Фарли Моуэт - Шхуна, которая не хотела плавать Страница 12

Поколения Виндзоров держали завод для переработки китового жира, фабричку, где засаливалась рыба, и много больших рыболовных шхун, но теперь все это ушло в прошлое и остался только лабиринт обветшавших зданий на берегу бухты. Здания эти хранили память о былых эпохах, но, кроме того, они хранили всяческие сокровища для таких, как мы. Там мы извлекли на свет Божий огромный двухлопастный медный винт, сделанный явно полвека назад, но точно подошедший к нашему моторному отсеку. Мы нашли десятки блоков для трехмачтовых шхун и достаточно блоков поменьше для нашего бегучего такелажа. Скобы, кофель-нагели, гаки, храпцы — ну чуть ли не все, что нам требовалось, — только и ждали, чтобы их обнаружили в пыльных углах виндзоровских зданий.

Споткнулись мы только на одном. Нам требовались два новых штага, и вот их-то найти не удавалось. На пляжах было полно старых мачт, как и на гниющих корпусах брошенных шхун, но все они были либо слишком велики, либо слишком стары. После четырех веков кораблестроительства, дровяного отопления и лесных пожаров на Южном берегу не нашлось бы ни единой корабельной сосны. Остались только искривленные черные ели. За одним исключением.

Напротив дома Монти, за узкой гаванью устремлялись к небу стройные, почти первозданные ели. Своего рода священная роща. Она принадлежала семье со времен первого ньюфаундлендского Виндзора и ревниво оберегалась поколениями его потомков как поставщица штагов, гафелей и прочего рангоута для виндзоровских шхун. Хотя шхуны эти уже давно исчезли, ели оставались священными. Пока они стояли нетронутые, гордые, сохранялась в неприкосновенности какая-то часть виндзоровского наследия. Во всяком случае, такими их видел Монти. Однако, когда он прослышал, что мы не можем найти штаги, он прислал нам в Грязную Яму приглашение навестить его.

Мы навестили — Джек и я, Оби и Енос, и Монти повел нас вниз, к видавшей виды плоскодонке, последнему суденышку из всех флотилий, какими когда-то владели Виндзоры. На дне плоскодонки лежали два топора и веревки.

— Гребите-ка, ребята, к роще, — сказал нам Монти своим тихим мягким голосом. — Вон туда. Влезете на обрыв там, где увидите большую белую скалу, и прямо за кормой от нее найдете ели, такие прямые и стройные, лучше каких на острове нет. Срубите, что вам требуется. Только уж выберите без промаха самое наилучшее.

Мы сделали, как он сказал. На крутом склоне в тени благоухающих смолой деревьев Енос метил жертвы, а мы их рубили, очищали от сучьев, скатывали хлысты к воде и буксировали через бухту. Я поднялся к Монти, чтобы заплатить ему, но он отмахнулся от денег:

— Да ладно, шкипер. Никому из нас уже сучочка из этого ельника не понадобится. Никому из Виндзоров, похоже, в море уже не ходить. А мне приятно будет знать, что рангоут на вашей посудинке надежный, виндзорский. Ведь елки эти для того и росли.

Разборчивые яхтсмены наверняка брезгливо содрогнутся при мысли, что кто-то срубил дерево, а через два дня оно стало мачтой, еще слезясь смолой. Пусть их содрогаются. Мачты эти все еще на своем месте, когда я пишу эти строки, и дотянут до конца дней маленькой шхуны, ибо в мире нет дерева крепче, чем ньюфаундлендская черная ель, которая выросла на берегу океана. Правда, есть у нее одна особенность. Волокна не тянутся вертикально, как у деревьев, выросших в более благоприятных условиях. Противостоя мощи вечных ураганных ветров, береговая черная ель растет, закручиваясь штопором. Это придает ей большую крепость, но по мере высыхания древесина начинает раскручиваться. Для нас это означало, что обе наши мачты мало-помалу раскручивались и реи со всеми снастями поворачивались с ними. Против этого есть простейшее средство. Каждые месяца два мы просто отсоединяли ванты, поднимали мачты и снова их устанавливали, повернув на 90 градусов. Только и делов.

Установка мачт стала в Грязной Яме подлинным торжеством. Чтобы отпраздновать этот момент, Джек побывал в Сент-Джонсе и, застав крючкотворов врасплох, умудрился-таки купить ящик рома.

Большинство обитателей Южного берега принимаются за ром, едва их отнимут от материнской груди, так что в зрелом возрасте успевают выработать значительный к нему иммунитет. Но не абсолютный. До того дня я успешно справлялся с ромовой ситуацией и дирижировал ею, ибо выдавал его порции, свято учитывая три заповеди распития рома на Ньюфаундленде. Заповедь первая: бутылку необходимо сразу откупорить, чуть ее поставят на стол. Смысл в том, чтобы «впустить в нее воздух, чтоб он унес черные пары». Заповедь вторая: откупоренную бутылку ни в коем случае снова не закупоривать, так как считается, что тогда ром скиснет. Еще ни одна бутылка рома на Ньюфаундленде не скисала, но ни одна вновь не закупоривалась, так что проверить, насколько основательно такое поверье, остается невозможным. Заповедь третья: откупоренную бутылку необходимо выпить как можно скорее, «пока из него сила не выдохлась». Усвоив эти заповеди, я принципиально ставил на стол только одну бутылку.

К несчастью, Джек заповедей не знал, а у меня недостало предусмотрительности предупредить его. Когда он вернулся из Сент-Джонса, я был занят в другом конце гавани. Он втащил ящик на борт, с нежностью вскрыл его и поставил все двенадцать бутылок на стол в каюте, точно двенадцать стройных солдатиков.

Енос и Оби спустились следом за ним, и потом Джек рассказывал мне, что рубиновое сияние бутылок в луче солнца, падающем через носовой иллюминатор, вызвало в их глазах очень странные отблески. Затем Джек сходил к джипу за другими покупками, а когда вернулся, все двенадцать бутылок стояли откупоренные, а пробки бесследно исчезли. Он поднялся на палубу, чтобы найти у Оби объяснение этому загадочному феномену, и Оби, как обычно обходясь без слов, кивнул на воду, где двенадцать пробок, увлекаемые отливом, уплывали в открытое море, точно кораблики, пущенные ребенком.

Вот тут-то вернулся я и сразу понял, что положение сложилось критическое: Джек закупоривал бутылки жгутиками туалетной бумаги за неимением ничего лучшего. Я объяснил, что подобное нарушение традиций конечно же приведет к мятежу и нас, вполне возможно, с позором изгонят из Грязной Ямы. Жребий был брошен. Пути к отступлению не было. Оставался только один выход.

— Послушай, — прошептал я, надеясь, что мой голос не донесется до палубы, — к середине дня каждая бутылка опустеет. Можешь не сомневаться: это железный факт.

А если осушат их только Енос с Оби, то в обозримом будущем работа не продвинется ни на йоту. Нам придется принести себя в жертву, Джек. Пей!

Мы с ним не уроженцы Ньюфаундленда, но сделали все, что было в наших силах.

Смутные события этого смутного дня поддаются крайне нечеткому восстановлению, но одно живет в моей памяти на удивление ясно. Произошло это, когда мы спустились на берег за новой грот-мачтой, которую Енос доводил до ума на паре козел у себя во дворе. Мачту предстояло пронести четверть мили вниз по склону, затем подняться с ней на шаткий помост и, наконец, вскинуть повыше, поднимаясь на борт. Готовясь к этому, Оби и Енос спустились в каюту, а когда вернулись на палубу, но столе осталось только одиннадцать солдатиков. Пошатываясь, они добрались до козел, и каждый ухватил один конец мачты.

Вес оказался немного не по плечу Еносу (весила она добрых триста фунтов), а потому Оби попятился к ее середине, приняв всю тяжесть на собственное плечо, и зарысил вниз по склону. Оби обладает могучим телосложением, но по сравнению с мачтой выглядел ребенком, вздумавшим таскать бревна.

Мы с Джеком ошалело смотрели ему вслед. С каждым широким шагом он набирал скорость. Енос бежал рядом с ним, эдакий бойкий фокстерьер, и одобрительно покрикивал. Они добрались до узкой полосы ровного песка у кромки воды, но Оби не замедлил шага. Енос перестал его подбодрять и завопил на восходящих нотах:

— За-ради Господа Христа, сынок, да остановись же!

Бесполезно! Сила тяжести, инерция и другие физические законы, в которых я не разбираюсь, вступили в действие, и Оби, прогремев по помосту, который ходил ходуном и вибрировал, точно паутина, слетел в воду с другого его конца.

Всплеск они с мачтой подняли оглушительный, так что работницы и рабочие рыбозавода кинулись на пристань посмотреть, что случилось. И увидели, что Оби верхом на мачте заливается хохотом, точно гок (ньюфаундлендская кукушка), и гребет широкими ладонями к берегу.

Это происшествие определило настроение дня. Десяток мужчин с завода бросили работу и кинулись помогать. Они выудили Оби с мачтой из рассола, а затем всей компанией ринулись в каюту. Когда они вновь появились на палубе, солдатики понесли заметный ущерб, а дружная компания была готова на что угодно. Они подняли мачту вертикально и вбили ее в предназначенное для нее гнездо с таким энтузиазмом, что я удивился, как это она не пробила днище и не пригвоздила шхуну навеки ко дну гавани Грязной Ямы. Затем они на минуту вновь спустились в каюту, опять вышли на палубу, подхватили фок-мачту, вонзили ее в гнездо и поспешили вниз.