Виктор Бычков - Огни над Деснянкой Страница 12

– Ну, что ж. Это в практике большевиков. Это их стиль. Как относитесь к оккупационной власти? – хозяин кабинета напористо продолжал допрашивать гостя.

И опять пронизывающий, холодный взгляд застыл на лице священника.

– Я признателен за возможность совершать богослужение во вверенном мне храме, – со смирением в голосе ответил гость, склонив голову в благодарном поклоне.

– Надеюсь, вам не стоит напоминать, что вся власть от Бога? Немецкое командование с пониманием и лояльно относится к вероисповеданию на оккупированных территориях. Полагаю, сей факт доброй воли вы по достоинству оцените в своих проповедях, доведёте до паствы? В отличие от большевиков, от Советов, Германия в конфессиональной политике придерживается свободы религий. Прихожане должны знать это.

– Благодарю вас, господин майор, – батюшка уже понимал, что его приглашение к коменданту носит вполне прагматичный характер.

Немецкое командование пытается через церковь, через священников добиться большей лояльности местного населения к себе, к оккупационной власти. Ну, что ж. Надо ответить так, чтобы у майора не осталось сомнений.

– Добродетель всегда останется добродетелью, и коль она есть, то она не нуждается в дополнительных усилиях быть замеченной, по достоинству оценённой прихожанами. Добро, как и слова Божьи, всегда найдёт дорогу к свету и войдёт в души людей беспрепятственно.

Майор остановился у окна, покачивался с носка на пятки, заложив руки за спину.

Где-то опять прогремел взрыв, отзвук которого ещё раз подчёркнул, что не всё так спокойно за стенами бывшей средней школы.

– Реалии таковы, что мы живём в военное время, – в подтверждение взрыва начал комендант, повернувшись лицом к гостю.

Батюшка тоже встал, не сводил взгляд с мерно расхаживающего хозяина кабинета.

– Только из уважения к вам, отец Василий, напоминаю, что всякие контакты, всякая помощь красноармейцам, комиссарам, евреям запрещена. Вы знаете об этом?

– Да, знаю.

– Надеюсь, знаете, чем грозят последствия непослушания, неисполнения приказов немецкого командования?

– Да, знаю. Расстрел.

– Вот и хорошо. Тем лучше, что всё знаете. Верю, что вы – человек благоразумный и мы с вами подружимся.

– Да, господин майор. Истинная вера только укрепляет души людей.

– Не смею больше вас задерживать, – комендант проводил гостя до дверей. – И всё-таки, батюшка, настоятельно рекомендую верить в могущество Германии, – уже стоя на крылечке, не преминул напомнить майор.

Священник не ответил, лишь неопределённо пожал плечами.

Матушка встретила отца Василия у колодца, что напротив церкви, у дороги. На её лице отображалось одновременно и ожидание, и радость встречи, и большая тайна, что выпирала наружу.

– Отец родной! Тебя не пытали?

– Что-то ты, матушка, как будто пуд злата нашла, настолько таинственен вид твой, – батюшка не ответил на вопрос женщины, а обнял жену, прижал на мгновение, балагурил, глядя на загадочную матушку.

– Так тебя не пытали? – снова спросила, заглядывая в глаза, пытаясь по ним понять истинное состояние мужа.

– Хамы, возомнившие из себя победителей, душа моя, вот и все твои страхи, – успокоил отец Василий. – Но что у тебя случилось, открой тайну, радость моя?

– Пойдём в дом, отец родной, там всё поведаю. Как на духу, – заговорчески зашептала матушка, увлекая за собой батюшку.

И уже в доме под большим секретом принялась рассказывать, поминутно оглядываясь на окна, за которыми группа немецких солдат обливались водой из колодца.

– Сразу после того, как тебя увезли антихристы, прости господи, за забором у колхозного сада обнаружила раненых красноармейцев. Тебя ждала, не спрятала, и помощи не оказала, они там маются, тоже ждут.

Заросли полыни, чернобыла и репейника скрывали трёх человек: двоих мужчин в форме красноармейцев, и молодую, лет двадцати, девушку в солдатской гимнастёрке и тёмной юбке, в больших и широких, не по размеру сапогах.

Один из мужчин находился, по-видимому, в тяжёлом состоянии, так как голова и рука в предплечье были замотаны грязными тряпками, бывшими когда-то бинтами. Второй – молодой, смуглый, с лицом азиатского типа – смотрел на священника с интересом и некоторой долей опаски. Автомат из рук не выпустил, а, напротив, держал его наизготовку, будто готовый вот-вот выстрелить.

– Кто вы? – отец Василий наклонился через забор, внимательно рассматривая незнакомцев. Лёгкое волнение всё же нахлынуло, помешало сохранить полное спокойствие. – Впрочем, что я спрашиваю. Какая нужда привела вас сюда? Вот, опять что-то не то говорю. Чем могу служить, дети мои?

– Помогите, батюшка, – девушка привстала на колени, ухватилась руками за плетень. – Помогите, из-под Минска идём, товарищ политрук ранен, идти не может. Азат от самой Березины на себе тащит уже который день, – и указала рукой на смуглого юношу.

Священник ещё мгновение смотрел на неожиданных гостей, потом повернулся, отыскал глазами немецких солдат. Те строились у машин, стоящих с работающими моторами.

«Уезжают, – мелькнуло в сознании. – Значит, это знак Божий. Так тому и быть».

– Проследи, дочка, за мной: я пойду к пристройке, что за храмом со стороны сада, открою, а вы потихоньку перебирайтесь туда после того, как уедут солдаты.

Эта пристройка сохранилась с момента строительства самой церкви. Видно, строители использовали её и под жильё, и под склад. Сложенная в крест из леса-кругляка, она готова была простоять ещё столько же.

Отец Василий, по сути, и не пользовался ею: иногда ставил инвентарь, складывал ненужный хлам. А в основном здесь играли в свои игры сначала дети священника, а потом и внуки. Крыша, правда, прохудилась в некоторых местах, всё не доходили руки заменить кое-где сгнившую дранку. Откладывал на потом. А теперь какая крыша?

«Вот, господин майор, и вступили мы с тобой в противоречия, – священник грустно усмехнулся в бороду, открыл дверь в пристройку. – Как это грамотно и чётко расписали вы права и обязанности мои там, у себя в германских штабах. Всё хорошо и по-немецки правильно у вас спланировано. Но вы забыли одно, упустили главное, господин комендант. Да, упустили, не учли, и в этом ваша главная ошибка. Русский человек не мыслит себе веру во Христа без веры и любви к Родине. Это у нас едино, неотделимо, а вы пытаетесь поставить нас по разные стороны. Не бывать этому, нет, не бывать. Значит, не долог ваш визит на нашу землю, нет, не долог», – батюшка спорил с воображаемым собеседником, а руки продолжали разбирать хлам, сооружать что-то на подобие то ли кровати, то ли нар.

Убедившись, что это у него получился дощатый настил, вполне пригодный для временного проживания, полюбовался на свою работу, вышел во двор. Машины с немцами ещё не уехали, но вот-вот должны были начать движения. Кинул взгляд туда, где оставил красноармейцев: не заметил ни единого движения.

«Добро. Видно, народ приучен к опасности, – промелькнуло в сознании. – Ну и ладно. Так о чём же это я? Ах, да. Ошибаетесь вы, господа хорошие. Неотделимы мы, не-от-де-ли-мы! Как это вы мыслите? Вот сейчас я возьму и брошу свою паству один на один с вами? Дудки! Вот, видели? – батюшка сунул куда-то в пространство огромный кукиш. – Вот вам, захлебнётесь собственной злобой, антихристы! Прости, Господи, мя грешного, – отец Василий перекрестился. – Не к месту будет упомянуто дьявольское отродье».

Служил он тогда полковым священником в Восточном отряде генерала Засулича под Тюренченом вблизи китайско-корейской границы на реке Ялу, что была хорошим препятствием японским войскам на пути в Южную Маньчжурию.

Отец Василий прикрыл глаза, сложив руки на животе, ждал отъезда немцев, вспоминал.

В тот день он был в роте своего товарища по службе капитана Некрасова. Сидели в блиндаже, пили чай, когда японцы пошли в атаку. Правда, перед атакой целый час обстреливали позиции роты из артиллерийских орудий и лишь потом начали переправу.

Сновали вестовые, денщик еле успевал докладывать о прибытии очередного гонца с переднего края.

– Вы бы, батюшка, ушли отсюда по добру, по здорову, – ротный то и дело выходил из блиндажа, следил лично за быстро меняющейся обстановкой.– Не ровен час: уж слишком заметная мишень вы для япошек.

– Побойтесь Бога, господин капитан! Это где видано, чтобы русский священник показывал спину врагу?

– Ну, воля ваша, батюшка. Моё дело предупредить.

Отец Василий хорошо помнит, как умирал от ран у него на руках капитан Некрасов Вениамин Владимирович. А чем мог помочь полковой священник своему умирающему другу?

И тут прорвали японцы оборону на левом фланге роты.

Вот тогда-то и встал из окопа отец Василий, в миру – Старостин Василий сын Петра, полковой священник.

По сану иметь оружие не положено. Расставив руки и воздев к небу крест, заорал, перекричав шум боя, как никогда ещё не кричал двадцатишестилетний здоровяк: