Николай Данилов - Кордон Страница 10

Парии смеялись. Им было весело…

Десять суток экипаж «Авроры» трудился денно и нощно. Люди отрывались от работы только на обед и короткий сон. То, что предстояло им сделать, не будь рядом английской и французской эскадр, за месяц, авроровцы решили завершить за полторы недели.

Группы Максутова и Заборова, доставляя на корабль днем продукты питания, корм для животных, сразу же после раннего ужина ложились спать, чтобы в полночь подняться и до рассвета трудиться на фрегате. Работы хватало всем — плотникам, такелажникам и парусникам. В светлое время на палубах и в трюмах гулкие и методичные удары топоров перемешивались с дробным стуком молотков, визжанием поперечных и продольных пил. Ночами, создавая видимость неторопливости, имитируя отдых всего экипажа, моряки при тусклом свете керосиновых фонарей и ламп чинили в закрытых помещениях паруса, распутывали и ремонтировали такелаж. Днем и ночью работал и сам командир корабля. Раздевшись по пояс, он то молодецки, как заправский плотник, орудовал топором, то, оттеснив уставшего гардемарина, брался за ручку поперечной пилы и не отпускал ее до тех пор, пока напарник не просил пощады. В который раз обойдя верхний и нижний деки и убедившись, что все орудия в полной боевой готовности, капитан-лейтенант шел в крюйт-камеру {Крюйт-камера — корабельный погреб для хранения взрывчатых веществ} и снова проверял, как уложены взрывчатые вещества, насколько удобно брать заряды и подносить их к пушкам, затем направлялся к такелажникам, спускался опять в трюм. Его голос раздавался то на юте, то на носу корабля, то с капитанского мостика. Смотря на неугомонного командира, трудился до изнеможения весь экипаж.

Десятые сутки пребывания в Калао были для авроров-цев особыми. И хотя на фрегате люди еще стучали топорами и молотками, что-то пилили, расправляли такелаж, но это была уже мелкая работа — ее делать и не переделать, — а главный ремонт корабля экипаж закончил.

Изыльметьев с группой офицеров обошел фрегат в последний раз, чтобы убедиться в его полной готовности к выходу в открытый океан. Через сутки, по замыслу командира, «Аврора» под покровом ночи должна незаметно оставить только с виду тихий и мирный перуанский порт. Удовлетворенный быстрым и добротным ремонтом корабля, Изыльметьев остановился около грот-мачты. Посмотрев вверх, он подозвал мичмана Николая Фесуна и что-то тихо сказал ему. К удивлению многих, расторопный и ловкий молодой офицер полез по вантам на верхушку мачты, как это делают марсовые матросы. Молодцевато преодолев пятнадцать саженей, Фесун взобрался на грот-брам-стеньгу под самый клотик, проверил место крепления флага корабля.

Кое-кто на фрегате догадывался, что послал Изыльметьев мичмана наверх не для того, чтобы показать нерастраченную ловкость морского офицера и лихость русского моряка. Тут было нечто другое, более весомое, более важное. Капитан-лейтенант, пожелавший через мичмана убедиться, все ли сделано так, чтобы над фрегатом свободно развевался андреевский флаг, подчеркивал строгую важность и неприкосновенность святыни корабля. Молодой офицер, взобравшись на главную мачту, утверждал волю командира фрегата: триумфальные моменты в жизни военного корабля — поднятие андреевского флага, прерванные на «Авроре» необычными обстоятельствами, непременно будут восстановлены.

В нормальных условиях сутки на военном корабле, неизменно начинались с восьми часов утра, с подъема флага. Одновременно с ударами склянок раздавалась громкая и протяжная команда: «На фла-аг и гю-юйс!» В минутном молчании замирал строй. В звонкой тишине андреевский флаг — синий косой крест на белом полотнище, сопровождаемый глазами трехсот моряков, медленно плыл вверх. И не было в жизни русского военного матроса, унтер-офицера, офицера, связавших судьбу с морем, более восторженного момента, чем торжественный подъем этой святыни корабля. Утвержденный свыше полутора столетия назад, в 1699 году, родоначальником русского флота Петром Великим, андреевский флаг всегда неизменно волновал морские души, звал людей на ратные подвиги во имя Отчизны.

Плавно поднимается полотнище — символ доблести и славы русского флота. Не шелохнувшись стоит строй. Сердца моряков наполняются гордостью и любовью к отчему краю, за который, если грянет грозный час, они вступят в смертельную схватку. Без колебания умереть за веру, престол и Отечество зовет моряков священный флаг.

Авроровцы верят своему командиру. Они знают, что господин Изыльметьев никогда не распорядится в бою

спустить Российский императорский флаг перед противником. Признать поражение и спустить его перед неприятелем на русском флоте считается несмываемым позором.

Через сутки «Аврора» выйдет в открытый океан непременно под андреевским флагом. Сейчас же, когда на российский фрегат направлены десятки вражеских орудийных стволов, командир корабля делает все возможное, чтобы заставить неприятеля поверить в немощность русского экипажа. И поступает господин Изыльметьев правильно: кому нужна безрассудная гибель!

Если англо-французы заранее разгадают замысел россиян и предпримут боевые действия, у русских моряков хватит смелости и мужества достойно постоять за себя и свою страну. Они оградят корабль батальным огнем, а когда дело дойдет до абордажа, станут отчаянно драться в рукопашной схватке. Так будет, когда противник вынудит их обороняться. А пока экипаж «Авроры» осознанно готовится уйти из чужого порта незамеченным, никому не причиняя никакого вреда.

ВМЕСТЕ С УТРЕННИМ ТУМАНОМ…

13 апреля вечером, до наступления темноты, адмиралу Фебрие де Пуанту доложили, что к его фрегату подошла русская шлюЛка с корабельным врачом Вильчковским. Медик с «Авроры» просил разрешения встретиться с французским коллегой на «Форте». К такому несколько неожиданному визиту адмирал проявил неподдельный интерес и любопытство. Узнав, что русский врач обратился к французскому за помощью — господин Вильчковский просил на любых условиях поделиться хинином и действенными средствами от скорбута, командующий эскадрой, довольно потирая ладони, распорядился пустить русского эскулапа на фрегат, но под любым предлогом отказать в просьбе — к примеру, своих больных лечить нечем, половину экипажа свалили болезни. По команде боцманов здоровые матросы нырнули в подвесные койки и притворно застонали, закорчились, заметались в «бреду».

Вильчковский, опечаленный отказом, глубоко вздохнул — на нет суда нет — и отбыл на свой фрегат. Обращаться с такой же просьбой к англичанам, как ему сказали французы, смысла не было — на всех кораблях обеих эскадр лекарства кончились.

Вроде бы пустячный случай — русский корабельный врач, полный отчаяния и тревоги за своих пациентов, побывал на французском фрегате и, не получив ничего, вернулся восвояси. Но Фебрие де Пуант усмотрел за этим фактом главное — положение моряков на «Авроре» хронически скверное. Больные скорбутом по-прежнему находятся на острове Сан-Ларенцо и здоровье их не улучшается. Превосходно! Теперь и дураку понятно, что русский фрегат обречен на вынужденную и долгую стоянку в этом порту. Так какого же черта английский адмирал все время талдычит о бдительности, настаивает, чтобы и французы ночами несли дежурную вахту, не спуская глаз с русских! Когда же морякам отдыхать, если не на стоянках? Дэвид Прайс, приблизив английские корабли к «Авроре», заставил, правда, корректно, не превышая свою власть, это же сделать и его, французского адмирала. Изыльметьев, мыслил командующий эскадрой, наверняка разгадал наши прямолинейные замыслы. Однако он ничего не может предпринять — ему необходима длительная стоянка в Калао. По мнению Фебрие де Пуанта, до прибытия из Панамы парохода «Вираго» со свежей корреспонденцией не следовало так открыто обкладывать русский фрегат — нет смысла: все равно он никуда не денется…

Вот уже две недели над рейдом нависают тяжелые густые туманы, не шелохнется в заливе водная гладь, спокойно лежит океан, у берега — штиль. А чтобы выйти из бухты паруснику, нужен хотя бы легкий ветерок. Эта простая истина понятна и не моряку. На «Авроре» не поставлены даже паруса — их, надо полагать, залатыва-ют. Бесполезно в такое время караулить русский фрегат. Но попробуй докажи это английскому союзнику, который почему-то пытается командовать и французской эскадрой.

В тот вечер Фебрие де Пуант побывал на «Президенте». Он подробно сообщил Дэвиду Прайсу о визите русского корабельного доктора.

— Вы принесли любопытную весть, — сказал англичанин, расставляя фигуры на маленьком шахматном столике с инкрустацией из перламутра и бронзы. — Предлагаю партию.

— Не против.

— Там, бесспорно, есть больные и немощные, — делая ход, сказал Дэвид Прайс. — Но на русском фрегате все время идут работы. Они торопятся с ремонтом. На борт «Авроры» завезено много провизии. Изыльметьев