Виктор Бычков - Огни над Деснянкой Страница 11

Несколько раз подходили и к нему, отцу Василию, просили сфотографироваться вместе на фоне храма.

– В аду вам гореть, в гиене огненной мучения принимать, – ворчал тогда батюшка, отказываясь от приглашения. – Ещё чего не хватало: я и вороги мои на фоне церковки, святого храма Христова?! Нет уж, дудки, антихристы! Прости, Господи, за упоминание дьявольского отродия в Твоих стенах. А вот на вашей могиле с превеликим удовольствием сфотографируюсь! Из гроба восстану, если что, но воистину возрадуюсь вашей кончине! Сам картину напишу, намалюю маслом вашу погибель на огромном холсте, развешу в церковке и буду ежедневно любоваться!

– Ты на кого, отец родной, бранишься? – матушка Евфросиния встретила батюшку у калитки, стояла, скрестив руки на груди.

– А ты как думаешь, матушка моя? – лукавые огоньки зажглись в поблекших глазах священника.

– Небось, кончину антихристам предрёк? – улыбнулась и старушка.

– Вот за что я тебя любил и люблю всю жизнь, Фросьюшка, – загудел польщённый батюшка, – так это за твоё умение думать, как я. И как это тебе удаётся, радость моя?

– Вот уж невидаль, – отмахнулась матушка. – Сколько мы с тобой живём? Да за это время нехотя, даже без любви, изучишь вдруг дружку. А уж если с любовью, с уважением относиться, так и думать будешь, как любимый человек, даже дышать, как он станешь.

– Спасибо тебе, Фросьюшка, – священник наклонился, прижал к себе маленькое, худенькое тело жены, поцеловал в платок, в темя. – Спасибо, – почти выдохнул из себя, настолько умильно и елеем на душу прозвучали слова матушки.

Старушка засеменила рядом с высоким отцом Василием, в очередной раз безнадёжно пытаясь подстроиться под его широкий шаг.

– Вот так всю жизнь спешишь и спешишь, батюшка, – незлобиво ворчала на мужа. – Не угнаться за тобой, отец родной.

– Подрасти! – шутил по привычке священник, положив на плечи любимой женщины огромную ручищу. – Подрасти и уравняешься.

После обеда батюшка прилёг отдохнуть.

Матушка тихонько убрала со стола, вышла, прикрыв дверь.

…За отцом Василием немцы приехали на мотоцикле.

Грубо подняли, усадили в коляску. Отвезли к бывшей средней школе

Встретил его высокий, стройный светловолосый офицер.

– Майор Вернер Карл Каспарович. Военный комендант, – представился он на чистейшем русском языке.

Вышел навстречу батюшке, взял под локоть, повёл в кабинет.

– Не удивляйтесь, святой отец. Всё достаточно просто, – приветливая улыбка застыла на лице офицера. – Я родился и вырос в Санкт-Петербурге, так что…

– А помимо русского языка там не учили вежливости? – отец Василий ещё не мог прийти в себя после столь бесцеремонного обращения солдат с собой. – Я тоже имел честь учиться в этом святом граде. Воспитанные люди уважают стариков и в России, и в Германии, не так ли?

– Простите! Что поделаешь? Победители ведут себя чуть-чуть не так, как побеждённые. Чуть-чуть иначе. Или вы со мной не согласны? Тем более – солдаты. Что с них возьмёшь? Знаете ли, победный дух пьянит, вы не находите?

– Вы о каком победителе, милейший, ведёте речь? Кто здесь победитель? – не сдержался, несколько в грубоватой форме переспросил священник.

– О-о! А вы, батюшка, смелый человек. Правда, на вашем месте я бы не стал делать столь опрометчивые заявления.

Комендант встал, прошёлся по кабинету, остановился у открытого окна.

По улице два солдата вели корову; проехал мотоцикл; где-то прогремел сильный взрыв, эхом отозвался в пустых стенах бывшей школы, замер, растворился в летнем мареве.

Отец Василий продолжал сидеть, внимательно наблюдая за хозяином кабинета. Начищенные до зеркального блеска сапоги майора поскрипывали при каждом шаге, впечатывали каждое слово в сознание гостя, возведя их в ранг истины в последней инстанции.

– Вы – очень смелый человек, как я погляжу. Но это не даёт вам права даже опосредованно сомневаться в нашей победе, в победе великой Германии. Вас могут неправильно понять. Вам не страшно? – майор повернулся к гостю. Взгляд его голубых, с холодным блеском глаз, застыли на лице священника. Офицер стоял, слегка покачиваясь на носках.

Батюшка поёжился, но взгляда не отвёл, продолжая спокойно сидеть, даже для пущей вольности закинул нога за ногу.

– Не страшно? – напомнил комендант.

– Боюсь ли, спрашиваете, – переспросил майора. – Конечно, боюсь. Всё-таки не в гости вы пожаловали, а с войной. А война никогда ни несла на своих штыках рая, благоденствия. Война сеет смерть. Вот поэтому страх присутствует. Чего уж кривить душой. А чего сомневаюсь? Что остаётся мне в моём возрасте? Сомнения всегда должны присутствовать у здравомыслящего человека. А по поводу сегодняшней ситуации есть мудрая немецкая поговорка, надеюсь, вы её знаете: «Von einem Streiche fallt keine Eiche».

– Вот как? От одного удара дуб не валится? Откуда такие познания в моём родном языке? И, главное, какое чистое произношение!

– Вы мне льстите за произношение, но я немножко знаю немецкий язык, постигал его в молодости с великим удовольствием. У меня были в друзьях ваши соотечественники, так что… – отец Василий видел, как был поражён майор его немецким. – И потом. Я получал образование в Питере. Это о чём-то да говорит.

– Ну-у, русское духовенство всегда было на высоте в плане образования.

– Кстати, Каспар Рудольфович Вернер вам не знаком? Это случайно не ваш родственник?

– А что такое? – напрягся сразу комендант, почти подскочил к гостю, наклонился над ним.

– Вы не ответили на мой вопрос, – батюшка продолжал хранить завидное спокойствие.

– А кем работал ваш Каспар Рудольфович Вернер? – вопросом на вопрос парировал майор, взял стул, сел рядом с отцом Василием. – Да, моего папу звали Каспар Рудольфович.

– Мой хороший товарищ Каспар Рудольфович Вернер был меценатом: оказывал посильную помощь военному госпиталю в Санкт-Петербурге, в котором я залечивал раны после японской кампании. Часто приходил в палаты к раненым лично. Вот там мы с ним и познакомились, а потом и подружились. Он работал где-то в торговле, поставлял мельничное оборудование в Россию из-за границы, – священник замолчал, сложив руки на груди, смотрел на хозяина кабинета.

– Та-а-ак, это уже интересно, – комендант ещё ближе подвинул стул, откинулся на спинку, улыбнулся. – А дальше что?

– Дальше? Меня выписали из госпиталя, мы с матушкой ещё немного пожили в столице, а потом уехали из Санкт-Петербурга, и наши дороги разошлись. До октября 1917 года ещё поддерживали отношения через письма, а потом перестала работать почта, началась смута на Руси, и мы потеряли связь друг с другом, хотя я потом несколько писем отправлял по старому адресу. Но, – батюшка развёл руками, – ответа так и не получил.

Майор подскочил со стула, возбуждённо забегал по кабинету.

– Земля, действительно, круглая и такая маленькая, что я прямо не знаю. Это мой отец! Стоило прибыть в Богом забытую деревню Слободу, чтобы узнать такие подробности из биографии моего родителя. Вот уж никогда бы не подумал… Да-а-а, дела-а-а! Всё-таки удивительная штука жизнь! Как всё переплетено, завязано. А я и не знал, что мой покойный отец был меценатом. Хотя в разговорах с матушкой они частенько обсуждали такие темы. Но чтобы доходило до дел? Нет, меня в известие не ставили. Видно, по моей тогдашней молодости. Да-а-а. Как всё загадочно.

– Как? Он умер?

– Умер, умер папа, – майор склонил голову. – Уже в Германии умер в двадцать шестом году. Только год и смог пожить на исторической Родине.

– Царствие небесное рабу божьему Каспару, – скорбно произнёс батюшка, сотворив крестное знамение. – Пусть земля ему будет пухом. Изумительной души человек был. Истинно русский немец, патриот России до мозга костей, я вам скажу. Русский по духу. Скорблю. Редко встретишь человека с такой открытой, доброй душой.

В кабинете воцарилась тишина. Налетевший вдруг шквалистый ветер хлопнул створкой окна, закрыл её, отгородив мужчин от мира за окном школьного кабинета.

Гость продолжал сидеть, Вернер всё ещё расхаживал, поскрипывая сапогами.

И вдруг резко сменил тему, тон в разговоре коменданта стал твёрдым, начальственным.

– Почему вас не расстреляли в тюрьме большевики? Пошли на сотрудничество с ними? Стали агентом НКВД? – перед священником снова был напористый, жёсткий комендант деревни Слобода.

– Хм, – настало время удивляться и гостю. – Архивы НКВД не успели вывезти, и они достались вам?

– Допустим.

– Не знаю. Как арестовали, так и выпустили. И если вы обладаете архивами местного НКВД, так вам и карты в руки. Я думаю, что отпустили умирать. Но, слава богу, выжил, благодаря неустанной заботе жены моей матушки Евфросинии, да доктора нашего Павла Петровича.

– Ну, что ж. Это в практике большевиков. Это их стиль. Как относитесь к оккупационной власти? – хозяин кабинета напористо продолжал допрашивать гостя.