Михаил Попов - Железный Хромец Страница 16

Промолчали потому, во-первых, что встреча эта была уж ни в коем случае не обыкновенным чайханным заседанием, а во-вторых, все были наслышаны о характере этого бывшего ученика медресе. Много им рассказал о своем питомце мулла Али Абумухсин, присутствующий здесь.

Одним словом, молодому таинственному нахалу было вынесено молчаливое прощение за грубое нарушение правил застольного поведения и неуважение к старшим по положению и возрасту.

Первым заговорил верховный мераб, высокий худой старик с неестественно красным носом. По поводу этого носа в городе шутили, что он оттого так красен, что в арыках, главным смотрителем которых является Абу Сайд, течет отнюдь не вода, а настоящее вино.

– Ферганские купцы принесли весть, что якобы чагатайский хан находится при смерти.

– Он уже не первый год болеет, какая же здесь новость! – резко сказал Маулана Задэ, отхлебывая из чаши.

– О его прежних болезнях мы слыхали тоже, но сейчас – другое. Он на самом деле совсем плох.

– Вы хотите спросить меня, хорошо это или плохо? На этот вопрос ответить очень легко. Я от всей души желаю смерти этой чагатайской собаке, и день, когда он перестанет обременять землю, будет для меня праздничным.

Мераб покашлял и пожевал губами, ответ молодого богослова, несмотря на всю определенность, показался ему уклончивым. Чтобы спасти разговор, грозивший завять в самом начале, хозяин дома вмешался в него:

– Что касается Токлуг Тимура и его перехода в мир иной, все мы думаем одинаково, тут обсуждать нечего. Интереснее поговорить на другие темы.

– Назовите мне их, я пришел, чтобы говорить.

– Нам кажется, что Ильяс-Ходжа покинет Маверан-нахр, когда эти сведения дойдут до него.

Маулана Задэ пожал плечами:

– Мне кажется, они до него уже дошли. Конечно, сынок поскачет за реку Сыр, как это бывало всякий раз, когда здоровье Токлуг Тимура ухудшалось. Но что с того? Нам что с того? Чагатайский гнет от этих перемещений царевича не слабеет.

Присутствующие закивали: гость говорил правильно и смотрел в корень дела.

Али Абумухсин поднял руки, унизанные перстнями, и огладил острую седую бороду.

– Аллах подсказал мне, что час близок, но надобно же и нам самим сделать те шаги, которые надо сделать.

Маулана Задэ почесал грязным пальцем изрытую оспинами, поросшую редкими волосами щеку.

– Не знаю, что вам сказать. Вы все прекрасно знаете, что уже два года я занимаюсь тем, что вы называете «делать шаги». Аллах сказал свои слова уже давно, в тот день, когда чагатаи пришли на земли наших предков. Я их услышал раньше вас, вы же долго не хотели слышать этих слов. Вы перед лицом чагатайского наместника называли меня бешеной собакой.

Некоторые из присутствующих потупились.

– Вы надеялись сохранить свои лавки и свои деньги, теперь вы стали думать по-другому, потому что почувствовали, что сила теперь стоит не только за степняками. И хотя у них сил больше, несмотря на это, мы убиваем их уже сейчас. И то, что Ильяс-Ходже в каждом видится сербедар, – хорошо.

В спертом воздухе тайного убежища установилась тяжелая тишина.

– Забудем о прошлом, Маулана Задэ, станем думать о будущем, – сказал ковровщик Джавахиддин.

К голосу купца присоединился мулла:

– Ты недоволен тем, как мы вели себя, но с нашей точки зрения твое поведение тоже могло внушать нам… недоверие.

Маулана Задэ немного откинулся назад и картинно выпучил глаза:

– Недоверие?

Али Абумухсин сухо кивнул:

– Здесь собрались люди, на плечах которых лежит забота о благосостоянии Самарканда, без нас этот город мертв, он станет сборищем бездельников, безбожников и ротозеев, которые через несколько месяцев перемрут с голоду. Мы заботимся о воде, хлебе, одежде, мы заботимся о душе нашего народа. Ты бросил нам обвинение в том, что среди этих забот мы не забываем и свой карман. Да, отвечу я тебе, не забываем, но где, скажи, ты видел, чтобы было по-другому?

Маулана Задэ криво улыбнулся, как бы подтверждая, что да, не видел.

Мулла продолжал:

– Мы – хорошие пастухи своего стада. Хочешь, я тебе объясню, чем хороший пастух отличается от плохого?

– Объясни, учитель.

Али Абумухсин не обратил внимания на иронию, неуловимо мелькнувшую в интонации бывшего ученика.

– Хороший пастух заботится о своих овцах, вовремя выгоняет на пастбище, вовремя поит, а когда приходит время стрижки, правильно стрижет. Что касается пастухов плохих, то их есть два вида. Первые не удовлетворяются шерстью, которую дают им овцы, но сдирают с них и кожу. Так ведут себя глупые и алчные правители. Но есть и кое-что похуже. Есть пастухи, которым не нужны ни шерсть, ни шкура, они перерезают горло барану, чтобы просто напиться крови.

Маулана Задэ отставил чашу и оперся ладонями о колени, глядя в пол.

– Ты хочешь сказать, о учитель, что я и мои люди похожи на таких пастухов?

Мулла почувствовал, что перегнул палку.

– Видит Аллах, я не хочу, чтобы ты стал похож на такого пастуха.

В разговор вступил верховный мераб, несколько нервно перебирая четки и почесывая переносицу:

– Ты должен помнить, что разлад между нами произошел не по нашей вине, и деньги и покровительство мы тебе предлагали искренне…

– В обмен на то, чтобы я ничего не делал!

– Не так, мы хотели, чтобы ты действовал разумно, не навлекая гнев чагатайский на тех, кто еще не сделал своего выбора. Есть люди, которые живут и думают медленнее тебя.

Маулана Задэ всплеснул руками:

– Но сколько же можно ждать! Я не могу вечно зависеть от мнения людей, желающих, с одной стороны, быть сербедарами, а с другой стороны, не желающих помнить, что сербедар означает висельник. То есть человек, идущий на все, рискующий всем ради достижения благородной цели.

Джафар ибн-Харани, тяжело вздохнув, сказал:

– И от этих людей ты бросился к другим, ты свел дружбу с Абу Бекром.

– Свел.

– Но он же простой неграмотный трепальщик хлопка.

– Но при этом умный, решительный и бесстрашный человек. Его авторитет среди ремесленного люда непререкаем.

– Это-то и плохо, – пробормотал про себя верховный мераб.

Хозяин дома продолжал:

– А Хурдек и-Бухари?

– Что Хурдек и-Бухари?

– Ты не можешь не знать, что это за…

Маулана Задэ рассмеялся:

– Разбойник, обыкновенный разбойник с большой бухарской дороги. Вернее, нет, не обыкновенный, он великолепный, неуловимый, хитроумнейший разбойник. Из лука он стреляет лучше всех в Мавераннахре!

Джафар ибн-Харани недовольно поморщился:

– Но это же…

– Я еще не все о нем сказал. Прошу заметить, что стрелы свои он выпускает только в чагатаев.

– А в кого он будет их выпускать, когда чагатаев не станет? – опять себе под красный нос проговорил верховный мераб, но на этот раз Маулана Задэ отлично расслышал его слова. Удивление отразилось на его непривлекательном лице.

– Вот вас что заботит!

Сухощавый старик качнулся на месте, скрипя закостенелыми суставами.

– Не гневайтесь, верховный смотритель арыков и каналов. Не станем углубляться в будущее, это бесполезно, как и размышление о вреде, который могут принести шипы еще не выросших роз.

Али Абумухсин, лучше других видевший, насколько близко подошел разговор к обрыву ссоры, вмешался с несвойственной ему торопливостью:

– Верно, верно. Сначала надо выгнать чагатаев.

– В этом мы едины. Речь, по-моему, идет только о цене, которую придется за это уплатить, – сказал ковровщик Джавахиддин.

Маулана Задэ опять потянулся к чашке с щербетом.

– Если кто-то хочет узнать, что думаю на этот счет я, то вот что скажу: любой ценой!

Среди присутствующих преобладали люди купеческого сословия, а те, кто не были купцами, все равно отлично умели считать деньги. Для них это заявление было совершенно неприемлемым и по сути, и по форме.

– То есть как – любой ценой?

– Не понимаю, у всякой вещи есть цена…

– Так не бывает!

– Так нельзя!

Маулана Задэ эта вспышка беспредметной алчности явно забавляла.

– Я хотел сказать, что за такое дело, как изгнание чагатаев из Мавераннахра, можно заплатить сколько угодно денег, все равно сделка окажется выгодной.

Джафар ибн-Харани подлил гостю сладкого напитка:

– Твои слова выглядят слишком расплывчатыми, отвлеченными, а мы – люди земные, мы все привыкли щупать руками.

– Но ум ведь тоже на что-то дан человеку Аллахом, в его возможностях ощупать то, что не в силах ощутить самые тонкие пальцы.

– Это все слова.

– И это говоришь ты, о учитель, сам учивший меня приемам словесного убеждения?

– Учил, не скрою, и вижу, что усвоил ты многое, но не совсем правильным образом применяешь усвоенное.

Маулана Задэ развел руками:

– Послушай, сейчас мы не станем обсуждать, по скольку тысяч дирхемов каждый из достойнейших граждан Самарканда, присутствующих здесь, должен будет внести на… чтобы в конце концов сбросить ненавистное владычество. Важно, чтобы все поняли – без этого не обойтись. Воистину, это важно. – Маулана Задэ провел руками по своей редкой бороденке.