Вера Хенриксен - Знамение Страница 17

Она увидела перед собой нож, который он протянул ей в их первое утро.

Но птицы пели, ветер шелестел в ветвях. И Сигрид захотелось открыть глаза и посмотреть на лес и солнечный свет.

И она подумала, что те, кто сейчас лежит в могилах под слоем сосновых игл, когда-то давным-давно были живыми, бродили по лесам. К чему они стремились, подумала она, и если кто-нибудь из них сидел здесь, так как она сейчас, то действительно жизнь — это единая перепутанная нить.

Она всегда боялась мертвецов, их сверхчеловеческой силы и опасного могущества. Но сейчас она испытывала чувство удивительного родства с ними, и не только из-за того, что у них были, наверняка, свои заботы. Она больше не чувствовала ужаса при мысли, что они могут утянуть ее за собой в могилу; ей казалось, что часть ее уже умерла и лежит в могиле вместе с павшими в Мэрине.

Старая Гудрун как-то сказала: «Я хотела бы быть сожженной на костре, как женщина в древние времена». И она подумала, что в основе своей это не такой уж отвратительный обычай.

Послышались голоса, и она меж деревьев увидела людей Кальва, направляющихся в Хеггин. Один из них обнаружил ее и крикнул, и Сигрид поняла, что они ищут ее.

Она испытала глубокую досаду и злость оттого, что Кальв послал людей на ее поиски и поставил их обоих в смешное положение. К печали и скорби пришло чувство удивительной жгучей злости. Она гордо выпрямилась, когда проходила по двору, словно пленная, окруженная людьми Кальва.

— Действительно, в Эгга наступили новые времена, коль нельзя вечером спокойно прогуляться! — воскликнула она, встретив его во дворе.

Но Кальв только рассмеялся.

— Неужели ты ожидала, что я отправлюсь в постель один, — сказал он.

Люди во дворе фыркнули. Она еще больше разозлилась, когда он повел ее с собой в старый зал.

Когда он попытался овладеть ею, она оттолкнула его. Он растерялся и не знал, как поступить.

— Я не думал обидеть тебя этим.

— Чем этим?

— Тем, что послал за тобой людей.

— Пожалел бы себя, — презрительно произнесла она. — Проголодавшись, я обязательно пришла бы обратно. Как тебе известно, собаки и женщины очень нуждаются в еде.

Он запустил руку в волосы: смущение и беспомощность чувствовались в этом движении.

— Что ты в прошлый раз имела в виду, сказав: «Верю, что смогу полюбить тебя»? — спросил он. Вся его самоуверенность последних дней исчезла.

Сигрид не ответила на вопрос. Тогда он спросил ее, сможет ли она полюбить его, и она, боясь обидеть его, ответила «да».

— Почему ты позволил изувечить ормана?

Он непонимающе уставился на нее.

— Я слышал, что женщин сложно понять, — произнес он, — но чтобы это было так трудно, я не ожидал. Какое отношение орман имеет ко всему этому?

— Не беспокойся о том, какое он имеет отношение, а ответь на вопрос!

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я буду отвечать тебе, как раб…

На ее лице появилась вымученная улыбка.

— И все же ответь, Кальв. Я хочу знать.

— Отвечать мне не на что. Этот человек украл имущество конунга и не оправдал его доверия.

— За это его нужно наказать, а не уродовать. Существуют наказания, предусмотренные законом.

— Я, лендман короля, сам закон в своих владениях. И люди должны знать, что будет плохо, если они поступят против воли короля.

— Здесь, во Внутреннем Трондхейме, тебе до старости не дожить!

— Почему? У меня есть воины, пришедшие из Каупанга. И я думаю призвать на службу людей из здешних хозяйств. Если кто-то еще не научился бояться короля, воины быстро их научат. Пройдет немного времени, и они будут верны мне; мне приходилось иметь дело с воинами, Сигрид.

— Тебе известны законы Фростатинга?

— Я никогда не был знатоком законов.

— Ты полагаешь, что конунг, назначив тебя лендманом, не подумал о том, что ты должен прилично знать законы и права?

— Мне необходимо знать лишь одно — волю короля.

— Ты не расскажешь, что она из себя представляет?

— Это не трудно сделать, — ответил Кальв. — Я обязан поддерживать здесь спокойствие и порядок, распространять и наказывать тех, кто занимается колдовством.

— Даже король заботится о законах, в некоторые из них он внес изменения, — заметила Сигрид, — несмотря на то, что толкует их по-своему. Но здесь, в Трондхейме, вошло в обычай, что законы толкуют судьи-старейшины. Они избраны народом, и им доверено судить по этим законам. Мы не привыкли, чтобы один человек забирал все права в свои руки и уродовал бы свободных людей без суда. Эльвир говорил: «Когда один человек издает законы и судит по ним, то начинается беззаконие». Тебе потребуется очень много сил, Кальв, если ты намереваешься встать над законами.

Кальв не ответил, но было ясно, что у него появилась пища для размышления.

— Ты потому и убежала в лес, что я казнил ормана Бьёрна? — спросил он спустя мгновение.

Она кивнула.

— Ты удивительный человек, — промолвил он. — Но то, что ты говоришь о правах и законах, напоминает мне то, что я еще мальчиком слышал в Гиске. Это может значить многое.

— Ты не дал орману даже возможности возместить убытки, — сказала Сигрид.

— Не вижу в этом большой пользы! Он рожден рабом, как и многие орманы короля. И ничем, кроме одежды на себе, он никогда не владел.

— Неужели король поступает разумно, назначая таких людей управлять столь огромным богатством? — удивленно спросила Сигрид. Она подумала о Таральде, королевском ормане в Хауге, и о бедах, которые он причинил.

— У короля нет возможностей посылать людей высокого происхождения управлять своими владениями, — сказал Кальв. — И он считает, что, назначив человека из низких слоев, может быть уверен, что тот будет верен ему больше, чем человек хорошего рода. Как правило, он оказывается прав. Большинство орманов верны ему и воруют не больше, чем можно ожидать от раба. Но бонды их не любят.

— И может быть, не без основания, — произнесла Сигрид.

— Бонды их побаиваются, — сказал Кальв. — Они глаза и уши короля.

— И случается, что лгут, — горько промолвила Сигрид. — Да и нельзя ждать порядочности от человека с рабской душой.

Когда Кальв спросил, на что она намекает, Сигрид рассказала о роли ормана Таральде в Мэринских событиях.

— Ты очень любила Эльвира? — спросил Кальв, когда она окончила рассказ.

— Да, — ответила она. Потом положила руку на его ладонь: — Нельзя ли нам поискать иное место для спальни? Эта комната полна воспоминаний.

— Сомневаюсь, что тебе удастся убежать от них в любом помещении этой усадьбы, — сказал он.

Она знала, что он прав, и больше ничего не сказала.

— Что ты намерен сделать с прорицательницей? — спросила она спустя некоторое время.

— Я еще не думал об этом.

— Можно сделать так, чтобы все узнали о твоем намерении схватить ее, и дать ей время убежать в Швецию?

— Тебе она нравится?

— Нет. Но в том, что король Олав узнал о ней, виновата я.

— Я также не люблю прорицательниц, а эта в дополнение ко всему самого отвратительного сорта.

— Кальв, — она обняла его за шею. — Я никогда не прощу себе, если она пострадает из-за того, что я не удержала язык за зубами.

— Ты хочешь меня задобрить? — Он снял ее руки с шеи. Но она улыбнулась, и он не отпустил ее. — Во всяком случае, в ближайшие дни я не намерен посылать за ней людей, — промолвил он.

Сигрид взглянула на него. И когда их глаза встретились, она поняла, что должна на следующий же день известить прорицательницу.

После того как он уснул, она лежала и слушала его ровное дыхание. Он спал словно дитя.

Кальв может гордиться ею, сказал Гутторм. Но повода для чего-либо иного она ему и не давала.

Когда она сидела на горе меж деревьев, она почувствовала потребность убить его. А сейчас поняла, что никогда не сделает этого.

Он не похож на короля Олава. С ним можно договориться. Она поняла, что, добившись отсрочки того, что конунг настоятельно просил Кальва исполнить, одержала победу над ним.

И она почувствовала в себе силу, с помощью которой она может влиять на него, силу, которой не обладала во время жизни с Эльвиром.

Прошел довольно большой промежуток времени, прежде чем им в Эгга удалось сварить пиво.

Сначала потребовалось время на помол ячменя. Солодовых зерен снова не оказалось в хозяйстве, да и в округе солода, когда Кальв решил купить его, не было. Потом оказалось, что вот-вот наступит время солнцестояния, пришлось переждать его.

В этот момент пиво, которого так жаждали люди, варить нельзя: скиснет.

Но сейчас его уже варили в большом котле. Одна из рабынь вливала сусло, перемешивая его, в теплую воду в другом чане с тем, чтобы осветлить его и перелить в следующий чан.

Сигрид постоянно была в движении, за многим нужно было присмотреть. Жидкость перед варкой надо было процедить, во время кипения добавить в нее хмель и другие растения, а затем отцедить их из пива перед тем, как поставить его на брожение.