Анна Бердичевская - Масхара. Частные грузинские хроники (сборник) Страница 10

На подушке небритое лицо Генриха с пересохшими, шевелящимися губами. С огромным трудом Генрих открывает глаза, со стоном приподнимает голову, смотрит сквозь пальцы. В окно бьет солнце. В телевизоре – будущий диктатор, чистый фюрер, только усы другого фасона. Звонит телефон. Генрих тащится мимо звенящего телефона на кухню, открывает холодильник, трясущимися руками открывает бутылку «Боржоми», открывает прямо о столешницу, пьет из горлышка, до дна. Снова стонет и идет в ванную. По дороге бросает взгляд на Будущего Диктатора. В мозгу Генриха возникает гул тяжелого транспортного самолета, в полумраке у иллюминаторов сидят солдаты в десантной форме… Видение тут же исчезает. Генрих входит в ванную, открывает кран. Кран гудит, сипит, остается сухим. Генрих опять идет на кухню, умывается «Боржомом». Возвращается в гостиную, садится в кресло, откидывается, стонет:

– Мама…

Звонит телефон. Генрих берет трубку и молчит.

Голос в трубке:

– Алло! Генрих! Алло! Генрих, сыночек, это я, твоя мама. Генрих!.. Ох уж эти наши телефоны… Алло!..

Генрих осторожно вешает трубку.

Берет со стола сигареты, закуривает. Курить противно. Гасит сигарету. Снова звонит телефон. Генрих с неподвижным лицом, как во время тренинга у зеркала, скашивает глаза и рядом с телефоном видит «мерзавчик». Берет бутылочку и читает записку: «Выпей и исцелись. Твой Робик».

Генрих зубами срывает закупорку, наливает водку в стакан и содрогается от отвращения. Готовится выпить, приветствует стаканом Диктатора в ящике. И снова на мгновение возникает гул тяжелого самолета. Генрих пьет водку. Рычит. И потихоньку приходит в себя. Снова звонит телефон.

Генрих хрипит:

– Да, я слушаю.

Слышит голос брата:

– Генрих, это я, Лео. Привет.

– Привет.

– Почему не берешь трубку? Мама не может дозвониться. – Звонок не проходил… Да и что я ей скажу?

– Она ничего не знает. Зря боишься. Она звонит, чтоб позвать тебя на свадьбу. У дяди Гиви женится сын. Ты пойдешь?

– Я не в форме. Да и худею.

– Ну, от одной свадьбы не растолстел бы. Здорово тебя отделали?

– Никто меня не отделал, Лео. Просто я въехал в харю одному хаму. Он свалился и пнул меня в колено. Хожу с трудом. Сам-то не идешь? Почему?

– Жена опять на гастролях… Может у тебя и ничего, а у меня-херово… А ты бы все же сходил. Понимаешь, если ты не пойдешь, матери начнут высказывать соболезнования, жалеть тебя… А она ничего не знает… При тебе не начнут. Рассмеши уж их как-нибудь.

– Я подумаю. Во сколько?

– В четыре. Только учти, транспорт не ходит.

– Вижу. Я перед телевизором сижу.

Действительно, на экране телевизора толпа на проспекте, движение перекрыто.

– Ну пока, Гено… Да, я тут твою знакомую встретил. Марию…

У Генриха перехватывает дыхание, у него словно приступ астмы. Закрывает трубку ладонью.

– Алё, Генрих, тебя опять не слышно!..

– Ты говорил с нею?

– Да нет, просто поздоровался. Она спросила-как ты. Но слушать не стала, сразу ушла. А что?

– Ничего… Ну, пока, Лео. Пока…

Слышны короткие гудки. Генрих забывает повесить трубку. Тупо смотрит в телевизор. Потом срывается, хватает конверт, вскрывает.

– О Господи!.. – начинает читать – «Здравствуй, Генрих..» – просматривает письмо с обеих сторон. – Адреса нет!

Генрих начинает читать с начала, но почти сразу отрывается от письма, смотрит в телевизор, где крупным планом возникает лицо Марии. Генрих опускает глаза к письму и снова осторожно поднимает их, смотрит в ящик. Сейчас показывают общий план, толпу на площади, Мария в красном платье стоит в толпе на проспекте, напротив Дома Советов. Или не она?.. Генрих комкает письмо, швыряет на стол. Срывает с себя штаны и рубаху, открывает дорожную сумку, вываливает на пол содержимое, одевается во что-то относительно чистое и очень мятое, сует бритву в карман куртки, туда же сгребает мелочь, выходит. В комнате, разгромленной, с включенным телевизором, с болтающейся и пищащей телефонной трубкой, по пронизанной солнцем комнате гуляет сквозняк. Письмо Марии на столе шевелится, как живое.

Генрих с мрачной физиономией идет по улице.

В пустой его голове гулко раздается негромкий, тоненький голос Марии:

«Здравствуй, Генрих. Ты, как мне кажется, не станешь читать мое письмо, во всяком случае, не станешь читать его сразу… Но вот же – читаешь…

Моя мамида узнала о тебе. Это ничего, она добрая. Мамида привела свою подругу, которая гадает, как она говорит, по руке и по звездам. Гадалка не стала смотреть мне руку, только спросила, когда ты родился, а я сказала, что не знаю. Я ведь правда не знаю о тебе почти ничего. И знаю всё.

Расставаться с тобой так больно! Но я не нужна здесь, даже тебе.

Гадалка больше не говорила про нас. Она испугалась чего-то. Сказала, что идет Год Змеи, а это особенный год. 1905 – революция, 1917-революция, 1929-голод, 1941-война, 1953-Сталин умер, и мою бабушку выпустили из тюрьмы… а дед-то от неё отрёкся… Все это – Годы Змеи. Вот. Сам понимаешь.

Знаешь, что я подумала?. Год змеи оттого особенный, что и у вас и у нас особо почитают святого Георгия. А ведь он был змееборец! И змея не может этого простить.

Оставайся таким, каким я увидела тебя в Соликамске, тогда все в зале умирали со смеху, а ты был так печален, что я запомнила тебя на всю жизнь. Мне кажется, у нас с тобой было счастье.

Генрих, потея и отдуваясь, идет по городу, видит фонтанчик во дворе, умывается, пьет, вытирается носовым платком, выходит на маленькую площадь возле театра марионеток, садится с краю на скамью небольшого амфитеатра в тени ореха, вытягивает ноги. Перед ним зеленая дверь с бронзовой ручкой, а внизу этой двери еще одна, маленькая дверца.

ГОЛОС МАРИИ: Генрих, зачем это? Зачем дверца в двери? У нас такие для кошек и куриц делают.

ГОЛОС ГЕНРИХА: А эта для кукол. Чтобы могли сходить погулять и вернуться домой.

Мария с Генрихом сидят в театре марионеток, идет спектакль «Сталинградская битва». На крохотной сцене вращается зеленое эмалированное ведро с прорезями окошек. Это поезд, в нем едут куклы, герои спектакля.

Но вот уже это настоящий, не кукольный поезд, в нём едет Мария. Она смотрит в окно, из динамика льется песня, затем раздается голос диктора: «А теперь послушайте новости. В результате государственного переворота резко обострилась ситуация на Таити. В столице страны беспорядки, по сообщениям зарубежных агентств…» слышен треск, и уже другой, женский голос, сообщает: «.. Петр Назаридзе в статье «Клоуны тоже плачут» рассказывает об инциденте в городе Павлодаре. Избит известный артист эстрады, клоун-эксцентрик Генрих Масхарашвили…» Снова треск. Мужской голос возвращается: «.. имеются жертвы среди мирного населения…»

Мария дергает стоп-кран.

Генрих идет по проспекту, люди в разных направления прогуливаются по проезжей части. Генриху все еще нехорошо. Он садится на скамью. Когда закрывает глаза, перед ним возникает сияющее море, оно постепенно приобретает кровавый оттенок.

Слышны голоса. Это дворник и дворничиха разговаривают неподалеку.

ОНА: Азе опять повезло, две недели не бралась за метлу. Студенты не расходятся.

ОН: А уж мусора натащат!..

ОНА: Много. Но и пустых бутылок будет – на дом хватит, если сдать не поленится.

ОН: Да, старой Азе везет.

ОНА: А с другой стороны не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Вон ее сын тоже с этими полоумными толкается. Кто знает, что будет…

ОН: Да, Фатима, кто знает?..

По проспекту, по проезжей части ходят толпы горожан. На скамьях под платанами солидные мужчины пьют пиво, горячо спорят. На ступенях оперного театра выстроился хор в полном составе. Поет. Хорошо поет. Звучит Вагнер. Генрих в толпе слушателей. Рядом разговаривают.

Конец ознакомительного фрагмента.