Фарли Моуэт - Шхуна, которая не хотела плавать Страница 11

Джек мрачно кивнул.

— Это еще пустяки. В конце концов в скобяной лавке я сумел загнать продавца в угол, прежде чем он улизнул в подвал. Прижал к стойке с вилами и попросил у него — очень вежливо, учти! — пять фунтов двухдюймовых гвоздей. И, Фарли, знаешь, что он сказал, Боже ты мой! — Голос Джека поднялся почти до фальцета. — Он сказал, чтобы я оставил заказ, и они постараются выполнить его на той неделе!

— Тебе еще повезло, — постарался я его успокоить. — Обычно они отвечают просто, что у них этого нет, но в будущем году, возможно, будет. Или через год. Или…

— Это еще не все, — перебил Джек, и щека у него задергалась сильнее. — Проискав два чертовых часа, я наконец нашел винный магазин, и продавец даже стоял за прилавком. Я попросил у него ящик рома. И знаешь, что он сделал? Заставил меня заполнить заявление с просьбой выдать мне специальное разрешение, а потом послал меня в управление по контролю над спиртными напитками за этим разрешением. Я битый час разыскивал эту контору, а когда нашел, все разошлись на обед, хотя было уже половина четвертого, а потом явился какой-то сморчок и сообщил мне, что проклятое управление выдает разрешения только по средам!

— То-то и оно, Джек. Видишь ли, в Сент-Джонсе все продавцы и служащие нуждаются в частом и долгом отдыхе. Потому что просто надрываются на работе. И еще: у торговцев тут столько денег, что больше им ну никак не требуется. Просто не знают, куда их девать. Деньги для них — камень на шее. И что, по-твоему, они чувствуют, когда вваливается тип вроде тебя и начинает совать им кучу денег? Если они тотчас не соберутся с мыслями, так могут и взять их! Но в любом случае — что ты все-таки сумел купить?

Джек заскрипел зубами, сунул руку в карман куртки, выудил какую-то бумажку и швырнул ее на стол.

Квитанция штрафа за стоянку в неположенном месте.

Что до меня, то я мог бы назвать мой день вполне успешным. Из восьмидесяти с лишним предметов в моем списке я сумел приобрести целых шесть. Они лежали в сумке у моих ног. Шесть бутылок рома. Я отыскал тайного торговца спиртным, который еще не успел разбогатеть и готов был унижаться до сделок с покупателями. Дельцов, подобных ему, в Сент-Джонсе сыщется немного.

Поскольку большая часть того, что нам требовалось для шхуны, в Сент-Джонсе отсутствовала или его не удавалось вырвать из цепких рук торговцев, мы научились делать то, что делали жители ньюфаундлендских портов на протяжении веков, — мы начали импровизировать. Енос был в этом непревзойденным мастером. Когда нам понадобились вант-путенсы — железные полосы для закрепления вант, он набрал железного лома со старого разбившегося парохода и колотил по холодному ржавому металлу, используя в качестве наковальни валун, пока не изготовил очень даже сносные вант-путенсы. Детали помельче он изготовлял из того, что ему удавалось найти в бесчисленных, пропитанных тресковым жиром ящиках, которыми заставлены рыбные склады всех рыбаков, — "ящиках, хранящих всякий хлам, копившийся из поколения в поколение на случай, если он вдруг понадобится.

Порой нам приходилось отправляться на поиски в дальние места. Полый саркофаг, который Енос воздвиг на палубе, символизировал каюту — но без единого отверстия, которое пропускало бы свет, так что внутри было черно, точно в бочке с патокой. После долгих розысков мне таки удалось обнаружить в Сент-Джонсе торговца, который сквозь зубы сознался, что мог бы продать мне иллюминаторы — семьдесят пять долларов штука, — если я не против подождать шесть месяцев, пока он выпишет их из Англии. Поскольку я был против, выручил нас Оби.

В дальнем конце Южного берега на полуострове Кейп-Пайн у Оби были родственники. Кейп-Пайн — мрачный каменный язык, который далеко вдается в океанские пути. Он окаймлен рифами, а от морских валов его защищают гранитные обрывы. Он хвастает двумя населенными пунктами — крохотными поселочками, которые чудом лепятся на этих обрывах. Как тамошние люди Добывают свой хлеб насущный, на первый взгляд кажется тайной: ведь у них нет гаваней, а стаскивать свои лодки с крохотных пляжей они могут лишь изредка — такие гигантские волны обрушиваются на эти берега. Однако жители Сент-Шоттса и Сент-Шорса (изначально Сен-Жака и Сен-Жоржа) живут припеваючи. У них весьма доходное занятие, хотя с посторонними они его не обсуждают. Правду сказать, посторонние не встречают в их бухтах радушного приема, и им даже может угрожать опасность.

Дело в том, что обитатели Сент-Шоттса и Сент-Шорса в течение многих поколений зарабатывали себе на жизнь, устраивая кораблекрушения. В более вольные времена они посвящали этому высокому искусству все свое время. Бесчисленные корабли гибли у их берегов из-за досадной промашки своих капитанов, не сумевших распознать, что огонь, по которому они держат курс, вовсе не маяк Кейп-Рейс (двадцать миль восточнее), а лишь его превосходная имитация.

«В смерти жизнь!» — как, бывало, возглашал священник с обрыва, откуда он указывал своим прихожанам, как способнее снять груз с судна, которое разбилось, потеряв всю команду, на коварном прибрежном рифе.

Теперь, разумеется, славному духу вольного предпринимательства, находившему выражение в использовании фальшивых маяков, положен предел. Тем не менее все еще находятся суда, совершающие роковую ошибку без помощи со стороны и садящиеся на рифы Кейп-Пайна. Такие суда и их груз по закону принадлежат тем, кто их застраховал, но обитатели Сент-Шоттса и Сент-Шорса не соблюдают этого закона, как, подозреваю, и все прочие.

Мыс Оби отправились туда на «Страстоцвете» и ни на каком другом судне никогда туда не добрались бы, ибо почти на всем пути дороги вообще отсутствовали. Наше прибытие вызвало сенсацию: не только люди следили за нами из-за занавесок каждого дома, их примеру следовали круглые черные глаза длинноствольных ружей, предназначенных для охоты на тюленей, но пригодных и для разных других целей.

Оби вылез первый, был тут же опознан, и нас сразу же окружили толпы могучих великанов, которые говорили на языке, абсолютно мне непонятном, хотя к этому времени я уже немножко разбирался в ньюфаундлендских диалектах.

Однако язык не всегда так уж важен. Когда мы выгрузили несколько бутылок рома, выяснилось, что мы говорим на вселенском языке. Ночь мы провели в Сент-Шоттсе после короткой экскурсии в Сент-Шорс, и все это было чудесным сном, волшебной переброской во времени в более суровую и буйную эпоху. Например, одна старуха показала мне шкатулку красного дерева, до краев полную золотых монет, в том числе старинных испанских. Как я узнал, почти у всех в обоих поселках имелись такие же сбережения, укрытые в тайниках среди голых скал, — подстраховка в ожидании того дня, когда современные навигационные приборы наконец лишат этих людей возможности честно зарабатывать на жизнь в традициях своей семьи.

Когда наутро мы отправились домой, «Страстоцвет» был нагружен по самую ватерлинию. Мы везли восемь иллюминаторов, один из которых, двадцати дюймов в диаметре, с бронзовой рамкой, весил, наверное, фунтов сто. Везли мы еще столько бронзовой и медной арматуры для палубы и каюты, что ее должно было хватить на все наши нужды.

Кое-кто обзывает обитателей Сент-Шоттса пиратами. Возможно, они и правда пираты. Однако если мне придется выбирать между пиратами Сент-Шоттса и пиратами Сент-Джонса, я знаю, кого выберу.

Большинство обитателей Южного берега тоже не скупились на помощь. Они и их предки веками зависели от милости торговцев, так что им было известно, с чем нам пришлось столкнуться, и они сочувствовали нашей нужде во всем.

И первым — Монти Виндзор, участливый человек с мягкой речью, который жил в большом, с многочисленными пристройками доме на крохотном, почти обособленном полуострове в Ахвафорт-Харбор. Дом был и внушительным и красивым, когда Виндзоры построили его двести лет назад, но теперь выглядел серым и грустным. Монти Виндзор был чуть ли не последним в Аквафорте, носившим эту фамилию. Он показал мне семейную Библию, в которой записывались даты рождения и смерти всех Виндзоров, начиная с 1774 года. Из мужчин мало кто умер в своей постели. Большинство погибло в море, одни — как рыбаки, другие — как матросы, третьи — как китобои, а некоторые — как корсары. Фантастическая старинная книга, поля которой были покрыты записями отнюдь не религиозными, но равно полезными.

В заключении Книги Чисел кудрявые выцветшие строчки излагали рецепт излечения «душилки» (дифтерита). Пациент должен был выкурить глиняную трубку, набитую пенькой (растрепанными волокнами смоленой пеньковой веревки), предварительно вымоченной в сере. Выкурив это зелье, он (или она) должен был выпить пинту черного рома прямо из бочонка.

Современные светила медицины презрительно фыркнут, но, по-моему, вирус или бацилла, способные выдержать такое лечение, это уже какие-то суперсупермикроорганизмы. С другой стороны, любой человек, будь то мужчина, женщина или ребенок, оставшийся в живых после такого лечения, в любом случае изначально мог не опасаться никакой заразы.