Конн Иггульден - Война роз. Воронья шпора Страница 14

– Эй… герольд. Расскажи-ка мне о том сброде, который привел с собой Уорик, и… о бейлифах. – Эдуард с досадой взмахнул рукой, понимая, что выражается коряво и что мысли его плавают где-то далече.

– Ваше Величество, как я уже говорил милорду Глостеру, я видел их только в первый день, когда они переправились по мосту в Лондон и вошли в город, – стал рассказывать посланник. – Их были тысячи, Ваше Величество, однако меня отослали на север до того, как стало известно, сколько их в числе и какова их сила.

Эдуард неторопливо моргнул и кивнул:

– Значит, и мой брат Джордж вместе с ними?

– Да, Ваше Величество, среди их знамен были и знамена Кларенса.

– Понятно… A что известно о моей жене? Об Элизабет? О моих дочерях?

Герольд поежился и покраснел. И хотя сейчас можно было пожалеть, что он не дождался известий о королеве, однако ему велели не медлить ни мгновения после того, как был получен приказ.

– Я не привез известий о них, Ваше Величество, но не сомневаюсь в их благополучии.

– Что еще ты можешь сообщить мне, парень? – проговорил Эдуард, глядя на гонца, который был по меньшей мере лет на десять старше его. Тому оставалось только помотать головой и еще более побагроветь.

– Нет? Ничего? – переспросил монарх. – Тогда возвращайся на южную дорогу и будь там в дозоре. Отыщи Уориков сброд и сообщи мне, насколько далеко он продвинулся за последние дни.

Гонец был утомлен до предела, он едва не валился с ног, однако только поклонился королю и немедленно вышел. Ричард бросил косой взгляд на брата. Он намеревался чуть более подробно расспросить герольда, чем это сделал обессилевший Эдуард, однако возможность для этого была потеряна.

– Еще кружку пива, – потребовал Эдуард, оглядываясь по сторонам.

На сей раз терпение герцога Глостера окончательно лопнуло. Он повернулся к телохранителю брата:

– Сэр Дальстон, оставьте нас вдвоем.

– Милорд, я…

– Убирайтесь! – рявкнул Ричард, опуская ладонь на рукоять меча и прекрасно понимая при этом, что вымещает свой бессильный гнев на человеке низшего, чем он, ранга, однако не имея больше сил сдерживать себя. Дальстон, побледнев и сжав в ниточку губы, тем не менее остался стоять на месте. Глостер всей кожей ощутил, что рыцарь готов извлечь меч, и понял, что в таком случае телохранитель зарубит его.

– Ступай, Дальстон, – проговорил Эдуард, освобождая телохранителя от присяги. – Вижу, мой младший брат хочет переброситься со мной наедине парой слов. Всё в порядке. Подожди снаружи.

Дальстон послушно склонил голову, и хотя взгляд его оставался напряженным, он старательно избегал ястребиных глаз Ричарда.

– Идите же отсюда, – проворчал Глостер, обращаясь к спине рыцаря, и улыбнулся, заметив, что тот запнулся на месте, но потом возобновил шаг.

– Это смешно, – буркнул Эдуард сразу, как только они остались одни. – Не стоило доводить доброго человека до необходимости обнажать клинок… для того лишь, чтобы мне потом пришлось повесить его. Зачем тебе это понадобилось? Чтобы сказать мне колкость? Сегодня у меня слишком много неприятностей и слишком мало людей для того, чтобы терять хотя бы одного из них.

Король еще несколько неразборчиво произносил слова, но Ричард ощутил некоторое облегчение. Брат был нужен ему в собранном виде. Трезвым Эдуард уподоблялся тому самому солнцу с лучами, вышитому на груди его камзола и выгравированному на металле его брони. Он вел людей за собой так, будто и в самом деле был рожден, чтобы править, – этого врожденного качества Ричард не замечал ни у кого более.

Глостер глубоко вздохнул, постарался успокоиться и негромко заговорил:

– Я боюсь. Ты знаешь Уорика не хуже меня. И мы не получали никаких известий о том, что он собирает во Франции войско. Должно быть, его шпионы все это время активно трудились, и я впервые услышал о его замысле. И что мы имеем сейчас? Несколько дюжин людей, скоро зима – и на нас идет не одна тысяча, чтобы отобрать у тебя корону.

– Мне случалось уже воевать зимой, Ричард. По колено в снегу, – возразил Эдуард, немного поразмыслив. Приподняв густую гриву кудрей, обрамлявших его голову, он связал их на затылке кожаным шнурком, а когда снова посмотрел на брата, взгляд его сделался куда более осмысленным. – Прогулка в нужник утихомирит мое возмущенное нутро. A несколько часов хорошей скачки по здешним дорогам прогонят из моего черепа поселившуюся в нем боль. Объедем вместе несколько деревень, ладно? Уговорим их выступить за Белую розу. Как сражались они за меня раньше.

Ричард видел, что брат нуждается в его одобрении, и больше всего прочего хотел согласиться, хлопнуть его по плечу и приказать готовить коней, однако в последний момент обнаружил, что не может этого сделать.

– Брат, битва при Таутоне состоялась совсем недавно… сколько же, лет десять уже тому? Но погибло тридцать тысяч мужчин, целое поколение потеряло мужей, братьев и сыновей…

– Ну а тогдашним двенадцатилетним мальчишкам сейчас уже двадцать два года… Они сейчас в самом расцвете сил! Земля приносит нам урожай зерна, выпивки… и мужиков, брат мой. Нехватки в этом добре не будет никогда.

Герцог ощутил на себе взгляд брата. Эдуард набрал лишний вес и находился в такой плохой форме, что даже на коня уже садился, задыхаясь. Причина этого состояла в том, что король был глубоко несчастным человеком: брак его был пуст, холоден и не принес ему наследников. Единственным доступным ему удовольствием оставалась охота. И он совсем не случайно оказался вдали от королевы, когда ей пришел срок родить. Теперь Эдуард старался проводить как можно меньше времени в ее обществе.

Тем не менее этот его взгляд, как и прежде, обладал чрезвычайной убедительной силой. Ричард не хотел разочаровывать своего брата, и ему было бы весьма неприятно, если б улыбка исчезала с широкого лица Эдуарда. Он попытался собрать всю силу воли, чтобы проявить жестокость, чтобы сказать монарху, что у них нет другого выхода, кроме бегства, что Уорик застал их в плохом месте и в плохое время и что он уже победил… но не смог этого сделать. И предпочел уцепиться за соломинку, добывавшую Эдуарду победы во всех его битвах. Люди верили в него – и он доказывал, что их вера имеет под собой прочные основания. Постаравшись спрятать свои страхи и разочарование, Ричард напряженно улыбнулся:

– Ну, хорошо, Эдуард. Я съезжу с тобой и в этот раз.

Монахов, следивших за книгой и распоряжавшихся в святом месте, естественно, нигде не было видно. Повивальная бабка, Элизабет вместе со своей матерью и две служанки суетились в небольшой комнатке, нагревая котлы с водой на жаровне, на которой предстояло сжечь послед и пуповину, чтобы их нельзя было использовать в черном колдовстве.

Королева держалась достаточно спокойно и старалась успокаивать всех, даже когда повитуха принялась растирать ее ляжки, чтобы расслабить напряженные мышцы.

– Я уже родила троих здоровых дочерей и двух сыновей моему первому мужу. Так что и этот выскочит, как горошина из стручка.

Она умолкла, ощутив тянущую боль, предваряющую роды. На какое-то время в комнате воцарилась полная тишина – слышен был только шорох ладоней, втиравших масло в ее кожу. Повитуха прочитала молитвы святой Маргарите, покровительнице рожениц. Почти застенчивым движением женщина вложила кусочек полированной красной яшмы в правую руку Элизабет, и королева, ощутив теплый камень, кивнула в знак благодарности, потому что говорить уже не могла.

– Вижу головку, – взволнованным голосом проговорила служанка.

Повитуха отодвинула девушку в сторону и сунула ладонь в горшок с маслом. Она терпеливо дождалась окончания схватки и только после этого запустила руку между ног Элизабет. Королева терпеливо глядела в потолок, а старая женщина тем временем кивнула и пробормотала себе под нос:

– Личико вниз, шевелится. Хорошо. Пуповина чистая и свободная. Миледи, ребенок выходит. Тужьтесь, моя дорогая. Тужьтесь изо всех сил.

Прошел еще час и догорели свечи, прежде чем ребенок выскочил наружу, красный и открывающий рот, но не издававший ни звука.

– Это мальчик, миледи! – сказала повивальная бабка. При всем своем опыте она была счастлива от того, что помогла появиться на свет наследнику престола – даже в таких чрезвычайных обстоятельствах: король изгнан с престола, дом Ланкастеров вновь заявил свои старинные претензии на престол, а мальчик этот родился на освященной земле.

– Эдуард! Я назову его в честь отца. Придет день – и он станет королем, – с гордостью объявила Элизабет, отирая рукой прядку волос со щеки. Она все еще тяжело дышала, однако уже чувствовала огромное облегчение. Все три дочери не укрепляли трон под ее мужем. В отличие от одного сына.

Повитуха перекусила пуповину, чтобы отделить ребенка от матери, и дочиста вылизала его лицо, после чего завернула дитя в чистую ткань и подала Элизабет. Одна из девушек сдвинула на груди сорочку, открывая полную грудь. Глаза ее были полны слез, ибо несколько дней назад она потеряла ребенка. Повитуха нахмурилась: