Колин Маккалоу - Первый человек в Риме Страница 11

Правда, Гай Марий – случай особый. Он был рожден для службы, но более того – он был рожден для лидерства.

– Ты всегда знаешь, что, когда и как нужно делать, – говаривал ему Сципион Эмилиан с некоторой завистью. Сам-то он не то чтобы не знал, но – увы! – с ранней юности он почтительно внимал старшим – на плацу, за учебой, за обеденным столом. И как следствие, редко решался на спонтанные действия. Этому-то он и завидовал. К счастью, не слишком, ибо обладал другими талантами. Он был великий организатор, а не солдат. Он предпочитал сражаться, глядя на карты. Он считал, что если план кампании до тонкостей продуман военачальником еще до того, как первый легионер призван на службу, то победа предрешена и солдатам делать уже нечего.

Однако Гай Марий всего лишь вел себя естественно. Совсем еще недавно он был ребенком, маленьким и худеньким, изнеженным любителем вкусненького. Любимец матери, он был втайне презираем отцом. Но с тех пор как Гай Марий надел первую свою пару военных сандалий и латы из гладких бронзовых пластин поверх кожаного доспеха, он начал расти прямо на глазах – и телом, и духом. И вскоре сделался истинным воином, превосходя окружающих силой, отвагой и независимым нравом. Изменилось и отношение к нему в семье: теперь уже мать не принимала сына – таким, каким он стал; зато отец впервые проникся к нему уважением.

Сам же Гай Марий полагал, что нет счастья выше, нежели ощущать себя одной из шестеренок прекрасно отлаженной и грозной военной машины. Ни поражения, ни тяготы долгих учений, ни близкое дыхание смерти – ничто не могло заглушить в нем восторженности. Что ему приказывали, его не заботило; дело солдата – повиноваться.

В Нуманции он впервые встретил семнадцатилетнего новичка, который, едва прибыв из Рима, тотчас присоединился к свите Сципиона Эмилиана. То был Квинт Цецилий Метелл, младший брат знаменитого Цецилия Метелла, который после военных действий против племен, населявших Далматийские горы Иллирии, получил почетное прозвание «Далматик» и выдвинулся на пост Великого Понтифика.

Молодой Метелл был типичным Метеллом – медлительным флегматиком. Работал и думал он медленно, но если уж что-то втемяшится ему в голову… Самоуверенности ему было не занимать.

Эта черта – как бы помягче сказать – раздражала Сципиона Эмилиана, обычно довольно терпимого к молодым представителям своего класса. Чтобы подросток не путался под ногами и по-настоящему почувствовал войну, его прикрепили к «кошмарному трио». Разумеется, Марию, Рутилию и Югурте совершенно не понравилось, что им подсунули мельничный жернов с собственным мнением! Друзья приняли новичка как обузу.

Покуда Сципион Эмилиан был занят захватом Нуманции, бедный парень испытывал свою судьбу.

И вот Нуманция пала. Была повержена, уничтожена. Неудивительно, что всем – от старшего командира до новобранца – позволено было пьянствовать. «Кошмарное трио» не просыхало. На беду Квинт Цецилий Метелл решил отпраздновать с ними свой день рождения. Ему стукнуло восемнадцать. Трое балбесов сочли это поводом к прекрасной шутке, и после долгих совместных возлияний «новорожденный» был заброшен ими в свинарник. Он выбрался, протрезвевший от вони, обтекающий жидким навозом и сочащийся яростью, плюнул и сказал:

– Вы! Вы, напыщенные выскочки! Что вы воображаете о себе? Слушайте, у меня есть что вам сказать. Ты, Югурта, – грязный варвар, дикарь, не годный даже на обтирку римских сапог! А ты, Рутилий, – попрыгунчик, курьер-любимчик! А ты, Гай Марий, – италийский деревенщина, по-гречески не разумеющий! Как вы смеете? Как смеете вы?.. Вам что, неизвестно, кто я таков? Вы не знаете о моей семье? Я Цецилий Метелл! Мы были царями Этрурии задолго до возникновения Рима! Месяцами я терпел ваши издевательства, но хватит! Как вы смеете обращаться со мной хуже, чем с вашими подчиненными? Как вы смеете?

Югурта, Публий Рутилий и Гай Марий подвесили извивающегося барчука на ограду свинарника, при этом они зловредно улыбались и сверкали глазами.

Публий Рутилий Руф слыл среди солдатни человеком начитанным – он умел в любой ситуации изъясняться свободно и спокойно. И вот он уселся на ограду верхом и широко улыбнулся.

– Пойми меня правильно, Квинт Цецилий, – сказал он. – Мне очень понравилось, как ты изъясняешься. Но проблема в том, что грязная, жирная свинья останется таковой, даже нахлобучив корону, о царь Этрурии! – Здесь он поклонился, а его друзья хихикнули. – Поди прими ванну и повтори все снова. Может, тогда мы не будем так смеяться.

Метелл рвался и мотал головой в ярости. Неизвестно, что более его раздражало: унизительное положение или улыбки на лицах его мучителей. Собравшись с силами, молодой человек прошипел:

– Рутилий! Какого сорта имя нужно иметь, чтобы кувырком вылететь из Сената? Ты провинциальное ничтожество, Рутилий!

– О-о! – сказал Руф. – Мой этрусский достаточно хорош для того, чтобы перевести имя «Метелл» на латынь! – Руф повернулся к Югурте и Марию. – Напомню: оно означает «солдат, ставший наемником».

Это было уж слишком. Юный Метелл рванулся так сильно, что освободился сам и при этом сокрушил с ограды своего мучителя – тот рухнул в «ароматное» месиво. После этого Метелл набросился на обидчика с явным желанием нанести ему наибольший ущерб. Оба покатились по грязи, молотя друг друга – без всякого, впрочем, вреда. Югурта и Гай Марий нашли развлечение довольно забавным и бросились в общую кучу. Заливаясь смехом, сидели они в луже, перемазавшись, как свиньи. Наконец им надоело сидеть верхом на Метелле и насмехаться над его попытками встать. Освобожденный, он вскочил, отбежал немного и завопил:

– Вы заплатите за это!

– Похлебай еще говна! – посоветовал ему Югурта, сотрясаясь от неудержимого смеха.

«Однако, – думал Гай Марий, насухо вытираясь после ванны жестким полотенцем, – колесо вращается и будет вращаться независимо от того, что мы делаем. Ненависть, прозвучавшая в голосе потомка одного из знатнейших родов, была по-своему справедлива. Кто мы были тогда, на самом-то деле? Один – варвар, иноземец; другой вознесся на волне военной удачи, а я… необразованный потомок италийцев. В Риме всякому сверчку полагается знать свой шесток».

Югурта должен был стать признанным в Риме царем Нумидии, сразу попав в разряд клиентов-царей с четко очерченным кругом привилегий и возможностей. Но, заслужив в свое время упорную, неприкрытую ненависть со стороны всего рода Метеллов, он живет теперь за городскими стенами без права войти в Рим, в непрестанной борьбе с претендентами на свой трон, стремясь купить то, что при других обстоятельствах мог бы добыть без особого труда.

Ветреная голова – Публий Рутилий Руф, любимчик Панеция-философа, покоривший и восхитивший членов Сципионова кружка, поэт, воин, остроязыкий политик, человек блестящих свойств и качеств… Не добыл себе консульства в тот же год, когда и Марий еле обеспечился местом претора. И дело тут не в креслах. Он имел врага в лице Цецилия Метелла. Кроме того, он дружил с Югуртой, что сразу разозлило Марка Эмилия Скавра, ближайшего союзника Метелла – и гордости их фракции в Сенате.

Остался он, Гай Марий, тот, кого Метелл Свинка назвал италийским деревенщиной, по-гречески не разумеющим. Для чего он, несчастный, вернулся в Рим и занялся политической грязной возней? Да потому, что Сципион Эмилиан, не будучи зазнайкой, уважал простых деревенских помещиков и обещал Марию помощь. Он считал, что Гай Марий должен попробовать, ибо достоин большего, чем участь провинциального землевладельца. Не получив хотя бы преторского поста, он никогда не сможет водить в походы римские легионы.

Поэтому Марий выставил свою кандидатуру на выборах военных трибунов – здесь было нетрудно добиться успеха. Затем его избрали квестором, и цензор ввел его – не патриция! – в Сенат. Как поразилась семья Гая Мария! Мало-помалу Гай Марий из Арпин приобретал солидный вес. Забавно! Именно Цецилий Метелл помог ему стать народным трибуном в тревожное время, наступившее после смерти Гая Гракха. Правда, Марий не смог стать трибуном с первого раза. А в тот год, когда его наконец выбрали, Метеллы начали утверждать, что этим он обязан именно им. Род Метеллов играл с судьбой провинциального выскочки, как кошка с мышкой. Но мышка вдруг показала зубки: Гай Марий добился сохранения свободы Народного собрания, страдавшего от чрезмерного контроля со стороны Сената. Луций Цецилий Метелл Далматик попытался провести закон, ограничивавший право Народного собрания сочинять законы, но тут Гай Марий наложил вето. И ничто не смогло сломить того упорства, с которым он отстаивал свое решение.

Однако несладко пришлось и ему. После срока на посту плебейского трибуна Гай Марий попытался пройти в один из плебейских эдильных магистратов, но встретил яростное сопротивление все тех же Метеллов. Крахом окончилась и его попытка стать претором. Метеллы во главе с Далматиком прибегли к наиболее распространенному способу борьбы с политическим противником – клевете. Оказалось, что Гай Марий – импотент, который развращает маленьких мальчиков, жрет экскременты, является вместе с тем членом тайных оргиастических обществ Бахуса и Орфея и, когда не спит со своей сестрой или матерью, берет обильные взятки. Но самый сильный из их доводов был таким: «Для чего нам в качестве претора растленный и гнусный тип, который к тому же еще и не римлянин? У Рима вполне хватает своих, порядочных и честных сыновей, а этот – вообще никто. Не нужен он нам».