Дмитрий Волчек - Девяносто три! Страница 4

— Вас ожидает профессор Хаусхофер, — поклонился турчонок.

Мелодичный шум, словно по столику, повинуясь ропоту колес, пробежал подстаканник. "Не прикасайтесь к поручням — теллурий", — предупредил поводырь. Сток фонтана забили гниющие листья.

— Атэ! — хозяин коснулся лба.

— Azt! — пальцы застыли на груди.

— Малькут! — вцепился в набрякшие причиндалы.

— Ве-Хебура! — правое плечо.

— Ве-Хедула! — левое.

— Ле-Олам! Аминь. — Ладони сошлись на груди.

Хозяин повернулся на юг, и под потолком взвизгнула механическая птица.

— С вами хотел бы познакомиться наш друг, Рудольф фон Зеботтендорф. Прошу следовать за мной. — Розовый солнцеворот качнулся над обильной дверью. — "Отель де ля Сюз", комната новобрачных, — на ладони поводыря вздохнул бронзовый ключ. — Помните приветствие?

— I am the power of 333 of the 10th aether mighty in the parts of the heavens, — прозвучал покорный ответ. — I was raped by three noble horsemen I was seen by a shrink and admitted to a mental hospital I say with darkness the lower beneath let them vex upon the earth heavens I have been paying Arian lads for the sex we all enjoy I prepare to govern the earth right now здесь присутствует Azt Herr Sebottendorf.

Поправил капюшон, улыбнулся.

— Все правильно. Ловите дукат.

— Четыре элемента, — раскинулся в кресле Джефф. — Гриф ошибается, игнорируя их. Эти люди из А-е — свиньи.

Нет ли пятна на брюках? Впору припасти вату, сплясать на кофейной гуще. Сын простого машиниста, надо же. Растормошить архивы?

Но вечерний скачок тайной крови подавил все способное размышлять.

9

25 декабря 1439-го года Изабо Эмеле, проживающая в Фесне, отправила за хлебом своих сыновей, пятнадцати и семи лет. Как оказались они в "Отеле де ля Сюз"? Возможно, их заманил в ловушку Прелати, дежуривший в рождественский вечер возле невидимой базилики. На излете года, когда снег налипает на тощие ветки, убивать малышей с каждым днем все привольней. Конь скользит по замерзшей воде, словно загляделся в слюдяное зеркальце циклопа. Бронзовые цепочки на неуверенных копытах, фестоны на терпеливой голове. Подрочил на тусклое преступное тельце, прощай, хулиган. Набухают язвы. Охотничьи трофеи в темном зале, коптящий факел, портреты диких предков. Поле сурепки под зимним одеялом, season's greetings. Потряс музыкальную открытку, точно крошку-вальдшнепа.

"По поводу шаманизма: то, что вы пишете, ужасная ошибка, — Маркопулос лизнул воображаемую марку. — Они пытаются проникнуть в ущелья, раздобыть кости затонувших в горных потоках. Но есть ли разница между демонами и ангелами? «Ангел» — всего лишь вестник. Только эфиопский Енох говорит об ангелах нечто вразумительное. Разве вы не понимаете: между высокой и низкой магией прячется аргентинская пропасть. Мы ищем макрокосм, они же топчутся на свалке заброшенных эмоций, пытаясь выкопать осколок хрустального ножа, циркуляр Хаусхофера, сморщенный кусочек серебряной ткани. В наши дни от них невозможно скрыться, они повсюду. Их капканы под каждым кустом, в священной лощине, в уголках глаз, в улыбке ночного официанта, в капле спермы на щеке, в ядовитых радиоволнах, в опустевшей артерии, в голосовых связках. О чем же вы говорите? Опомнитесь, братец".

Пляска клавиш утихла, голоса сверчков заполнили ритуальную комнату. "Вы меня пугаете", — произнес гость пересохшими от недоумения губами. Профессор бросил терпеливый жгут на поднос. "Не беспокойтесь, так и надо. Позвать мальчишек? Все готово, осталась только обложка". Из кармашка донесся бесцеремонный сигнал.

— Зеботтендорф.

— Имперская канцелярия. Простите за поздний звонок. Это по поводу Жана Донета. Его голова, кажется, удостоена главной награды?

— Да. Это так.

— Нам бы хотелось получить слепок. Можем отправить гончих псов.

— Не стоит беспокоиться. У меня гостит Хаусхофер, позаимствую его пажа.

— Будем признательны.

— Ле-Олам. Аминь.

Огонек погас.

— Каковы причуды, — профессор лукаво взглянул на гостя. — Пойду развеселю Баррона.

— Не стоит. Он уже знает, конечно. Прелати наверняка общался с ним.

— Вы правы. К тому же, не столь это важно. Кто приготовит глину?

— Могу поспорить, она уже вскипает.

Профессор улыбнулся.

— Да, скоро полночь. За разговором быстро летит время. — Задумчиво провел пальцем по мокрому столу. — Ну ладно. Love is the Law.

— Love under Will, — откликнулся Зеботтендорф. — Спящий все еще спит.

10

5 мая 1933-го года пришел меморандум о самороспуске. Помню, душеприказчик Гвидо фон Листа протянул мне пакет, доставленный из веймарской голубятни. Кель орёр! Уже догадавшись, в чем дело, я поспешно раскрошил сургуч.

"LV–LUX–LIGHT. Слезы застилают наши глаза, алые капли выглядывают из царапин, пена пузырится на губах, немеют руки. С того благословенного четверга 9-го ноября, когда пламя факелов озарило парадные залы, с того дня, когда тевтонская мудрость океанскими волнами хлынула в чертоги, не могут успокоиться, о парни, наши сердца. От Туле до А-е, от расколотых статуй до мощи куба и шара, от алхимических колб до башен Вевельсберга, взмывает ликованием соколиная волна: Scorpio! Aphopis! Destroyer! И вот несу вам благую весть, о парни: последняя башня Храма, возведенного Новым Иродом, готова. Череп Жана Донета венчает ее, словно крест тау. Целы теменные кости. Трепещут ошметки кожи и белокурые пряди. Горят знаки Баррона, белое пламя струится из глазниц. Наша миссия завершена, парни".

Дрожь охватила меня: а если это обман? "Приведи мальчишку", — шепнул я гонцу. Лезвие кинжала, шприц, капсулы, бечева — что там еще? От волнения я не мог открыть шкатулку, крышка увязла в пазах. Красное море, покрытое конской щетиной, перевернулось перед глазами. Призывно вспыхнул наперсток.

"Есть множество способов увеличить риск, — наставлял Маркопулос. — Кислота, электрошок, колючая проволока, циклон-б. В ЭИ сотни скрытых уровней; помнишь, как это было в городе мертвых под Палермо? Кости, кости и еще раз кости. Но вот самое главное, о чем я хотел тебя предупредить: существует серьезная опасность заболеть, когда заклинаешь лучи элементарного короля например Oro Ibah Aozpi ты открываешь ворота для беседы с владыкой и вот мост опущен дрожит июльский воздух матросы охраняющие ущелье трепещут напрягают мускулы стягивают ремни разворачивают огнеметы облизывают губы подмигивают рвут постромки теребят бахрому и мало-помалу болезнь подступает впивается в виски крошит череп выворачивает суставы вырывает жилы остерегайся молю тебя остерегайся не спускай глаз с креста тау не глотай облатки не подходи к башне радиация она не прощает".

"Но вы заметили розовый проблеск? — допытывается Маркопулос. — Он появился снова! Первый — в тунисской пустыне (1924) и вот теперь в день летнего равноденствия в Boca do Inferno, где темные волны вертятся в бесовской глотке, рычат, хрюкают, словно стая вепрей, повторяют на языке Михаэля и Уриэля: Zirdo losmi depede zarzax please destroy all this bloody bastards cut them all into pieces suffocate them drain their blood in the name of Horus and Osiris in the name of Barron and his jewel Jean Donnet let the love in since love is the Law oh boy love is the Law Herr Sebottendorf Sacred blood Herr Haushofer Io Kia Amen".

— Мальчишка доставлен, ваша светлость, — улыбнулся Прелати.

11

Это от элементов, думает Хаусхофер. Сизое пятно на ключице, яростные иглы в кишках, изморозь, анестезирующая запястья. Неудачная инвокация, it happens. В алюминиевом ковшике вскипело молоко, едва успел поймать грибную пену, дыхание молодых безупречных тел, спрятавшихся на дне.

Помогал сыну натянуть майку, случайно дотронулся до соска. Вспышка, соус энергий. "Великий бог Пан погиб".

Поглядите, что отыскали в архивах: дело "Черный георгин". Девушка с недоразвитыми гениталиями, Бабалон, черноволосая сука, immaculata meretrux. Планеты, повернутые Парсонсом вспять. Разрезали пополам, содомизировали, распороли рот. То, что всегда беспокоило, занимало. Их убивают каждый день. Каждые сто сорок секунд, тамплиеры восточного обряда. От Шанхая до малых Фарерских островов. Легче всего спрятать следы на скотобойне, никто не отличит. Иной тип красоты. Сунь руку в штаны, кричи: "Малькут!"

"Малькут! Где они все? Где Жан Донет, где черный георгин с недопиздой, где безымянный матрос, ложа зеленого дракона, братство южного креста?".

— Вечерняя ампула, господин профессор.

Со столика перед камином убрали принадлежности для гадания, лишь мельхиоровое ведерко с кровью останется до утра. Эфир давно улетучился, но, как знать, вдруг сладкие молекулы все еще рядом. Вытер подлую каплю мизинцем, потом, поразмыслив, коснулся губ. Роспуск ордена — ужасная ошибка, предзнаменование было ложным, нас испытывали на прочность, старик фон Лист — болван. Вот что ясно объяснила печень Ганса Эллерта, разносчика газет, превратившегося теперь в груду бессмысленных деталей. Куда они уносят отходы, по-прежнему в восточную башню? Надо бы поинтересоваться. Паршивец очнулся перед операцией, пытался схватить кочергу. Ле-Олам. Досталась пятерка дисков — беспокойство. Пальцы отстучали галоп: my monkey. Детский конструктор, ха-ха.