Алексей Салмин - Буря на Волге Страница 14

— Вот так, Митря! — Трофим хлопнул широкой ладонью по коленке Пронина. — Теперь помянем раба Митрофана. А ты говоришь — украл. Нет, брат, я все честно...

— Ну, а где схоронил? — спросил Пронин.

— Кого это?

— А Митрофана.

Трофим задумался.

— Вот теперь я и не пойму, дурак ты, что ли? Ну, да ладно, прощавай! Идти надо, поминки налаживать. Пойдем, если хочешь, и тебе стакан поднесу.

Трофим, размахивая широкими рукавами, неторопливой походкой пошел в кабак.

Глава десятая

Пронин, проводив Трофима, поскорее спрятал холсты и вернулся на скамейку. Солнце зашло за гору, на пронинский дом и речку легла тень. Трофим своим рассказом расстроил Пронина. «Райские пачпорта» не давали ему покоя. «Дойти бы к уряднику. Да больно зубастый черт, как бы и в самом деле не выболтал про иконы...»

В это время подошел Припеков.

— Добрый вечер, Митьша! — сказал он и, присаживаясь рядом с Прониным, положил на скамейку утюг, железный аршин и большие портновские ножницы. Скучаешь?

— Да нет, сижу отдыхаю.

— Устал, ничего не делан? — улыбнулся Припеков.

— Как ничего? Вон щепы сгребал.

— Все что ли закончили плотники? — полюбопытствовал Припеков.

— В избе-то все, только в сарае крышу осталось покрыть.

— Когда ж думаем обзаводиться бабенкой?

— Да надо бы.

— Я и сам вижу, что надо... Только вот больно ты неповоротливый.

— Как? Я сказал, что женюсь, но теньковскую не возьму.

— Что так? — выпучил глаза Припеков.

— Не люблю. Здесь все бездомовки, вот и трясут косами до седого волоса. А у меня хозяйство.

— Бо-ольшое у тебя хозяйство, — согласился Припеков, А сам подумал: «Подожди ж ты, все равно окручу, я и не таких видывал, отца родного женю, а тебя — тьфу, и не почувствуешь».

Припеков был в этих краях ходячим портным, все деревни по окружности знал наперечет: где жених, где невеста, сколько приданого заготовлено, — все было ему известно. Отец так о нем говаривал: «Вот у меня Андрюшенька — это сынок, соберется в отходный, говорит: «Дай, тятя, рубль на дорогу». Ну как не дашь, родной ведь. Проходит все лето и рубль не израсходует, несет обратно: «На-ка, тятя, рубль-то, не довелось истратить». Золото, а не сынок».

— Ну, как же теперь, Митрий, куда идти невесту тебе промышлять? — не отстает Припеков.

— Да сходи, пошарь где-нибудь поблизости. Ты ведь много ходишь по деревням, знаешь. Можно в Переведенцы, в Криковку съездить.

— А если в Буртасы? — вопросительно посмотрел тот на Пронина, намереваясь втереть ему свояченицу.

— В Буртасы не надо, они тоже как теньковские...

— Ну, тогда завтра утречком я в Криковку тряхну. Хорошо?

— Ладно, — нехотя мотнул головой жених.

Через два дня Припеков сидел за столом у Пронина. На столе стояла бутылка водки под белой головкой, глиняная плошка соленых огурцов.

— Ну, за успешное дело! — стукнув донышком стакана о край пронинского, сказал Припеков.

Выпили. Припеков крякнул и, похрустывая огурцом, стал докладывать.

— Нашлась ведь, едят ее мухи! В Криковке! Да такая девка, что и во всей округе одна только. Наши теньковские перед ней просто тряпичные матрешки... Звезда, а не девка! Вот сам увидишь. Косы, брат ты мой, такие черные да длинные, что твои смоленые кнуты. И это все в порядке... — растопырив пальцы около груди, показал Припеков. — А взглянет да глазом поведет, так прямо оторопь берет...

— Разве один глаз-от? — насторожился Пронин.

— Нет, зачем, два.

— А как зовут, спросил?

— Акулина Петровна Синичкина! Богачи на всю округу... Ну и девка! Царица!..

— А не спрашивал насчет хозяйства. Как она?

— Все узнал: и хозяйство ведет, и делать все умеет, лучше ее нигде не найдешь.

— Мне бы только по хозяйству...

— Вот, вот, самая хозяйственная... Ну, когда ж мы с тобой сватанем? Эх, запируем на славу... — И подвыпивший Припеков пошел отчеканивать чечетку на новом пронинском полу, припевая:

Поп кадит кадилою,Сам глядит на милую.Господи помилуй,Акулину милую!

Ну, когда же, наконец? Ноги так и просятся плясать на твоей свадьбе..

— Да, помолясь богу, и надо начинать.

— Не промолить бы нам, как тетевский мужик тушу свинины...

— Как же он промахнулся? — посмотрел на него сузившимися от водки глазами Пронин.

— Вот так, Митьша, привез этот мужик свинину в Казань с постоялого да прямо на мясной. Видит — церковь «Четыре евангелиста» на углу Кабана. Поставил тушу к стене на тротуар и стоит молится на божью церковь. Оглянулся, а туши нет. Рядом стоит мужик, тоже молится и тушу держит на горбу. Мужик закричал: «Караул! Ограбили...» А рядом стоящий говорит ему:

- Ты чего орешь, как зарезанный? Видишь, городовой оглянулся? Сразу в часть попадешь... Здесь, мил человек, город, всякого народу полно, разве можно бросать. Я вот молюсь, а тушу с себя не снимаю...» Покосился мужик на тушу, утер нос варежкой, да и поехал к своей старухе. Так и нам с тобой, Митьша, нос бы не утерли. Я там подслушал кое-что, вроде другой нацеливается ее отхватить.

-  А как все-таки, ничего девка-то?

— Да говорю тебе — хороша! — крикнул Припеков.

— Ну что ж, давай завтра двинемся.

Когда Пронин увидел черные брови да длинные косы невесты, глаза его замаслились.

- Н-да, — шепнул он свату на ухо, — вот это, действительно девка ...

- А я тебе хвастать буду? Я, брат, плохую не выберу, ты больно глаза-то на нее не пяль, сглазить можно... — ткнул жениха в бок Припеков. — Пей по всей, губи только мочишь, подумают брезгуешь.

И от радости так наклюкались, что сватья еле втащили их на телегу, Сложили рядышком, а брата невесты провожатым отправили.

— Ты, Кузька, гляди! Тише гони на колдобинах, багаж не вытряхни. Поедешь мимо Глушихи — в овраг не свали, — кричали вдогонку подвыпившие сватья.

— Ну как, хороша? — спросил проснувшийся Припеков.

— Будто ничего, только налакались мы с тобой так, что я не разглядел.

«Хорошо, что не разглядел, — подумал Припеков.— Теперь сойдет, как по маслу...».

— Давай-ка тяпнем по маленькой, оправить надо головы, — вставая, сказал сват.

Пронин радовался, что усватали хорошую девку, и шумно готовился к свадьбе. А Припеков торопился, как бы поскорее до свадьбы вытянуть у Пронина за труды.

Когда приехали в церковь дружка с женихом, там уже было все подготовлено.

Подвели невесту и остановили перед аналоем рядом с женихом. Поп заголосил: «И ныне, и присно, и во веки веков!» — «Аминь!» — откликнулись певчие. «Венчается раб божий Дмитрий на рабе божией Акулине!» — читал поп, крестя перед носом венцами и надевая их на головы.

Пронин все время молился и кланялся, ни разу не взглянув на невесту. Венец на его клинообразной голове плохо держался, все время съезжал на правое ухо. Дружка подсунул ему свой платочек. В церкви было шумно, набежало много народу, особенно лезли вперед теньковские старые девы и разные кумушки, чтоб взглянуть, какую красавицу отхватил этот брезгун, старый холостяк. Они заглядывали и, шушукаясь между собой, отворачивались и тоненько хихикали в пригоршни. Поп, заканчивая чтение, вспомянул Исаака, Резекну и, взяв каждого за правую руку, повел вокруг аналоя. Певчие дружно гаркнули: «Исайя, ликуй!» Венец снова съехал Пронину на ухо, И это не ускользнуло от любопытных глаз кумушек.

— Как гусар, и шапку набекрень, — прошипела одна, а в задних рядах кто-то захихикал.

Поп снимает венцы: «Во имя отца и сына и святого духа, целуйтесь, дети, три раза».

— A больше нельзя? — пошутил обрадованный жених, вытирая рукавом губы и поворачиваясь к невесте. Вот тут его и оторопь взяла...

— Как?! — вскрикнул было он, да спохватился...

Поп завертывает свои принадлежности в епитрахиль, а Пронин тащит его в темный угол.

— Пойдем-ка, батюшка!

— Чего еще, свет?

— Не та девка-то...

— Как то есть не та? — удивился поп. — Какую привез, с той и обвенчал.

— На-ка вот четвертную, да раскрути в обратную...

— И полсотню дашь — не буду. Такой и молитвы нет, — смеясь ответил поп.

— Как же быть? — испугался Пронин.

— Вот так. Все кончено, целуй знай!

— Да ведь корявая — прошипел на всю церковь Пронин.

— Помилуй бог, я тут ни при чем,— оправдывался поп.

Да и Пронину не было времени выяснить создавшееся положение. Невеста ждала его, улыбаясь, и вытирала губы батистовым платочком.

- Батюшка, а батюшка! Чего это Митрий-то с тобой шептался? — спросила мать-крестная, выходя из церкви.

— В гости приглашал,— улыбнулся батюшка.

«Ну куда я теперь пойду жаловаться и на кого? На самого себя... Эх, жизнь, как ты устроена... Кто хитрее обманет, тот и прав. Думаешь, идет к тебе человек и полные карманы добра несет. Ничуть не бывало, он идет для собственной выгоды. Иначе бы никогда к тебе не пришел. Вот ведь, как оно всегда бывает», — думал Пронин, выходи из церкви под ручку с молодой, законной супругой.