А Крабов - Люди в белом Страница 37

— Какое сегодня число? — спросил я у Алексея, поддавшись осенившей меня догадке.

— Седьмое августа! Ты что, совсем, что ли? Я этот день целый месяц ждал, — возмутился Краснощеков.

Все сходилось. День был тот самый, ровно девяносто лет. Неизвестно только, в котором часу старуха отправится в мир иной. Это я забыл уточнить. Опять наползла гнетущая тоска. Я был твердо уверен, что если поддаваться всему этому бреду, то старуха еще жива и уж, само собой, о ее кончине я буду предупрежден. Только вот как?

— Репербанн! — произнес таксист и, с чарующей улыбкой на лице, принял у Леночки какие-то незнакомые деньги.

— Что-то моя избранница чрезмерно загружена сегодня, — заметил Краснощеков и кивнул в сторону бодро шагающей к входу в гостиницу касаточке.

— Похоже, что все женщины, попадая за границу, становятся так деловито сосредоточенны, даже самые распоследние ведьмы, взращенные на философских концепциях русских классиков. — Говоря это, я смотрел по сторонам. Мой вид, наверняка, наводил скуку и уныние на гамбургского обывателя, спешащего по своим делам. К моему несказанному удивлению, люди здесь были антропоморфны: о двух ногах и о двух руках, совсем как на моей бескрайней вотчине. Очень захотелось произвести впечатление на среднестатистического гамбургчанина каким-нибудь неординарным поступком, но ничего лучше, чем проорать: "Посмотрите, я приехал из загадочной России. Вот он я!", — в голову мне не приходило и я решил промолчать, так как это все равно бы не возымело действия, ввиду того, что государственным языком Германии является, как это ни парадоксально, немецкий, а по-немецки я знаю, благодаря патриотическим фильмам, одну фразу: "Хэнде хох", но кричать ее здесь вряд ли будет уместно. Еще я знаю по-немецки одно стихотворение, которое мне читала в детстве бабушка. Начиналось оно "Их либе", а дальше, я к сожалению, забыл.

Вокруг, насколько хватало глаз, раскинули свои сети, судя по оформлению витрин, всевозможные сексшопы и бордели. Прямо передо мной были расположены ворота, стилизованные под гигантскую задницу. Задница периодически проглатывала и выплевывала продукцию автомобильных концернов Германии. Немного поодаль обозначился небольшой мраморный памятник большому фалосу, стоящий у входа в сексгалерею.

К Алексею подвалил какой-то грязный оборванец в ярко-розовых лосинах, наглядно демонстрирующих его мужское достоинство. Фирменный бомж протянул Краснощекову пластиковый стаканчик, куда тот по доброте душевной опустил монетку, достоинством в один рубль. Оборванец хмыкнул и пошел своей дорогой.

— Куда ты нас привезла? — догоняя Леночку, заголосил Краснощеков, — кругом одни фалосы, сексшопы и мужики в лосинах, отнимающие последние деньги. Дорогая, что за вертеп?

— Да, тяжело будет остаться девственником в такой обстановке, — поддакнул я.

— Ваш номер сто шесть, — ответила Леночка, упорно не желавшая принимать наши шуточки и протягивая Краснощекову ключ с массивным металлическим брелком, — мойтесь, переодевайтесь, а мне надо сходить позвонить. Скоро буду.

Явно не пятизвездочная гостиница все же произвела на нас крайне положительное впечатление благодаря своему интерьеру. На стенах висели штурвалы, в углах стояли массивные якоря и окованные железом сундуки. Картины, изображающие пиратские бриги, разрезающие форштевнем волны Карибского моря, создавали впечатление, что мы находимся на юте парусника.

— Уютно здесь, — сказал я и завалился на белоснежные простыни прямо в уличной обуви.

Краснощеков, не обращая на меня внимания, начал рыться в своем чемодане. На пол полетели, явно не им аккуратно уложенные футболки, носочки, трусы с изображением героев диснеевских мультипликационных сериалов. Достав зеленый дождевичок и порывшись в одном из его карманов, мой милый друг извлек оттуда маленький целлофановый пакетик со светло-коричневым порошком.

— Что это? — изумился я, — контрабанда?

— Нет — это анальная присыпка, — ответил Краснощеков, — сейчас сделаем или попозже?

— Давай лучше попозже, — при одном взгляде на героин меня начало мутить, но одновременно с этим появилось сильное желание немного расслабиться.

— Эй вы, идиоты! — в комнату ворвалась Леночка. Она была сильно взволнована и часто дышала, — лучше присядьте или прилягте. Ваша жизнь сильно изменилась полчаса назад.

— Что произошло? — произнес дрожащим голосом Алексей и, на всякий случай, улегся на диван по совету Леночки, не забыв при этом незаметно спрятать пакетик под подушку.

— Я расскажу вам все по порядку, чтобы вопросов лишних не было, — она уселась на край кровати и глотнула красного вина из принесенной с собой початой бутылки, — короче, помните ту картину, которую вы отдали моему папе?

— Конечно, помним, — ответил Краснощеков, а у меня по спине побежали знакомые неприятные мурашки. Я протянул руку к бутылке. Лена с облегчением отдала мне ее, тем самым избавившись от предмета, который мешал ей жестикулировать. От волнения вкуса вина я даже не почувствовал. Теплая волна, после большого глотка, прокатилась по моему телу, отгоняя дрожь куда-то на периферию в ладони и ступни и, изгнав ее вон через кончики пальцев, оставила после себя ощущение легкого покалывания.

— Эта картина оказалась не той картиной на самом деле, — сбивчиво протараторила Леночка. Выражение наших физиономий было красноречивее всяких вопросов.

— Ну, в том смысле, что под пейзажем Пуссена находилась другая картина. И эта картина — подлинник Филонова… — выдала она одним махом и вырвала из моих рук отдыхающую стеклотару.

— В каком смысле? — произнес Алексей, видимо, в столь волнительной ситуации не сумев нормально сформулировать вопрос, и в свою очередь протянул руку за порцией продукта рейнских виноделов, — то есть я хочу сказать, как это?

— Ну как-как, поверх одной картины была написана другая, дабы скрыть до поры-до времени первоначальную.

— И это пора-время пришло? — спросил я, начиная медленно втыкаться в суть происходящего.

— Пришла, папа только что продал ее на аукционе в Лондоне. Я ему звонила.

— За сколько? — проорал Краснощеков и вскочил с кровати, готовый задушить свою девушку, если она еще хоть секунду промедлит с ответом. Вместе с этим активным движением подушка упала на пол, предъявив миру пакетик с героином, но на это сейчас никто не обратил внимания.

Сумма, названная Леночкой, превзошла все наши ожидания как минимум в тысячу раз. Мысли в голове потеряли четкие очертания и стали напоминать кадры старой кинохроники. Целлулоидная пленка рвалась, кривлялась, и ее то и дело прожигала лампа кинопроектора.

— Так, что все это значит? — спросил вспотевший Краснощеков и исполнил замысловатый пируэт, который закончился падением на ковровое покрытие номера.

— Это значит! — торжественно произнесла Елена, — что папа, как честный человек, берет себе одну треть посреднических, а остальное мы делим на троих.

— Эй, напарник, наконец-то мы поймали свою пруху! — проорал Алексей и вылил остатки вина себе на голову.

Мы с Леночкой повскакали со своих мест и начали прыгать по недавно еще аккуратно застеленным кроватям. Неожиданно свалившаяся на меня информация была настолько глобальна и содержательна, так притягательно многообещающа, что все негативные импульсы, до этого регулярно навещавшие мой мозг, прекратили свое существование в односекундье.

Разделяя нашу радость, мебель и постельные принадлежности пришли в движение и вместе с нами активно перемещались в пространстве, ограниченном стенами ставшего внезапно слишком тесного номера. Краснощеков в диком приступе агрессивного экстаза лупил подушкой по моей голове. Я не уворачивался и не сопротивлялся. Даже если бы мою голову разнесли вдребезги, я ни минуты не сожалел бы об этом, так как запросто смог бы купить себе новую.

— Это надо отметить немедленно! — заорал Краснощеков и метнул подушку в другой конец комнаты. Взгляд его упал на целлофановый пакетик, но он невероятным усилием воли отвернулся и выдал сакраментальную фразу, — вино, только вино.

Я выпорхнул на улицу, широко расправив крылья своей бурной фантазии. Голова кружилась от обилия мыслей, мелькавших в ней со скоростью несущихся по Рипербанну иномарок. Ни на одной из них я не мог остановить своего внимания и так приятно тупел, тупел, тупел…

Наше трио, так поспешно вырвавшееся из холла гостиницы, вероятно больше всего походило то ли на студентов, сдавших последний государственный экзамен, то ли на собак, которых не выгуливали в течение трех суток, а сейчас выпустили во двор. Мы вихрем ворвались в первое же попавшееся заведение общепита, оказавшееся китайским рестораном.

— Здесь наливают до двух? — спросил я у стоящей при входе китаянки, одетой в какие-то национальные тряпки и улыбающейся каждому потенциальному посетителю.