Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня Страница 10

После службы папа покидает собор, не желая быть свидетелем гражданской присяги и санкционировать своим присутствием свободу отправления культов, которую император вынужден помянуть в присяге и которую не может соблюдать римский первосвященник.

— Клянусь охранять целостность территории государства, соблюдать законы конкордата и свободу отправления культов, соблюдать равенство прав, политическую и гражданскую свободу, неотъемлемость приобретенных национальных имуществ[28], налоги и сборы только в соответствии с законом, охранять институт Почетного легиона, править во имя единой цели — интересов, блага и славы французского народа.

Затем герольд громко возглашает:

— Преславный и августейший Наполеон, император французов, помазан на царство и возведен на престол.

Возгласы «Да здравствует императрица!» опять смешиваются с криками «Да здравствует император!» — а за стенами собора грохочет залп из 101 орудия.

Скоро три часа.

Долгая церемония заканчивается. Та же процессия возвращается в архиепископство, предшествуя императорской чете, сопровождая и провожая ее. По улице Бочаров, через мост Менял, площадь Шатле, по улице Сен-Дени и бульварам двойной кортеж — императора с императрицей и папы — направляется обратно в Тюильри. Уже в темноте он вступает на площадь Согласия, где при свете 500 факелов, фонарей и гирлянд ламп сверкает золото карет и блещут бриллианты. Бенгальские огни сыплют искры на обоих дворцах Габриэля[29], равно как на всех общественных зданиях. Площадь озаряют сооруженные в центре ее и на прилегающих террасах большие символические светящиеся звезды двадцати пяти метров в диаметре. Процессия углубляется в большую аллею, где светло как днем — там на семидесяти двух столбах укреплены горящие звезды, гирлянды и фонари с разноцветными стеклами. Сад, клумбы и дворец пылают, озаренные 38 892 плошками и 15 950 лампионами крупных размеров. «Несмотря на непогожее время года» иллюминаторы превзошли самих себя.

В Тюильри Наполеон находит хорошенькими всех дам, участвующих в церемонии.

— Сударыни, своим очарованием вы обязаны мне, — выпаливает он.

Но самой соблазнительной из всех ему представляется Жозефина «в облике императрицы». Он поздравляет ее «с удачной манерой носить диадему» и требует, чтобы, обедая с ним наедине, она оставалась сегодня в короне.

Нет сомнения, что весь этот достопамятный день Париж и собор Парижской Богоматери смотрят на императрицу глазами императора. «Милосердие, мир, все, что есть на свете доброго и кроткого, казалось, снизошло с небес на землю, — повествует г-жа де Шатене. — В этот момент, когда сознание своей силы умеряло ее власть, Жозефина была олицетворением грации, покоряя все глаза и сердца; она стала лучшим украшением этого триумфального дня».

Однако, ложась тем вечером в постель, Жозефина слышит, как муж бормочет:

— Кому же я все это оставлю?

И страхи вновь овладевают ею. К ним отныне еще на пять лет сведется ее существование: вслед за краткими мигами счастья тревога всякий раз будет сжимать ей сердце.

Несколько недель подряд Париж занят только празднествами и увеселениями. На улицах, невзирая на мороз, фейерверки, запуски воздушных шаров, ярмарочные представления, танцы, метание колец, а глашатаи бросают народу золотые и серебряные медали в память двойной коронации.

5 декабря Жозефина стоически присутствует при раздаче орлов[30]. Бесконечная церемония протекает под дождем и снегом, и, когда наконец войска церемониальным маршем начинают шлепать по грязи Марсова поля, промокшая насквозь и до неузнаваемости не похожая на себя императрица спасается бегством.

Она любезно улыбается на скучных банкетах и долгих торжественных приемах, которые ее супруг устраивает для различных государственных институтов. 1 б декабря город Париж решает дать празднество в честь Жозефины. По обычаю, восходящему к старому режиму, к ратуше пристроили застекленную галерею, позволявшую любоваться фейерверком на Новом мосту.

Жозефина в платье из серебряного тюля и шитого золотом атласа прибывает с Наполеоном на праздник в той же карете, что доставила их на коронацию. Ее везут в приготовленное для нее помещение, где она находит великолепный туалетный ансамбль из вермеля, который ей дарит столица: зеркало, кувшин, таз, жирандоли, шкатулки, кубки — все вплоть до пластинки для очистки языка.

К ужину приглашено шестьсот женщин, и Жозефина председательствует за императорским столом. Опять-таки в честь ее устраивают банкет генералы, а маршалы 7 января 1805 дают концерт и бал в Опере. 14 января Жозефина одна отправляется в Законодательный корпус, где ее приветствуют арией из «Ифигении» Глюка, которую так часто слышала при своем появлении Мария Антуанетта:

— Что за краса! Что за величье!

Ее приглашают на открытие статуи Наполеона. Под звуки «Славься» аббата Роза[31] Мюрат и Массена сдергивают с изваяния покрывало, скрывающее памятник. Наполеон изображен обнаженным, как римский император. После речей Жозефину сажают на трон и начинается бал. Лишь тогда появляется император. Он не пожелал присутствовать на открытии памятника самому себе, особенно в таком упрощенном наряде.

На банкете, устроенном военным министром Бертье, Наполеон отказался сесть, и Жозефина, болтая с соседками за столом для почетных гостей, следит глазами за мужем, который останавливается у одного из столов и склоняется над одной из фрейлин жены.

Дама обворожительна.

Двадцатидвухлетняя брюнетка с длинным острым носиком, по описанию Гортензии, она предстает блондинкой с орлиным носом у г-жи де Ремюза, но обе мемуаристки признают за ней средний рост, очень красивые зубы и «самые пламенные в мире глаза — темно-голубые, с длинными шелковистыми ресницами». Дочь Жозефины к тому же уверяет, что цвет ее лица, не отличаясь «утренней свежестью», бывал по вечерам просто ослепительным. Как бы там ни было, эта обольстительница отличалась маленькими ножками, очаровательной улыбкой, весьма приятно танцевала и пела, а потому очень нравилась Наполеону. Звалась она Мари Антуанетта Адель Папен и была замужем за Шарлем Дюшателем, тогдашним управляющим департаментом косвенных налогов, главное достоинство которого, на взгляд императора, состояло в том, что он был на тридцать лет старше жены.

Наполеон действительно влюблен в эту молодую бескорыстную женщину, которая ничего не просит ни для родни, ни для подруг. Он уже давно ее приметил, но Жозефина обнаружила это лишь в тот вечер, когда император, склонясь над плечом молодой фрейлины, бросил:

— Вы напрасно едите оливки на ночь — вам будет от них плохо.

И добавил, адресуясь к соседке г-жи Дюшатель:

— А вы не едите оливки, госпожа Жюно? Вот и хорошо. И вдвойне хорошо то, что вы не подражаете госпоже Дюшатель: она неподражаема.

На другой день Жозефина допрашивает будущую герцогиню д'Абрантес:

— Император говорил с вами у Бертье о вашем туалете?

— Да, государыня, о моем туалете и моей обязанности как француженки быть всегда элегантной.

— А с госпожой Дюшатель он тоже говорил о ее туалете?

— Нет, государыня, насколько помнится, он советовал ей не есть оливок на ночь.

— Ну, раз он дает ей советы, он должен был бы сказать, что с таким длинным носом смешно разыгрывать из себя Роксолану![32]

С принужденным смехом — ей совсем не весело — Жозефина показывает очень модный тогда роман г-жи де Жанлис о м-ль де Лавальер[33] и добавляет:

— Вот книга, которая кружит голову всем юным женщинам, если они белокуры и худы. Они все считают себя уже фаворитками. Но их еще одернут.

Если Евгений тоже искренне влюбился в молодую Дюшатель, то Мюрат лишь прикидывается влюбленным, чтобы отвести подозрения императрицы. Но ревнивая креолка всегда настороже, и она припоминает, что с недавнего времени император спускается на первый этаж и задерживается в компании прекрасной дамы всякий раз, когда она дежурит. Если Жозефина, отправляясь в театр, берет с собой г-жу Дюшатель в малую ложу, там непременно появляется Наполеон. «День ото дня все меньше владея собой, — рассказывает г-жа де Ремюза, — он казался все более увлеченным ею. Г-жа Дюшатель внешне держалась холодно, но прибегала ко всем уловкам женского кокетства. Туалеты ее становились все изысканнее, улыбка — тоньше, взгляды — рассчитаннее, и вскоре стало нетрудно догадаться, что именно происходит».

Известно ли Жозефине, что еще до коронации Наполеон встречался с г-жой Дюшатель в маленьком домике на Аллее вдов? Как-то вечером в Мальмезоне — императорская чета отправилась туда в самый разгар февраля — Жозефина застает мужа, когда он крадется по ледяным плиткам коридоров к своей красавице. Сомнений больше нет. К тому же, даже не застань императрица своего мужа идущим по «тропе любви», она отнюдь не постеснялась бы снова прильнуть ухом к замочной скважине императорского кабинета. «Шаг у нее был легкий, — уточнит впоследствии император. — Вдобавок неизменно тонкое чутье помогало ей угадывать любую привязанность, которая могла у меня появиться, и уж тогда она непременно наводила разговор на заподозренную особу, чтобы представить ее в смешном свете или рассказать о ней что-нибудь такое, что могло оттолкнуть от нее».