Трейси Шевалье - Последний побег Страница 17

Нет. Хонор мысленно поблагодарила судьбу за встречу с Белл Миллз.

Фейсуэлл, Огайо

14 июня 1850 года

Дорогая Бидди!

Пишу письмо, сидя на переднем крыльце дома Адама и Абигейл в Фейсуэлле. Это одно из преимуществ американских домов: у большинства есть большое крыльцо, где можно и дышать свежим воздухом (что особенно приятно, когда есть ветерок), укрывшись от солнца в тени навеса. Здесь очень жарко, жарче, чем у нас в Дорсете. Говорят, в июле и августе будет еще хуже. Изнуряет не столько жара, сколько высокая влажность. Ощущение такое, что постоянно находишься в облаке пара. Платье вечно сырое, волосы вьются от влажности, и иногда мне бывает трудно дышать. В такую жару трудно найти в себе силы заняться работой. Я часто думаю о тебе и жалею, что мы так далеко друг от друга. Будь ты здесь, мы бы с тобой разговаривали, смеялись и вместе шили. Тогда мне было бы не так одиноко в этом чужом, странном месте. Если бы со мной находилась Грейс, все было бы иначе. Она превратила бы нашу жизнь в удивительное приключение, какое пророчило название корабля, что привез нас сюда. А без нее моя жизнь — суровое испытание. Мне бы очень хотелось написать тебе, что новая жизнь в Огайо приносит только радость. Я знаю, ты именно этого мне и желаешь, да я и сама не желала бы себе иного. Но честно признаюсь тебе, Бидди, если бы я могла еще раз пережить путешествие морем, я бы немедленно вернулась домой. Тут меня ничто не держит.

Я не хочу показаться неблагодарной. Адам Кокс принял меня радушно, хотя его явно смущает, что я живу в его доме без Грейс, которая оправдала бы мое присутствие. Возможно, он сам не знает, что думать по этому поводу. Подозреваю, что за него будет думать Абигейл.

Я пытаюсь быть справедливой. Абигейл тоже приняла меня хорошо, по-своему. Когда я только приехала, она обняла меня, как это принято у американских женщин; мне пришлось замереть и не морщиться. Потом она расплакалась и сказала, что ей очень жаль Грейс, и она надеется, мы с ней будем как сестры. Однако с тех пор вела себя вовсе не по-сестрински. Иногда я замечаю, как Абигейл смотрит на меня украдкой — и в ее взгляде нет дружелюбия, — хотя она и пытается скрыть свою неприязнь: спрашивает о моем самочувствии, предлагает чашку чаю или вдруг начинает кашлять. За всем, что она говорит и делает, ощущается несгибаемый стержень непреклонного духа. Какими бы ни были ее планы в связи с приездом Грейс, теперь они нарушены. А Абигейл не любит, когда что-либо расстраивает ее планы.

Это, конечно же, нелегко, когда неожиданно приезжает совершенно чужой человек и поселяется у тебя в доме, особенно если в доме царит беспорядок, как у Абигейл. У нее нет никакого домашнего распорядка; я до сих пор не понимаю, когда у них, например, банный день. Или в какой день недели она печет хлеб. Больше всего меня поражает, что кухня — вовсе не центр уюта в доме. У мамы в кухне я всегда ощущала, что нахожусь в чистом, теплом и светлом, а главное — счастливом месте. В маминой кухне все горести отступают, даже когда у тебя есть повод для грусти. А кухня Абигейл, напротив, темная, мрачная, душная. Производит впечатление некоего временного пристанища. Нельзя чувствовать себя как дома в месте, которое буквально пронизано неустроенностью. Мне бы хотелось вычистить эту кухню, проветрить ее как следует и разложить все по своим местам. Я пыталась навести порядок — очень тактично, чтобы не обидеть Абигейл, — но у меня не получилось. Она ничего не говорит, когда я подметаю или мою полы, но, когда я однажды расставила посуду в буфете по-новому, чашки — к чашкам, тарелки — к тарелкам, на следующий день вся посуда снова стояла в беспорядке. И каждый раз, когда Абигейл что-то делает в доме, она стонет, кряхтит и гремит всем, что под руку попадется, мне сразу хочется заткнуть уши.

Может, тебе будет проще понять, что собой представляет Абигейл, если я скажу, что она шьет одеяла из больших лоскутов, причем шьет с изнанки, пряча неаккуратные стежки в швы между кусками ткани. В последний раз мы с тобой шили нечто подобное, когда только учились держать иголку!

Но я напрасно злюсь. У Абигейл тоже есть свои горечи и печали. Она недавно потеряла мужа, он умер от чахотки, а до этого долго болел. Они с Мэтью были женаты три года, но Бог так и не дал им детей. Абигейл, наверное, страдает. Хотя, разумеется, мы с ней об этом не говорили.

Вероятно, все дело во мне. Я чувствую себя неприкаянной с тех пор, как покинула родной дом — а до этого, сказать по правде, предательство Сэмюэла потрясло меня до глубины души. Вот почему все вокруг видится мне в мрачном свете. Мы являем собой странную троицу: я, Абигейл и Адам, — нас держат вместе не узы родства, а узы долга. Вот почему мне неуютно в их доме. Мое положение здесь шатко. Прожив двадцать лет в любящей семье, теперь я осталась совсем одна, в растерянности и страхе.

Фейсуэлл — крошечный городок, грязный и неухоженный. Не скажу, что Адам намеренно лгал в своих письмах, но когда он называл это место «городом», то явно преувеличивал. Местные жители любят хвалиться, что эта часть штата Огайо окультурена и густо населена по сравнению с тем, что было десять лет назад, но по моим ощущениям, это самая беспросветная глушь, где дома разбросаны среди диких земель. Ты бы наверняка удивилась, увидев лавку, которую здесь именуют универсальным магазином: тесное помещение с практически пустыми полками и таким скудным выбором товаров, что его, можно сказать, и нет вовсе. Лавка стоит у дороги, по которой проедет не всякая почтовая карета. Даже фермерские фургоны нередко увязают в грязи, а дороги такие ухабистые, что проще пойти пешком, чем ехать в повозке.

Однако молитвенный дом просторный и светлый, а члены общины добры и радушны. Не знаю почему, но я пока не сумела достичь внутреннего успокоения на собрании. Меня это печалит, ведь обычно я нахожу много радости в общем молчании, сейчас и мне было бы полезно обрести покой в сердце. Я понимаю, что следует быть терпеливой, и путь к свету откроется вновь.

Я пока плохо знаю других жителей городка и не уверена, кто подружусь с ними. Женщины прямодушны и откровенны: и в разговорах, и в нарядах, и даже в походке, — а ступают тяжело и нисколечко не изящно. Ты сейчас улыбнешься. По крайней мере, теперь ты можешь быть спокойна. Тут нет никого, кто занял твое место моей ближайшей подруги.

Но мне следует прекратить критиковать свою новую страну. Надеюсь, мое следующее письмо будет не таким унылым.

Одуванчики

Через две недели после приезда Хонор в Фейсуэлл Адам Кокс попросил ее помочь ему в оберлинской лавке. Обычно ему помогала Абигейл, в тот день ей нездоровилось. Была суббота, а по субботам торговля шла бойко — фермеры со всей округи съезжались в город за покупками, магазины и лавки в Оберлине работали допоздна. Хонор обрадовалась возможности уехать из Фейсуэлла хотя бы на день. Она уже начала уставать от однообразия и скуки местной уединенной жизни. Да и провести целый день вдали от Абигейл тоже было неплохо. В последнее время та очень озлобилась.

Обычно Адам ездил в Оберлин верхом, а когда было время, мог пройтись и пешком. Но для Хонор он позаимствовал у соседей коляску. Когда они проезжали мимо универсального магазина, оттуда вышла Джудит Хеймейкер с мешком муки. Хонор очень надеялась, что у Джудит не настолько острое зрение, чтобы разглядеть издали ее серый с желтым капор. В Фейсуэлле Хонор ни разу не надевала подарок Белл Миллз, но рассудила, что для Оберлина капор вполне подойдет — пусть он был и наряднее, чем у остальных, однако не настолько, чтобы смотреться вызывающе. Безусловно, наряд не имеет большого значения. Неважно, во что ты одета. Главное, чтобы было опрятно и скромно. Но Хонор все же заботилась о своем внешнем виде. И ей очень нравилась эта бледно-желтая отделка на внутреннем поле, она словно подсвечивала лицо, и оно сразу выделялось на сером фоне капора. Да, Хонор любила красивые вещи. И обшила вороты всех своих платьев тонкой белой каймой. Это смотрелось красиво и аккуратно — и подчеркивало ее индивидуальность. Однако Хонор подозревала, что Джудит Хеймейкер не одобрит ее капор. Даже Адам удивленно приподнял брови, когда Хонор вышла во двор в этом сером капоре. Впрочем, он ничего не сказал.

В ответ на кивок Адама Джудит Хеймейкер приподняла руку. И неподвижно стояла на крыльце магазина, пока Адам и Хонор не проехали мимо.

Они выехали из Фейсуэлла, и дорога сразу нырнула в лес. Хонор тяжело сглотнула слюну, пытаясь подавить приступ паники. Она не знала, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к диким лесам Огайо. Здесь ей так не хватало моря — не морских путешествий, а побережья, что суша четко отделена от воды, а пространство открыто до самого горизонта. Однако лес быстро закончился, дорога вывела их на широкий тракт, который тянулся сквозь поля кукурузы, и Хонор вздохнула свободно, вырвавшись из-под давящей сени деревьев. Вдоль дороги росли полевые цветы. Цикорий, дикая морковь и рудбекия волосистая. Движение было достаточно оживленным: коляски, повозки и всадники, ехавшие в ту же сторону, что Адам с Хонор, и в противоположную сторону, в Веллингтон.