Режин Дефорж - Авеню Анри-Мартен, 101 Страница 10

Мы с Шарлем нежно обнимаем тебя.

Камилла».

Леа всегда немножко раздражала излишняя нежность Камиллы, эта надежда, которую та хотела сохранить любой ценой, эта страстная любовь к сыну, казавшаяся Леа таинственной…

У Лорана все было хорошо. Она должна была довольствоваться этими скупыми новостями. Она знала, что Лоран продолжает заниматься своей газетой, что он присылает иногда вырезки из нее Камилле. Леа внимательно просматривала газеты с Юго-Запада, доходившие иногда до Парижа. А за каждым «террористическим актом» она видела руку Лорана: взорван мост — это Лоран, атакован немецкий патруль — это Лоран, освобождены заключенные — это опять Лоран…

Она бережно сложила письмо, спрыгнула с кресла и, напевая, направилась в гостиную.

С утра до вечера видеть фрицев!

Как они надоели…

Слушать их радио.

Читать их мерзкие газеты…

Как мне это надоело!..

Она включила радиоприемник и попыталась поймать «Би-би-си».

— Мадемуазель Леа, не пойте эту песню: если услышат соседи, у нас будут неприятности.

— Эстелла… замолчите, вы мешаете мне искать Лондон.

— Вы прекрасно знаете, что это запрещено.

— Сейчас все запрещено, в этой стране можно задохнуться. Скорее, я поймала станцию! Идите, позовите тетушек.

Воплощение укоризны, Эстелла с ворчанием вышла.

«Сегодня 857-й день французского сопротивления немецкой оккупации. Честь и Родина. Французы говорят для французов».

Ну, где же Альбертина и Лиза? Они пропустят начало передачи. Это длится уже восемьсот пятьдесят семь дней!.. Самое ужасное в том, что все при этом как-то обустроились. Люди привыкли к холоду, к многочасовым очередям за жалким кусочком хлеба, привыкли неделями не мыться, покупать масло и мясо на черном рынке, видеть на улицах немцев, соглашаться на что угодно ради дополнительного питания. Конечно, время от времени люди взрываются от возмущения, как эти женщины, разбившие на улице де Бюсси витрину магазина, где были выставлены банки консервов. Эстелла, видевшая все это, никогда в жизни не испытывала такого страха. «Если бы вы видели, как эти скоты, полицейские, били несчастных женщин! Десятками они забрасывали их в свои грузовики, некоторых вместе с малышами, цеплявшимися за материнские юбки. Ах! Это было ужасно. К счастью, на улице Сены живет моя подруга, и я спряталась у нее. Одну женщину, кажется, расстреляли, а другую отправили в Германию. Вы верите, что такое возможно, мадемуазель Леа?» Что ей можно было ответить?

«Советские войска продолжают освобождение территорий на Юге. Отступление 7-й итальянской армии, совершенно не готовой к суровым русским морозам, превратилось в бегство».

«Вот это хорошая новость», — подумала Леа. Но где же тетушки? Они никогда не пропускали передачи.

— О, мой Бог. Бог мой, это ужасно… — простонала Лиза, входя в гостиную.

Запыхавшись, она упала в кресло, и оно жалобно заскрипело под ее тяжестью.

— Что с тобой?

Лиза указала пальцем на дверь и с трудом произнесла:

— Твоя… сестра…

— Что сестра?..

— Малыш!

— Ну вот, опять начинается, и каждый раз это выпадает на мою долю… вначале Камилла… теперь Франсуаза. И я не уверена, что это не продолжится и дальше… я нашла свое призвание: акушерка…

— Дорогая, выключи приемник, у меня болит голова.

— Вы послали за врачом?

— Да, он должен прийти с минуты на минуту. Прошу тебя, иди к сестре, она хочет тебя видеть…

Бедная Франсуаза! С момента визита капитана Фредерика Ханке, друга Отто Крамера — «жениха», как целомудренно называла его тетя Лиза, она не прекращала плакать и волноваться. От Фредерика Ханке Леа узнала причины ее горя: начальство капитана Крамера отказало ему в разрешении на брак с Франсуазой, и, поскольку он настаивал на своем, его отправили на восточный фронт. Перед отъездом ему удалось передать Фредерику письмо для Франсуазы, в котором он уверял ее в своей любви, просил быть мужественной, как подобает жене солдата, и не пытаться избавиться от ребенка. Тем временем он умолял отца, чтобы тот обратился к своему другу, Гиммлеру. Фредерик Ханке не стал скрывать от Леа, что отец Отто тоже яростно противился этому браку.

— Что же станет с Франсуазой? — спросила она тогда у Ханке.

— В материальном отношении у нее не будет никаких проблем. Я обещал Отто позаботиться о том, чтобы она и ребенок ни в чем не нуждались.

— Меня волнует совсем не это, а то, в каком она окажется положении, ведь в свидетельстве о рождении ребенка будет указано: «отец неизвестен».

— Я знаю, но что поделаешь?

— Леа, поторопись, тебя зовет сестра, — сказала Альбертина, входя в комнату.

В спальне было душно, пахло потом и рвотой. Франсуаза, распростертая среди скомканных простыней, смотрела на Леа полными ужаса глазами. Леа села рядом с ней. Как! Неужели это ее сестра, та, с которой они наперегонки бегали до Бельвиля и купались в Гаронне, а во время сбора урожая кидались друг в друга гроздьями винограда, пачкая белые платья? Неужели это та, с кем в рождественские ночи они краем глаза поглядывали друг на друга, сравнивая свои подарки, и всегда были уверены, что сестре досталась более красивая игрушка; та, с кем они так радовались своим первым взрослым велосипедам, Леа — голубому, а Франсуаза — красному, с кем спорили?..

Франсуаза продолжала смотреть на нее несчастными глазами, напоминавшими Леа глаза отца.

— Отто нет. Если бы ты знала, как я боюсь… Он обещал, что будет здесь… почему он оставил меня?.. — Она приподнялась и судорожно вцепилась в Леа. — Разве его ребенок не важнее фюрера?.. Ведь он не любит Гитлера… он сам мне говорил… тогда… почему его нет здесь, когда должен родиться его ребенок?

— Успокойся. Он не виноват. Это война, он обязан выполнять приказы…

— Он сказал…

— Не думай об этом.

Франсуаза закричала так, что Леа вздрогнула.

— «Не думай!..» Ты хочешь, чтобы я забыла, что у моего ребенка не будет отца… что все будут показывать на меня пальцем… мать-одиночка… любовница боша… шлюха…

— Замолчи… Сейчас нужно думать о другом. А! Вот и доктор!

— Ну что, маленькая мадам, близится великий момент? Вместе с доктором вошли Альбертина и Эстелла. Леа воспользовалась этим, чтобы трусливо ускользнуть.

В прихожей зазвонил телефон. Она подняла трубку.

— Алло, Леа?

— Да.

— Это Рафаэль Маль. Мне необходимо срочно вас увидеть.

— Но это невозможно, у моей сестры начались роды.

— Оставьте все на милость природы, Франсуаза прекрасно разродится и без вас. Мы должны встретиться.

— Это важно?

— Очень.

— Хорошо. Тогда приходите.

— Не могу.

— Но почему?

— Слишком опасно объяснять все по телефону. Через полчаса я буду на улице Дофин, 16. Это ресторан, которым заправляют три сестры Раймон, невзрачный с виду, но здесь подают несравненное саламбо. Умоляю вас, приходите.

— Я приду.

Леа повесила трубку. Он заразил ее своим страхом.

— Кто это был? — спросила Лиза, выходя из гостиной.

— Друг. Я должна идти.

— Ты должна ид…

— Да, дай мне пройти, это очень важно…

— Но… твоя сестра!

— Я ей не нужна, рядом с ней и так достаточно народу. Если позвонит Франсуа Тавернье, скажи ему, что я с Рафаэлем Малем в ресторане на улице Дофин, 16.

— Раф…

— Да. Не забудь, улица Дофин, 16. И не волнуйся, я постараюсь поскорее вернуться.

— Что скажет Альбертина!

— Ты ей все объяснишь.

Леа достала из шкафа в прихожей меховые сапожки на деревянной подошве, купленные благодаря махинациям Рафаэля.

— Надень манто сестры, на улице холодно.

С тех пор как Франсуа объяснил ей, какие женщины осмеливаются сейчас носить меха, Леа не прикасалась к манто Франсуазы. Чтобы избежать пререканий с тетей, она молча надела и его, и меховую шапочку.

— Возвращайся скорей, — обняв ее, сказала Лиза.

По Университетской улице разгуливал ледяной ветер. Надо быть сумасшедшим, чтобы выйти на такой холод… На темной пустынной улице громким эхом отдавался стук каблучков Леа по обледеневшей мостовой.

Задыхаясь, вся в поту, появилась она на улице Дофин — так ей пришлось бежать, чтобы ускользнуть от воображаемых преследователей. В окнах ресторана мадам Раймон не было ни огонька. Леа толкнула дверь, открывшуюся без звонка. Не ошиблась ли она? Ароматный запах супа послужил ей ответом.

Зач оказался маленьким и скудно освещенным. На второй этаж вела винтовая лестница. Справа от входа на стойке бара спал огромный полосатый кот, другой подошел и потерся о ноги Леа. К ней вышла женщина в белом, слишком длинном для нее переднике, высокая и очень полная, со смуглой кожей и волосами, собранными на затылке в пучок.

— Здравствуйте, мадемуазель. Вы кого-нибудь ищете?