Всеволод Липатов - Ночной директор. I том. История, рассказанная в тиши музея Страница 12

Вот один из наиболее ярких примеров переселения из России в Сибирь.

В 1635 году из Холмогор в Тюмень было переведено пятьсот стрельцов. Документы свидетельствуют, что весь их путь сопровождался страшным разбоем. Наверное, местные жители считали их хуже захватчиков, ведь сопротивляться против государевых людей было себе дороже. И им оставалось лишь одно – жаловаться царю.

Читая челобитные испуганных жителей, даже и не верится, что такое может быть, ведь все были гражданами одной страны, соотечественниками, одной веры, но документы вещь упрямая и безжалостная:

«Мы, государь, собрав все подводы сполна – всего 950 подвод, ждали их с конями более недели. А как они прибыли, то начали старосту Ваську, посадских целовальников и волостных крестьян и земского дьячка во дворе бить и увечить на смерть, и вымучили у нас денег 220 рублей».29

Челобитчики добавляют, что переведенцы не спешили отправляться дальше, а прожили у них более недели, всё это время били людей, грабили и разоряли дома, к тому же забрали ещё много телег.

Отчаявшись, староста, земской дьячок, волостные целовальники нашли было убежище в избе воеводы Головачёва, но, как далее пишут страдальцы, им это мало помогло:

«Те же стрельцы со своими начальниками проникли туда и с пищалями, саблями, шпагами и опять их били, а воеводу ругали всякими матерными словесами».30

Если такие бесчинства творились в городе, где был воевода со своими людьми, то легко себе представить, что творилось в деревнях, где никакой защиты против этой разбойничьей орды и в помине не было.

Тот же злополучный отряд стрельцов, когда отправился дальше, то продолжил опустошать деревни, которым не повезло оказаться у них на пути. Они не только забирали коров, овец, свиней и другую домашнюю скотину, но ломали житницы, выгребали всё зерно. Доставалось и крестьянам и проводникам – их жестоко били и мучили. Это привело к тому, что волости Усольского уезда опустели, а крестьяне оказались разорены.

Сейчас, конечно, нам неведомо, верил ли царь сетованиям своих подданных, но когда жалобы челобитчиков всё же достигали кремлёвских палат, оттуда обычно следовал грозный указ воеводе того сибирского города, куда переводились служивые люди, приблизительно такого содержания:

«Сыскать накрепко и виновных бить батогами, сажать в тюрьму, животы их ограбить, а пущего вора повесить».31

Провинившиеся, разумеется, пытались оправдываться. Один из военачальников этого печально знаменитого отряда стрельцов отписал в Москву, что взяли они с крестьян более трёхсот рублей, и в другом уезде собирали деньги, но сколько, уже не помнит, а потом обеливает себя в глазах государя, обвиняя во всех грехах своих подчинённых:

«А когда я начал унимать их от воровства, то стрельцы, скопясь с товарищи, учали меня лаять матом, всякою непотребною лаею и хотели убить до смерти. А потом они поехали вперед и по деревням воровали, крестьян били и грабили».32

Жаловались не только крестьяне центральных частей Руси, но и из самой Сибири приходили весьма тревожные известия.

Хорошо известна грамота патриарха Филарета к первому Сибирскому архиепископу Киприану, где он в самых мрачных красках описывает нравы тогдашнего сибирского общества.

Патриарх обращал внимание, что в сибирских городах многие служилые и «жилецкие» люди живут не по-христиански, а «по своей воле и своим скверным похотям». Многие крестов на себе не носят, не соблюдают пост, едят мясо и «всякие скверны» вместе с татарами, остяками и вогулами. Многие православные живут с некрещёными инородками, и даже дети у них есть. В грамоте отмечены факты крайне отвратительного полового разврата, господствовавшего как среди светского общества, так и в сибирских монастырях.

Несмотря на гневные царские указы о наказании виновных, исполнять их никто не торопился. Ведь в то время разбойничали почти все, у кого была сила и власть, тогда это было в порядке вещей, просто кто больше, а кто меньше позволял себе издеваться над беззащитными. Но тогда воеводе надо было наказывать практически всех, на что у него не хватило бы, ни сил, ни желания. Проще всего было просто отписать в Москву, как это обычно и делалось, что «в тюрьму виновных по сыску сажал и из тюрьмы выняв кнутом бил».33

Простых переселенцев можно понять, они отправлялись в Сибирь как в последний путь. Никто не знал, что там их ждёт, а жуткие мифы о тамошней жизни только усугубляли положение.

Легче было воеводам, отслужив положенные два года, и сколотив в Сибири приличный капиталец, они возвращались домой. А вот их соратники чаще всего там оставались, продолжая осваивать всё новые и новые территории. Но большая часть, конечно, всё же оседала в новых городах и селениях, ведь человек ко всему привыкает. И едва только эти новые жители ставили свои дворы, как начинали бить челом государю, чтобы из Руси к ним отправили их семейства. А боярские дети, духовные лица, подьячие даже выписывали к себе своих крепостных. Таким образом, уже на второй год существования поселения, русских жителей становилось всё больше и больше, а Сибирь становилась их родиной.

Иногда, бродя ночью по музейным залам, вдруг начинаешь рассматривать историю под совсем другим углом зрения. Вернее, всё то же самое, кажется, ничего нового, но какая-то новая, едва уловимая мысль заставляет вдруг увидеть совершенно другие стороны прошлого.

Пытаешься поймать это неуловимое мгновение некоего озарения, зафиксировать, но мысль стремительно ускользает, оставляя лишь лёгкий осадок какой-то недосказанности, и от того становиться как-то тревожно, будто упустил из внимания нечто важное. А может это и так, сущая безделица, не стоившая и минуты времени на размышления. Но от этого, почему-то легче не становится.

Ночной Директор, стоя один около витрины, продолжал размышлять о людях, которые осваивали бескрайние сибирские просторы, не жалея ни сил, ни живота своего.

Он удивлённо проговорил:

– Неужели весь их разгул был вызван только безнаказанностью и отчаянным положением, когда терять им уже было нечего? И страх перед неведомым притуплял другие чувства? Не верю. Нет. Не всё так было просто, как это может показаться на первый взгляд.

Существовал и ещё один аспект, о котором обычно умалчивают, рассказывая об истории средневековой Руси. Считается, что покорение Сибири началось с похода Ермака. Ещё добавляют, что так удачно сложилась внутренняя политическая обстановка в самой Сибири. Ведь татарское ханство к тому времени разваливалось из-за междоусобиц, а местные племена были недовольны их владычеством. И именно в этот, критический для татар момент, появились казаки.

Но есть и другое мнение, мало связанное с политическими, экономическими, социальными и другими причинами, предложенных исследователями.

Его выдвинул в своих работах Лев Гумилёв. Официальная наука до сих пор неохотно признаёт его труды и выводы. Но подобных случаев, когда некая оригинальная концепция не укладывается в официальные рамки, противореча, или наоборот, даже дополняя существующую точку зрения, академической наукой воспринимается в штыки, весьма достаточно. Должно пройти много времени, что бы истинность нового взгляда всё-таки была доказана, и, главное, принята наукой.

К сожалению, труды Гумилёва до сих пор многие маститые учёные отвергают. Да и немудрено. Ведь он отталкивался не только от фактов или документов, а смело выдвинул собственную теорию развития человечества, где фигурируют некие абстрактные, нематериальные понятия, которые невозможно измерить приборами, пощупать руками или увидеть и прочитать.

Лев Гумилёв, доктор исторических и географических наук, в XX веке создал учение, где человек и даже народ, им рассматривались как биосоциальные категории.

Если следовать его гипотезе, то любое живое существо обладает биохимической энергией, в том числе и человек. Когда же её становиться в организме с избытком, то у человека появляются способности к сверхнапряжению. Эту характеристику поведения Лев Николаевич назвал пассионарностью. А людей, у которых подобной энергии слишком много – пассионариями. Говоря иными словами, инстинкты самосохранения у них в силу неких причин подавляются, и именно это заставляет людей совершать подвиги. В своём последнем труде «От Руси к России: очерки этнической истории» он развил свою гипотезу о пассионаризме, там он пишет:

«Русские землепроходцы были людьми очень пассионарными – жестокими, инициативными, настойчивыми, и потому часто нарывались на неприятности с тогдашним начальством – воеводами. Сибирь манила „буйные головушки“ волей, а сибирских аборигенов, морозов и просторов они не боялись».34