Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы Страница 14

Императора-инока похоронили в Анракудзюин в деревне Такэда уезда Кии провинции Ямасиро. Страна погрузилась в траур, а ее жители буквально цепенели от страха в предчувствии кровавой смуты. Все помнили пророчество Тобы о немалых волнениях после его смерти. Простолюдины видели все больше самураев в полном вооружении, которые группами и поодиночке стали встречаться в разных частях города. Ржание лошадей и строевые команды не затихали даже по ночам. Что-то действительно назревало. Неспроста город наводнили эти мужланы. Зачем они здесь? За кого поднимут свои мечи?

Столица гудела. Одни стояли за императора Госиракаву, другие – за экс-императора Сутоку.

Противостояние зашло так далеко, что преодолеть его можно было только силой оружия. Поэтому главной задачей идейных вдохновителей двух группировок, Ёринаги и Синдзэя, являлась мобилизация союзников, в первую очередь из влиятельных самурайских домов. Ёринага рассчитывал на Минамото Тамэёси и воинов-монахов из Нары, вдоволь натерпевшихся от выходок Киёмори. Главные силы Тамэёси находились в Канто, далеко от столицы, поэтому Ёринаге требовалось время и еще раз время. Форсирование событий не отвечало его интересам. Конечно, живи сейчас Тадамори, жена которого стала кормилицей принца крови Сигэхито, сына Сутоку, не надо было бы юлить и тянуть время. Вряд ли Тадамори бросил на произвол судьбы своего воспитанника. При необходимости он быстренько утихомирил бы Киёмори, который вряд ли бы отважился поднять руку на родного отца. Хотя, кто знает? Злые языки болтают, что он и не родной вовсе… Так или иначе, но Тадамори уже нет, а Киёмори здравствует и готов выполнить самурайский долг перед императором. Тем более, что все его самураи – поблизости от столицы, только свистни и они уже здесь.

Синдзэю же надо было, наоборот, спешить. Обстановка складывалась явно в его пользу. Минамото Ёситомо по-прежнему сторонился отца и отдавал предпочтение императорской стороне. Да и с Киёмори у него наметилось заметное сближение, хотя бы внешне они вели себя как настоящие друзья. Как пойдут дела дальше не мог знать даже Синдзэй, поэтому надо было побыстрее спровоцировать Ёринагу и вынудить его выступить против императорского двора.

8 июля 1156 г. во все провинции направляется указ императора, запрещающий вассалам левого министра Ёринаги прибывать в столицу. Примерно в тоже самое время в усадьбе Хигаси сандзёдоно, резиденции главы дома регентов и канцлеров, был обнаружен монах из Бёдоина, который перед курильницей для возжигания священного огня каким-то неестественным голосом творил заклинания. Монах долго упорствовал, но, получив несколько ударов палкой по голым пяткам, признался, что по просьбе Фудзивара Ёринаги заклинал богов укоротить жизненный путь императора Госиракавы.

Имели место признаки заговора, в котором замешан член императорской семьи, поэтому Киёмори, не медля, отправился в императорский дворец. Во время высочайшей аудиенции присутствовали приближенные Госиракавы и содержание конфиденциального доклада довольно быстро должно было «просочиться» через стены дворца, на что и рассчитывал Киёмори. Выслушав его слова, император выглядел спокойным. «В отличии от тебя, Киёмори, я не думаю, что во всем этом замешан мой брат», тихо промолвил он и замолчал. Затем, словно не в силах сдержать охватившие его чувства, воскликнул: «Но что будет со страной, если все это окажется правдой?!». Успокоившись, он продолжил: «Дело чрезвычайной важности, поэтому я направляю к экс-императору личного посланника для выяснения того, что все это значит».

Однако ответа от Сутоку император Госиракава не дождался и выглядел крайне огорченным. В душе он до последнего надеялся, что Сутоку найдет слова оправдания, которые развеют все подозрения в заговоре. Выходит, что Синдзэй прав. Как мог экс-император так отнестись к своему родному младшему брату? Как мог он поддаться на уговоры проходимца Ёринаги, пожираемого демонами корысти и честолюбия? Теперь их может остановить только сила. Госиракава подзывает Синдзэя и что-то тихо говорит ему. Тот склоняет голову перед императором в глубоком поклоне, с трудом сдерживая самодовольную улыбку.

Минамото Ёситомо получает приказ конфисковать в пользу двора усадьбу Хигаси сандзёдоно и охранять ее от мародеров. Это означало, что Ёринага больше не рассматривается императором как глава дома регентов и канцлеров. Совсем недолго оставалось до ареста и обвинения Ёринаги в заговоре, а также наказания его покровителя – экс-императора Сутоку. И тому и другому дали четко понять, что их дни сочтены. Их довольно остроумно загнали в угол и вынудили защищаться. Разгоралось пламя мятежа.

Девятого июля 1156 г. Сутоку покидает усадьбу Танакадоно в Тобе и с немногочисленной свитой переезжает в пригород столицы под названием Сиракава, где располагалась обширная усадьба Сиракавадоно. После отъезда принцессы крови Тоси, родной младшей сестры Сутоку (в будущем – Дзёсаймонъин), усадьба пустовала. Помимо северного и южного дворцов (соответственно Китадоно и Минамидоно) в состав усадьбы входило шесть храмов, в названии которых присутствовал иероглиф «победа». Их так и величали – «Шесть храмов победы». Когда-то эта усадьба принадлежала регенту Фудзивара Ёсифусе, прозванного Сиракавадоно (господин из Сиракавы). Он прославился тем, что первым из подданных стал великим министром (ранее это была привилегия членов императорской семьи). В 1075 г. потомок господина из Сиракавы, Фудзивара Мородзанэ, преподнес усадьбу императору Сиракаве. Впоследствии уже экс-император Сиракава сделал ее своей резиденцией. Именно отсюда он руководил страной. Эту традицию продолжил император-инок Тоба, которому особенно по душе пришелся дворец Китадоно. Поэтому переезд сюда экс-императора представлялся не случайным и содержал скрытый смысл, понятный, правда, многим. Теперь он, Сутоку, взвалил на свои плечи тяжелое бремя «отца нации» («титэн но кими») и именно отсюда, из Китадоно, он намерен править страной по примеру своих божественных предков, восстановив тем самым попранную его недругами справедливость. Таким образом и Сутоку и Ёринага сделали последнюю попытку склонить на свою сторону колеблющихся самураев, таких как Минамото Тамэёси и… Тайра Киёмори.

Глава дома Хэйкэ для многих оставался загадкой. Он добился немалого в попытках сблизиться с придворными аристократами и членами императорской семьи. Некоторые из них до сих пор не могла поверить, что это тот самый паренек по имени Такахэйда, который в гэта на высоких подставках частенько навещал верхом на черной, как тушь, лошади усадьбу процветающего Фудзивара Иэнари в надежде найти покровительство у двоюродного брата своей мачехи. Но тогда хозяин усадьбы и смотреть не хотел в его сторону. Для своей дочери он подбирал мужа поприличнее. Это сейчас Иэнари вертится вокруг когда-то Такахэйды, почитая за честь выдать дочь за его старшего сына, Сигэмори. Теперь уже аристократы искали дружбы Киёмори.

Тот же в свою очередь ловко использовал эту дружбу для усиления позиции своего дома и, следовательно, ослабления главного конкурента – дома Гэндзи. К тому же стремился Синдзэй, фаворит императора Госиракавы. Синдзэй, наверное, раньше других осознал опасность появления новой силы – самурайства. Пока оно млеет от милостей столичных небожителей и готово пресмыкаться перед ними ради получения хоть какого придворного ранга или захудалой должности чиновника в провинции побогаче. Но скоро, очень скоро эти толстолобые очухаются и своим хилым умишком дойдут все же до того, что все милости можно, оказывается, взять силой, грубой силой оружия. Конечно, они передерутся между собой, как голодные псы за мясную кость. Если они будут медлить с этим, их надо будет стравить. В этом не было никакого сомнения. Однако пока Синдзэй не знал, как обуздать эти орды, как сделать послушными воле императорского двора? Он знал лишь на кого надо ставить, чтобы игра оказалась беспроигрышной. Только на Хэйкэ, дом Тайра из Исэ! Вряд ли Киёмори забыл тот случай с воинствующими монахами из Энрякудзи. Когда они в очередной раз толпой спустились с горы с прямой жалобой императору и бросили священное дерево на центральной улице, Киёмори не сдержался и разогнал их стрелами, одна из которых угодила точь-в-точь в «святую святых». Что тут началось! Возмутились все. Если бы не заступничество Синдзэя, левый министр Ёринага по крайней мере сгноил Киёмори за подобное святотатство в какой-нибудь глуши.

Тайра Киёмори не забыл этого. Как не забыл и эпизод на охоте в те времена, когда «канцлер в рясе» Синдзэй был еще Фудзиварой Митинори из южного домы Фудзивара, известный тем, что его жена являлась кормилицей будущего императора Госиракавы. Стрела, пущенная Киёмори, вонзиласт в шею убегающей лисицы, которая то ли от боли, то ли от удара резко подпрыгивает вверх как раз перед лошадью Митинори, который, который, как выяснилось, гнался за той же лисицей. Лошадь от неожиданности встала на дыбы, Синдзэй не удержался в седле и плюхнулся на землю. Слуги помогли ему подняться и собрались подсадить на лошадь. «Постойте», промолвил Синдзэй, «кто это помешал мне?», и гневно уставился на Киёмори. Молча выслушав объяснение, Синдзэй без посторонней помощи взобрался на лошадь. Как подобает истинному аристократу, он попытался скрыть раздражение. Подведенные брови и ухоженные усики придавали некоторое изящество лицу Синдзэя. Однако в глубине его глаз стоял холод: «Так ты сын косоглазого из Исэ Хэйси?», с явной издевкой спросил он. С трудом сдерживая гнев, Киёмори выдавил из себя: «Да, я сын Тадамори, главы рода Хэйси из Исэ. Еще раз прошу извинить меня за бестактное поведение. Все произошло случайно, без какого-либо умысла, уверяю вас». Уже трогая поводья, Синдзэй повернулся к склонившему голову Киёмори и отчеканил: «Подумай, что станет со страной, если самурай перестанет уважать аристократа?».