Константин Седых - Даурия Страница 138

– Беги сейчас и бей в набат. Дружину создавать надо. В станице для нас пятьдесят винтовок оставлено. За ними людей посылать будем.

– А что говорить народу? – спросил Прокоп.

– С народом я говорить буду. Заверну домой, расседлаю коня и живо прибегу на площадь. Так что развертывайся.

Сев на коня, Каргин поскакал домой, а Прокоп, забежав на минуту к себе в избу, сломя голову понесся бить в набат. Скоро звуки набата разорвали сумеречную тишину над поселком, покатились к заречным сопкам. Из всех улиц пошли и побежали к церкви казаки.

Когда собралось человек двести, Прокоп забрался на сваленные у церковной ограды бревна, вытер ладонью потное взволнованное лицо:

– Сейчас, господа посёльщики, Елисей Петрович обскажет вам, для чего в набат били.

Каргин встал рядом с Прокопом, поклонился казакам:

– Беда, казаки, к нам подходит. С Газимура идут на Нерчинский Завод красные бандиты. Сегодня ночью они должны нагрянуть к нам. А раз заявятся, то многим из нас несдобровать, а разграбить они всех разграбят. Им нужны кони, седла, одежда, стесняться они не станут. Под метелку мести будут. А потом, если они вернут свою власть, в казаках мы ходить не будем и землю нашу заставят снова с мужиками разделить. Обороняться надо, если казацкого звания и добра своего не хотим лишиться. Решайте, как поступить.

Минуты две толпа растерянно молчала. Потом Платон Волокитин выступил вперед:

– Отбиваться, казаки, надо. Если душа в душу встанем, голой рукой нас не возьмут.

– Отбивайтесь себе на здоровье, а мы не хотим, хватит, навоевались. Мы капиталов не накопили, красными нас пугать нечего, – перебил его Лукашка Ивачев.

– Вот как ты, гад, заговорил сейчас! – задохнулся от ярости Платон и пошел на Лукашку. – По нашей милости в живых остался, а теперь, значит, своих ждешь? Раздавлю, как поганого клопа!..

– Но-но, полегче на поворотах! – сказали разом низовские фронтовики и заслонили собой Лукашку. Твердо уверенные, что ночью или самое позднее завтра днем вступят в поселок красные, действовали они решительно и смело. Но они не учли настроения подавляющего большинства своих посёльщиков. Зажиточные мунгаловцы не хотели делиться землей с крестьянами, дорожили своими сословными традициями и привилегиями. Немалую роль сыграло в их настроении и прошлогоднее убийство Никитой Клыковым Иннокентия Кустова и Петрована Тонких. Многие накинулись на фронтовиков с матерщиной и угрозами. В любую минуту могла начаться над ними расправа, но Каргин постарался не допустить этого. На фронтовиков он был озлоблен не менее других, но, увидев, как дружно обрушились на них посёльщики, решил, что после этого они образумятся и притихнут.

– Господа общественники! – закричал он. – Махать кулаками сейчас не время. Давайте предупредим фронтовиков в последний раз. Пусть слушаются и не идут поперек, иначе дело для них кончится плохо.

– Нечего предупреждать, – подал голос молчавший до этих пор Сергей Ильич. – Сейчас же их надо арестовать. Это ведь все сволочь на сволочи.

– Предупредить!.. Арестовать!.. – горланила вразнобой толпа. Но немедленного ареста требовали только богачи и их немногочисленные сторонники. Остальные, во главе с Каргиным, стояли за последнее предупреждение фронтовикам, и победа осталась за ними.

Примолкшие и заметно побледневшие фронтовики облегченно вздохнули и думали теперь только о том, чтобы поскорее убраться со сходки.

Водворив тишину, Каргин сказал:

– Раз решили мы создать дружину, давайте выберем командира. Какие будут предложения?

– Ты и будешь командиром! – единодушно закричали все.

Быстро сходив домой и наскоро поужинав, Каргин с винтовкой за плечами вернулся на площадь, где уже начали собираться вооруженные чем попало казаки. Через час собралось всего человек двести. Не пришли низовские фронтовики и человек тридцать из бедноты. Не пришел и Сергей Ильич с сыновьями, рассудив, что будет кому воевать и без него, и приказал сыновьям заложить в тарантас тройку лучших коней, чтобы можно было в любую минуту пуститься в бегство. Зато, к великому удивлению Каргина, пришли с берданками в руках Северьян Улыбин и Герасим Косых. Эти просто решили, что в их положении никак нельзя поступить иначе.

Собравшихся Каргин разбил на две сотни. Командовать первой сотней назначил Епифана Козулина, а второй – гвардейца Лоскутова. Привезенные из станицы винтовки Каргин распределил между ними поровну и велел вооружить ими лучших стрелков.

Отправив сотни рыть окопы на северной стороне поселка, у поскотины, Каргин решил идти сгонять тех, кто предпочел отсиживаться дома. В помощники себе взял он Платона и человек двадцать пожилых казаков.

К первому зашли они к Гордею Меньшагину.

Гордя в прошлом году ходил по мобилизации на Даурский фронт, вдоволь испытал там всяческих страхов и решил, что больше воевать не будет. Завидев казаков, он спрятался за печку. Платон вытащил его оттуда за шиворот, дал ему хорошую затрещину и велел отправляться во вторую сотню.

– Если не явишься туда, завтра же закатим тебе порку, – посулил он на прощанье.

Когда вышли из избы, Каргин сказал Платону:

– Ты, брат, больно круто берешь. Надо полегче как-нибудь.

– Нечего им за чужой спиной отсиживаться, – ответил Платон, – воевать, так уж всем миром. Таких сволочей только оплеухами и стоит угощать.

Второй, к кому они зашли, был Сергей Ильич. Платон и другие казаки заробели, и говорить с Сергеем Ильичом пришлось Каргину.

– Ты что же это отличаешься? – сухо спросил он его. – Против красных распинаешься больше всех, а как воевать с ними, так сразу в кусты позвало? Надо совесть иметь.

– Ну, ты меня не совести и не равняй со всеми-то, – взъелся Сергей Ильич.

– Это почему же? – налился злобой Каргин.

– А потому, что я уже одного сына лишился и остальных на убой не погоню. А сам я из возраста вышел, чтобы воевать-то.

– Вон как! Значит, мы должны твои капиталы защищать? Мы дураки, а ты умный? Так выходит, что ли? Где у тебя Никифор и Арся?

– Я здесь, – выходя в кухню из темной столовой, отозвался Никифор, красный от стыда.

– Собирайся, а мы Арсю поищем.

– А кто вам разрешил обыски тут делать? Кажется, я тут хозяин-то! – вскочил Сергей Ильич на ноги и загородил дверь в столовую, подняв сжатые кулаки над головой.

– Сволочь ты после этого! – взорвало Каргина. – Пойдемте, казаки, от этого хама. Глядеть на него тошно. Пусть добро свое и шкуру спасает.

– Я тебя за этого «хама» проучу! Я на тебя станичному пожалуюсь, в суд подам, – гремел им вслед Сергей Ильич и, увидев, что Никифор собирается идти за казаками, приказал ему сидеть дома.

– Пошел ты к черту, из-за тебя теперь нам проходу не дадут! – ответил ему Никифор и, сорвав со стены берданку, выбежал на улицу.

IV

Тревожно и смутно было в эту ночь в Мунгаловском. Спокойно спали в нем лишь грудные дети. На северной околице, расставив по кустам секреты, окапывались дружины. На улицах толпились и возбужденно переговаривались старики, пугая друг друга самыми дикими слухами о красных. В оградах, захлебываясь, лаяли собаки, ржали и били копытами оседланные на всякий случай кони. В избах занимались ворожбой на бобах и картах девки и бабы, отбивали перед иконами земные поклоны старухи. А на нижнем краю поселка, дожидаясь красных, собрались фронтовики и работники богачей. Идти в дружину они наотрез отказались. Гнать их силой, как это было сделано с другими казаками, Прокоп и Картин не решились. У фронтовиков, по слухам, были винтовки и гранаты.

В полночь было получено с нарочным предписание Шароглазова о посылке разведки на Уров. Каргин отобрал на это дело Платона Волокитина, Северьяна Улыбина и восемь молодых, не бывавших еще на службе казаков. Они должны были добраться до крестьянской деревни Мостовки, установить, есть или нет в ней красные, и к десяти часам утра вернуться обратно. Северьяна Улыбина Каргин назначил в разведку затем, чтобы проверить, насколько можно было на него положиться.

Проводив их, Каргин пошел проверять секреты, расположенные в кустах впереди поскотины. Подувший с полуночи студеный северо-западный ветер со свистом раскачивал кусты, кружил прошлогодние листья. Небо, затянутое серыми косматыми облаками, становилось все ниже и ниже. Казаки в секретах отчаянно мерзли, и все в один голос требовали смены.

Оставалось проверить еще один секрет, когда Каргин услыхал шум и перепуганный возглас. Он бросился на крик и столкнулся лицом к лицу с Никулой Лопатиным и Гордеем Меньшагиным.

– Стой! – схватил он запыхавшегося Никулу за шиворот и спросил, что случилось.

– Собака, паря, – дико тараща глаза и скосив на сторону широко разинутый рот, прохрипел Никула.

– Какая собака?

– Красная, должно быть… Ученая… На разведку посланная. Как она на нас кинется… Хорошо, что я не растерялся и ахнул ее прикладом по зубам.