Подставь другую щеку» и прочей чепухе. Но в этот бред уже никто не верит. Ты один против всего мира – вот как обстоят дела, даже правительство это признает. Налетел ветер и снова обжег мои старые раны. Нет, Уинстон должен умереть. В понятиях христианства это можно назвать справедливой войной.

…Какое-то время я просто смотрел на пса. Выглядел он странно: одинокий глаз поблескивал сквозь упаковочную ленту, трубки цветного картона и натянутый поверх всего пластмассовый намордник. Его трогательные, но тщетные поскребывания передними лапами прекратились; вот прикол – теперь он просто лежал на боку и тихо пыхтел.

Казалось, он почти доволен.

Я с размаху пнул ботинком по отороченным мехом ребрам гордости двора…

НА, ПОЛУЧАЙ

ГРЕБАНЫЙ ДЕТОУБИЙЦА

СДЕЛАЛ МЕНЯ КАЛЕКОЙ НА ВСЮ ЖИЗНЬ

НЕ ПРЕДАВАЙ УИНСТОНА НЕ ГОВОРИ, ЧТО ЭТО ОН

ПОШЕЛ ТЫ НА ХУЙ, ПАПАША

МУДАК

СОБАКУ ДОЛЖНЫ БЫЛИ УСЫПИТЬ

ВОТ ЗНАЧИТ, ЧЕГО Я

СТОИЛ, – БЕСЦЕННОЕ ДИТЯ!

УНИЧТОЖИТЬ

УНИЧТОЖИТЬ

Уинстон… Уинстон… мальчик мой

Что с тобой, мальчик мой?

Что такое?

Мой верный друг, Уинстон…

Синие бумажные запалы фейерверков торчали из прорезей намордника. Я зажег пару и, следуя инструкции, отошел подальше. Уинстон II, к сожалению, инструкцию проигнорировал.

КАКОЙ НЕУКЛЮЖИЙ МАЛЬЧИК

Небольшой взрыв – и алая кровь окрасила пластмассовый ошейник. Пес беззвучно вырывался. Я подошел, чтобы рассмотреть получше. Тут из головы Уинстона со свистом вылетела ракета, оставив оранжевый искрящийся след…

…так это же Крипто, собака Супербоя… этот пес умел стрелять из глаз тепловыми лучами… лучше бы он дал мне надеть на него плащ…

…Уинстон слепо рвался с привязи…

…Потом был более мощный взрыв. Из-под намордника полетели обуглившиеся куски мяса, плеснула кровь, и собака повалилась навзничь. Ветер донес невыносимый запах, меня аж передернуло; он был все же слабее и чем-то отличался от аромата Гордона. Мне послышался шум, я обернулся – берег пуст. По ту сторону острова виднелась рыбачья лодка, но она была слишком далеко.

Теперь у Уинстона как будто и не было головы; только тлеющие угли вперемешку с расплавленным пластиком.

Кто это с тобой сделал, Уинстон? Покажи мне Покажи кто

Уинстон Уинстон

Кто это сделал?

Кто поднял руку на Уинстона?

Скажи нам, кто это был?

Скажи

Уинстон Уинстон Уиналот Всем известно, ты – проглот.

Уинстон Уинстон Уинстон Получай.

Кто это сделал?

Нечего

Тебе сказать,

Так заткнись,

Ебена мать.

Насвистывая «Четвероногого друга» Роя Роджерса, я тащил смердящий, обугленный труп собаки в другой конец острова, откуда не видно Эдинбургского побережья. Я бросил тело на мокрый песок, взял лопату и начал копать. Пришлось снять круглую металлическую табличку с надписью УИНСТОН и адресом на обратной стороне. Вот что старик говорил о тезке этого пса: на войне не нужно быть добрым, надо быть правым.

Вот яма, которую я выкопал; я покосился на труп и оглядел побережье. Скоро начнется прилив. Я услышал какое-то шебуршание и чуть не обосрался, увидев, что пса дико затрясло. Недолго думая, я спихнул его в яму и стал забрасывать песком. Песок все время скатывался, но движения становились все менее резкими, борьба затихала.

Я забрался на пункт наблюдения и смотрел, как наступает прилив, как остров окружает вода, заливая могилу Уинстона. Я слез и побежал на берег. Мне нужно было торопиться, пока море не отрезало меня от большой земли, – вода уже начала покрывать неровное песчаное дно.

Лопату я зашвырнул поглубже в лес, около реки Алмонд. Там, где она впадает в устье Форта, стоит деревушка Крамонд. Я зашел в деревенское кафе. Заглянула старушенция с тявкой – типа перья на проволочном каркасе. Собачка на меня фыркнула, я снисходительно похлопал ее по холке:

– Обожаю собак, – сообщил я старушке.

Я немного посидел, посушил на батарее подмокшие края штанов. Потом я вышел, выбросил табличку Уинстона в реку и направился обратно в район, заглянув по дороге в «Коммодор» на кружечку пива. Затем я дошел до Сильверноуз и опрокинул пивка в гольф-клубе. После чего я сел на автобус, доехал до центра и прошелся по магазинам. В «Иксайле» я нарыл ничего себе футболку и около пяти отправился домой.

Когда я пришел, все уже были дома. Я постарался проникнуться царившей вокруг мрачной атмосферой, хотя это было и непросто. Старик все время повторял:

– Но не мог же он просто взять и испариться… собака не может просто так исчезнуть с лица земли…

Может, папа.

Может.

Уинстон совершил ошибку. Он доебался до Роя Стрэнга. А до Роя Стрэнга доебываться нельзя.

Отец начал расследование: он угрожал соседям, подвергал их перекрестному допросу, изводил местных копов, расклеивал в безумных количествах ксерокопии с фоткой Уинстона (грязное, смазанное изображение ужасно походило на Уинстона в его предсмертном состоянии) на фонарных столбах и в магазинах и бесился, когда дети их срывали. И все безрезультатно.

Уинстон II исчез.

Отец поклялся, что больше никогда не заведет собаку, но, когда мы с Ким под Рождество притащили ему щенка немецкой овчарки, он растаял. В отличие от своих предшественников, это была сучка.

Он назвал ее Мэгги. Мэгги была хорошая собака. Никогда мне ничего

выше

выше

выше

– Рой, ты шевельнулся еще раз! Доктор Госс будет тобой очень доволен.

– говорит Патриция –

– За это я поставлю тебе кассету твоей мамочки. У нее такой приятный голос.

Патриция, пожалуйста, не надо. Лучше поговори со мной. Расскажи мне, с кем ты трахалась, или что показывали по телику, да что угодно, только не эту…

Пусть говорят, что он немного грубоват…

– Был бы у меня такой голос…

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

обратно в прострацию. Вода, мы идем по воде, но промок я только до лодыжек. Бред.

Мы с Сэнди карабкаемся по крутому склону Зеленого холма. Идти долго, но с вершины открывается превосходный вид на озеро Торто. Мы вынимаем бинокли. Вся панорама залита розовым; фламинго на воде – это потрясающее зрелище. От стаи доносятся крики, напоминающие звук трубы, или горны футбольных фэнов, или клаксоны машинок в Луна-парке…

Немного спустя Сэнди, не отрываясь от бинокля, говорит:

– Смотри, Рой, левее.

Группа аистов Марабу, примерно около дюжины, вперевалку двигалась по берегу озера, прямо к колонии фламинго.

15. Избиение фламинго

Аист Марабу представляет наибольшую опасность для Большого и Малого фламинго. Прогуливаясь по берегу, Марабу наводит панический страх на стаю; фламинго жмутся друг к другу, Марабу же, совершив короткий перелет, вонзает клюв в спину жертвы. Пораженного фламинго сначала топят, а потом раздирают на куски и сжирают один или несколько Марабу за три-четыре минуты.

Нападения Марабу привели к серьезным последствиям, а именно, к массовому перемещению колоний фламинго (известен пример, когда семнадцать Марабу обратили в бегство 4500 пар). Фламинго способны выдержать или даже отразить нападение Марабу, если их не больше пяти, но когда их шесть или больше, фламинго снимаются с насиженных мест. Вот она – причудливая арифметика природы.

Когда дело доходит до драки, мы всегда делимся на две группы по 6-10 человек. Мы наткнулись на этих скотов в подземке на станции Иброкс. Скарферы были такие яркие, от их красно-сине-белых нарядов аж в глазах рябило. Все эти значки и флаги; Ольстер – это ведь мозгоебство, жалкая отговорка, всего лишь предлог, чтобы собрать силу. А для нас эта сила – и цель, и средство, она всегда при нас. Все это вчерашний день. Они нервно оглядывались, когда мы группами проходили в глубь толпы. У нас не было флагов: мы пришли по делу. Мы деремся не за футбол, не из слепого фанатизма, не из позерства, не для помпы. Нам на это насрать. Мы пришли по делу.

Воздух наполнился пронзительными паническими криками, возвещающими смерть. Мы с Сэнди наблюдали в бинокли за резней, развернувшейся на северном берегу. События развивались очень быстро, я даже потерял нить происходящего. Более того, я терял самоконтроль. Другие воспоминания все время тревожили меня, мне виделось совсем другое…

Мы рассеяли толпу и погнали группу уродов, разукрашенных, как рождественские елки, похоже, они приехали из Фэтхела, Ланкшир. Эти жирные, пивные уроды, Ссыкуны, съежившись от страха, забежали в паб, но скрыться от нас у них не было шансов. Они не такие, как мы. Притом что я всегда считал себя порядочным страшилой, уродливость этих монстров выходила за рамки возможного. Мы разворотили пивнуху в пух и прах. Гоусти завалил одного Ссыкуна на бильярдный стол и пытался отрезать ему башку осколком пивной кружки.