Райское место - Фернанда Мельчор Страница 5

это и потребляют, выписывают целыми ящиками, причем прямо из Англии: то пиво и прочее пойло, что они с Мильтоном лакали в заведении доньи Пачи, в подметки ему не годится, хотя к этому времени жизнь Поло так сложилась, что он рад был всему, чем бы ни угостили, даже готов был сделать несколько глотков отравы – жутчайшей водки, которую дед готовил из 96-градусного спирта и лежалых полусгнивших плодов нанcе [3], росшей во дворе их дома, – потому в основном, что уже скоро месяц, как он спиртного в рот не брал с тех пор, как сделал глупость поклясться матери, что больше – ни капли, или, вернее, мать заставила его побожиться, что до конца дней своих он пить не будет, и он мужественно держался целых двадцать семь дней, ибо мать забирала целиком все его жалованье, а Мильтон, как исчез из поселка, так больше и не объявлялся, да и потом новый график работы, пусть временной и случайной, и ответственность не давали ему захаживать больше в таверну Пачи, где он всегда мог бы выпросить, чтоб налили в долг, и, по правде говоря, дня не проходило, чтобы Поло не хотелось бы нажраться, вопреки обещанию, а в тот день в конце июня, когда праздновали день рождения Мики-тупицы, понял он, что нет больше терпежу, и непрестанно перебарывал желание послать все к известной матери, немедля бросить эту постылую работу, тем паче что и платили за нее сущую ерунду, а заодно – начистить рыло кретину Уркисе, врезать по этой губастой роже: поглядим теперь, кто тебе будет машину мыть, пьянь бесстыжая, ищи дурака, который будет мусор убирать, не получая ни единого песо за переработку. Голимая несправедливость – вот как это называется: целыми часами ждать, когда жильцы и гости их, бездельники, cвалят наконец и можно будет взяться за уборку – сгребать все дерьмо, которое они после себя оставили: их порожние пивные жестянки, их выпачканные жиром салфетки, их картонные тарелки с объедками, их окурки, которые валяются на земле и даже плавают на темно-синей глади подсвеченного бассейна. Неужели трудно этим скотам по окончании вечеринки собрать мусор в баки, расставленные по всей территории? Да нет, им ничего на свете не трудно, но на хрена ж утруждать себя, если имеется безотказный Поло, верный мальчик, который с огромным мешком для мусора в руках прячется в темноте, как устрица в раковине, томится, изнывает, глотает слюнки от острого аромата жареного мяса и при виде алюминиевых корыт, набитых кубиками льда и банками пива, и ждет, когда же наконец все свалят и можно будет приняться за уборку этого свинарника? Болван Уркиса с самого первого дня разъяснил доходчиво: садовник обязан следить, чтобы в бассейне не плавали листья, насекомые или еще какая дрянь, чтобы терраса была чисто подметена, а столики-стулья расставлены в порядке и спозаранку, потому что ранние пташки – среди них и дряхлые, но придирчивые бабка с дедом Франко-жирдяя – любят полоскать свои мослы в воде, освеженной ночной прохладой, хоть это и означало, что Поло должен по выходным сидеть в комплексе часов до одиннадцати, до полуночи, а то и до тех пор, пока развеселым обитателям комплекса не надоест развлекаться, и у Поло просто крышу срывало от злобы, потому что он, хоть всегда искал предлог и повод заявиться домой как можно позже, возмущался тем, как Уркиса нарушает условия контракта, подписанного несколько недель назад с «Компания Иммобилиария дель Гольфо», СА, где черным по белому перечислены были обязанности садовника, указаны часы работы – с семи утра до шести вечера – с часовым перерывом на обед и предусмотрено, что всякая сверхурочная работа, в обязательном порядке и в соответствии с действующим законодательством, оплачивается – этим пунктом козлина Уркиса бессовестно подтирался, сберегая компании несколько лишних песо или присваивая их, о чем предупреждали Поло охранники, которых он нагревал тем же способом, и добавляли, что будешь залупаться – попрут с работы, и он сносил такое самоуправство, хоть это и означало целый божий день корячиться, подстригать и поливать газоны, обрезать деревья и кусты в парке, холить разного рода клумбы и цветники, выметать опавшую листву с четырех улиц комплекса, выгребать песок, в ветреные дни набивавшийся под бордюры, отскребать и красить светильники, изъеденные селитрой, уничтожать гоферов [4], осмелившихся рыться в саду, подбирать какашки за собаками, потому что их мразотные хозяева, выводя их на прогулку, рук марать не желают, и, помимо всего этого, – поддерживать в безупречном порядке террасу, бассейн и все вокруг них, а вдобавок – отчего Поло брызгал ядовитой слюной, как бешеная собака, – ежедневно мыть машину этой паскуды – долбаного сыночка Уркисы – по той простой причине, что его папаша, тварь поганая, заставлял это делать, и еще потому, что ему хотелось, чтобы красненький «Гольф» сиял и сверкал, словно только что выкатился из салона. Это же недолго, а, говорил он, ты уж выкрой минутку на это, когда других срочных дел не будет, ладно? – говорила эта погань, лучась улыбочкой и протягивала ключи, чтоб Поло мог пропылесосить машинку внутри. Ох, как хотелось бросить ключи ему в морду и сказать, сам мой, сука, а потом выхватить мачете, висевший на поясе, и одним ударом раскроить ему тыкву! Поло был парень не вспыльчивый, к взрывам ярости не склонный, кого хотите, спросите, и все подтвердят: спокойный малый, ни с кем не ссорился и никогда в чужие дела не лез, а Уркиса был пронырлив и хитер и полагал, что может распоряжаться временем Поло, как ему вздумается, потому что считал его парнишкой из самых низов, деревенщиной, нигде не учившимся, ничего не умевшим, и уверен был к тому же, что, приткнув его на это место, совершил благодеяние, однако тот в обман не давался и ясно сознавал, что это несправедливость высшей марки: нет, это был вовсе не предлог не работать и не склочный характер, как уверяла мать всякий раз, когда он ругал свою работу, а порой и когда он ничего не говорил, а сидел, вздыхал в убожестве своей кухни над стаканом воды, где растворялись две таблетки алка-зельтцера, – завтрак чемпионов, с помощью которого Поло набирался смелости начать новый рабочий день – изнурительные труды на солнцепеке – новый жизненный этап в качестве сотрудника «Компания Иммобилиария дель Гольфо», СА, где уже шестнадцать лет работала и его мать – сперва горничной в доме одного инженера, потом уборщицей в офисах, а еще потом, после нескончаемых вечерних курсов, – помощником бухгалтера. Тебе деньги платят, начинала она ежеутреннюю проповедь, за то, чтобы ты делал, что говорят, и помалкивал, а тупицы они или придурки, тебя не касается, тебя не рассуждать наняли, а слушаться беспрекословно, повиноваться, а не брюзжать. Не успел на работу выйти, а уж хочешь в начальство выбиться, хотя ничего еще не умеешь? А не слишком ли ты нос задираешь, не много ли о себе воображаешь, кем ты себя возомнил? Ты горазд только по вечеринкам шляться, а на самом деле – дурак дураком, балда стоеросовая, и лучше бы постыдился возникать и права качать. В этой жизни, тварь ты безмозглая, всего добиваются трудом и старанием, а тебе чуть что, если вдруг что-то не пришлось по вкусу – ты и лапки кверху. Это я, что ли, виновата, что тебя поперли из школы? Говори, это я тебя заставляла уроки прогуливать и лодыря гонять? У тебя был шанс выучиться, шанс, которого не было ни у меня,