Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость Страница 114

Изображаю полную подавленность и смущение в качестве извинения. Меня так достают его крики, что, в конце концов, бросаю: «Нет больше средь людей любви…» – «Это вы чертовски верно подметили!» – язвит обер-лейтенант. К моему удивлению, он присаживается рядом и разглядывает мои свеженарисованные акварели. При этом держит их почти вертикально. «Хотите, верьте – хотите, нет – они охотятся за каждой тенью. Такого еще не было. Будьте предельно внимательны! И не ходите одной дорогой. Эти парни интересуются протоптанными дорожками. И от вашей реакции может зависеть ваша жизнь.

Поскольку слушаю его, открыв рот, обер-лейтенант продолжает: «Ночью мы оставили телегу с хворостом, а днем они налетели на нее, словно с цепи сорвались. Им прекрасно известно, что мы окопались здесь. Это совершенно новый вид войны – будто в кошки-мышки играем. Только мышке не позволяется высунуть ни нос, ни хвост».

Оставшись вновь один, и желая рисовать, ловлю себя неожиданно на мысли: Томми подумал, что кто-то сидит под яблоней и читает фронтовую газету. Вот уж задам ему перцу! Эти летчики просто черти: охотятся на одного человека и выжигают топливо, а как только баки опустеют, летят на Остров, заправляются и снова в бой – на бреющем полете, на полной скорости, над лугами и садами.

Жалко, что яблоки еще не созрели. Кажется, здесь растут хорошие сорта. За деревьями неплохо ухаживают – иначе, чем в Бретани, где никто не заботится о яблонях, т.к. жалкие дикие яблони там нужны крестьянам для выжимки: кислые яблоки дают хороший сидр.

Раздается оглушительный взрыв и в небе расплывается дымный хвост. Кажется, в воздухе столкнулись два штурмовика.

Место падения не далее километра отсюда. Бегу по проселочной дороге, затем перелезаю через метровую стенку и дальше по луговине меж яблонь. Подбежав ближе, вижу: спасать некого и нечего. Лишь большой костер горящих обломков. Несмотря на чадящий дым, различаю в пилотской кабине фигуру летчика. Он скрючен как кусок пережаренного мяса на сковороде. Голова совсем черная. Лицо спеклось в черную корку. Белые зубы яркой полоской выделяются на лице: Зубы все целы, челюсти выдаются как у обезьяны.

Заставляю себя внимательно вглядываться в этот ужасный вид. Затем отгоняю солдат, рискнувших подойти к кострищу: «Убирайтесь отсюда! Сюда в любую минуту могут вернуться штурмовики!»

В то время как стою так, грудь колесом, меня охватывает волна ужаса: «Проклятье, проклятье! Не хотел бы я так вот лежать как этот парень здесь!» Даже в состоянии трупа, человек должен выглядеть человеком – или, по крайней мере, человекоподобным.

Спустя некоторое время узнаю, что в этот день Дрезденский спортклуб стал чемпионом Германии по футболу – игра состоялась на Олимпийском стадионе, вмещающем 70000 болельщиков в Берлине, 18 июня.

Вероятно, мир сошел с ума: чемпионат страны по футболу! Победа на глазах 70000 болельщиков….

Урывочный сон, часа два, не больше. И опять я на ногах. Должно быть это были штурмовики, что прогнали мой сон. Присаживаюсь совершенно измученный и разбитый перед домом на растрескавшуюся от времени колоду. Довольно тепло, потому я без рубашки.

Трава темна от множества следов. Под густыми кронами плодовых деревьев растущих в саду, на пригорке, пасутся белые лошади с толстыми упругими животами. Лошадям хорошо. Здесь много травы. А работать им приходится лишь, когда их реквизируют и им придется всю ночь тянуть лямки обозных фур.

Надо бы отоспаться наперед, так сказать «в запас», но нервное напряжение делает сон довольно чутким. Чтобы не забыть все, что узнал, пытаюсь сделать инвентаризацию своих воспоминаний. Могу лишь улыбнуться, смотря на записанные в блокноте цифры: я же не собираюсь, в конце концов, писать историю полка! К тому же все и так уже перемешалось в голове: Эта «Х» – дивизия – где она стоит? А тот «Y»- полк – какой дивизии он принадлежит? Стоит лишь закрыть глаза, как снова вижу карту с множеством цифр на ней – но видение скоро пропадает.

Со стороны луга доносится лягушачье многоголосие. Где-то, наверное, небольшой пруд, скрытый от меня высокой травой. В лягушачьем хоре смешиваются грохот артиллерии и настоящее шмелиное гудение штурмовиков. В вечерних сумерках они так же оживленны, как и лягушки. Могу лишь удивляться тому, как быстро они реагируют и устраивают атаки с бреющего полета. Так как самолеты пролетают почти над домом, у которого я устроился, закрываю блокнот, из страха, что пилоты могут принять этот белый кусок бумаги за явную цель.

Иногда с неба раздается глухой шипящий шум. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это падают бомбы, нашедшие свою цель на берегу. Я почему-то бомб не боюсь.

Думаю о тех, кто находится там, в радиусе действия корабельной артиллерии противника. Бомбы и снаряды: смертельная смесь!

Приходится ждать полной темноты, для того, чтобы спокойно ехать дальше, на запад. Если бы мы осмелились раньше отправиться в путь, Мы были бы уже трупами. Искореженные остовы машин у дороги говорят сами за себя: деревья как решето.

Водитель пошел на поиски полевой кухни. Прошу его принести мне еды в машину.

Выезжаем, когда стоит плотная тьма. Шум выстрелов и разрывов сливается в один бесконечный грохот. Выключив все огни, едем в полной темноте словно гангстеры, совершившие налет на банк. Перед нами тоже не видно никаких огней. К счастью иногда светит луна, но то и дело она скрывается за облаками и тогда приходится ехать чуть не на ощупь.

Мы совершенно одни на этой дороге. Я полон чувства полной заброшенности. Боюсь, что так мы можем попасть в расположение врага. Нигде никого, кто мог бы указать нам правильный путь.

Вдруг на миг блеснул луч фонарика. Водитель тут же останавливается и буквально «ползком» подъезжает к стоящим посреди дороги часовым. Напрягаю зрение, чтобы отчетливо разглядеть их силуэты. Немецкие каски? Английские? Мое проклятое любопытство! То, что мы сейчас делаем – чистое безумие!

Но, слава Богу! Каски имеют хорошо знакомые очертания.

Один часовой подходит, держа карабин наготове в правой руке. Не могу ничего разобрать на его лице, наполовину закрытым каской. Сможем ли мы проехать дальше и намного, это вопрос, узнаем от него. Дорога на Канн была обстреляна артиллерией противника еще днем. Обходная дорога? Нет, здесь такой нет. Придется самим искать свое счастье.

Все совершенно не так, как я себе представлял. Я мог бы еще представить себе полный кавардак, но не этот пугающий вакуум пустоты. Где же наши части? Где наши укрепрайоны? В книгах о Западном фронте I Мировой воны описывались дымящиеся печные трубы в ночи. Здесь же нет ни одной.

На миг меня охватывает чувство затерянности в огромной ночи: совершенно не понимаю, где проходит линия фронта.

Небесных светил не видно. Свод неба кажется тяжелым, свинцово-тяжелым, пепельным. Стали встречаться воронки от бомб, черные бездны, черные падающие тени. Именно таким я представляю себе лунный ландшафт.

Въезжаем в совершенно разрушенный городок. Развалины, горы щебня, воронки от бомб, разорванные и опрокинутые столбы, клубы спутанных и разорванных проводов, свисающие как флаги с остатков стен оконные ставни – этот конгломерат из кирпича, расколотых балок и арматуры выглядит в свинцовом лунном свете не как разрушенный город, а как аккуратно и заботливо собранные из гипса, дерева и проволоки декорации к фильму. Удивляюсь, что нигде не видно следов пожара.

Ни человека, ни животных. Где все? Лежат ли заживо погребенные под развалинами? успели ли эвакуироваться? Взбираюсь по остаткам стен, как по галечной насыпи в горах. Что-то подсказывает мне, что это остатки жилых зданий. О людях ничего не напоминает.

«Едва ли вы сможете проехать по Канну. Город являет собой сплошные развалины.» – объясняет мне капитан, появившийся с противоположной мне стороны и сделавший привал со своей колонной. Но мы попытаемся. Будет нелегко, но попытаемся.

Канн полностью разрушен. Ни кола ни двора. Невольно вспоминаю слова Йордана: Такие разрушения могли нанести лишь орудия большого калибра – орудия корабельной артиллерии.

Должно быть, Канн был когда-то красивым городом. То, что союзники превратили его в пустынные груды развалин, имеет свой смысл. Канн был важнейшим дорожным транспортным узлом для нашего подхода к оборонительным укреплениям на побережье. Видим пустоши, на которых нет ни одной стены: выхожу из машины и в лунном свете, среди завалов из щебня ищу пригодную для проезда дорогу. При этом спотыкаюсь и падаю в воронку от бомбы. Одной ногой увязаю в липкой массе: грунтовые воды. На карачках выбираюсь из воронки.

Свинство! Такими темпами мы надолго застрянем в этом дерьме! Но, слава Богу, мы буквально «на пузе», по метру, двигаемся дальше.

Танки! Сквозь шум нашего двигателя ясно различаю скрежет танковых гусениц. Шерман? Тигры? Американские или немецкие? Как далеко от нас? И в каком направлении? Меня сводит с ума эхо от руин.