Адам Фоулдз - Ускоряющийся лабиринт Страница 18

Иезекииль ухватил его за плечо.

— А ну-ка хлебни, маленький Джон.

Джон, тяжело дыша, огляделся. Том тоже пошел на попятную.

— Силен. Ну, силен, Робин.

— А?

— Маленький Джон. Ну, и Робин Гуд.

Иезекииль помог Джону встать, подхватив его под руку, словно старуху.

Вернувшись к костру, Джон оглядел лица цыган, блестевшие в свете пламени. До чего же они все разные! Словно возникнув из ночной тьмы, они собрались здесь, на этой своей временной стоянке. Том опустил тяжелую руку Джону на плечо и сел рядом. Они запели. Какой-то мальчуган поднял вверх руку Джона, назначая его победителем. Вновь зазвучали аплодисменты и смех. Джон ополоснул рот виски, сплюнул кровь, вновь ополоснул и проглотил.

Позже он растянулся под толстыми одеялами, и разум его запестрел какими-то расплывчатыми пятнами и бессмысленно повторяющимися обрывками одной и той же усталой мысли: А тебе хватит отваги? А тебе хватит отваги?

Когда девушка ушла, Теннисон остался сидеть в темнеющей комнате со своей верной трубкой. Дрова в камине с шуршанием обвалились. Его большая правая рука покоилась на колене, а левой он держал теплую чашечку трубки.

Что за странный визит! Конечно же, он внес какое-то разнообразие в это неизбывное одиночество, и в этом смысле его нельзя было назвать нежеланным. Может, она тоже одинока. А может, просто заскучала. Ей так хотелось поговорить о поэзии. Должно быть, ей не хватает таких разговоров. Но если бы их было в избытке, она бы превратилась в «синий чулок», каких привечают лишь в литературной среде. А этакой жизни и врагу не пожелаешь. Интересная девушка. И такая бледная. Из-за этой белизны ее узкое лицо словно светилось в темноте. Он задумался о том, как она живет здесь, среди лесов, в окружении безумцев. Вот уж поистине любопытно. Он вновь вообразил себе ее, на сей раз в белом, с рыжим жгутом волос на спине, мерцающей в тени дерев — хотя, конечно, эта «тень дерев» никуда не годится. Отгороженной от мира ветвями деревьев, что сплелись, словно прутья клетки, древних деревьев, за ветвями которых не виден закат. Лес. Безмолвные тропы. Безумцы. Где листья гниют и рассудок приходит в упадок. Жирные водоросли, что гниют на летейском причале.

Одиночество только что выдуманного им образа слилось с его собственным одиночеством; исполненное поэзии, оно блуждало по комнате, вилось в табачном дыму. Он вновь подумал о ней, о том, какие слова были бы ей к лицу, и потянулся к тетради. Пролистав ее, нашел самое первое стихотворение, написанное после смерти своего друга Артура, — о том, как привезли из Триеста его тело. Он стукнул кулаком по ноге. Вот оно — готовое, завершенное, закрытое. Ему вновь захотелось пережить это чувство: словами приблизить Артура к себе, создать что-то завершенное из всех этих движений и течений, из бесформенных осколков своей собственной жизни. Он не может без Артура. Сколько же ему уже лет, этому стихотворению? Шесть? Или семь? Он почувствовал, как жизненная сила его оставляет.

От италийских береговПрекрасный челн по глади водОстанки Артура несет.Благословением ветров

Пусть к тем он мчится, кто скорбитВотще. Пусть волны бьют в корму,Сквозь море путь торят ему,Пусть мачта на ветру скрипит.

Пусть ночь пути не преградит,И буря спит, пока рассвет,Подобный дружбе юных лет,На палубе не заблестит.

Лей свет огней своих вокруг,Пусть в их мерцании ночномСпит молча небо над челном,Как спит теперь мой брат, мой друг.

И мне тебя не увидать,Пока не сгину сам во тьме.Всех братьев ты дороже мне,Милей, чем для ребенка мать [10].

Джон стоял, окруженный золотым облаком собственного дыхания. Восход. Кажется, что тяжелое низкое солнце висит почти вровень с головой. Видно плохо. Левый глаз глядит сквозь узкую щель, со всех сторон подступает розоватый туман. Половина тела онемела. Воздух такой холодный, что зуб на зуб не попадает. Дотронувшись до лица, он обнаружил, что губа распухла, а рот перекошен, будто в ухмылке. И вообще, где он? Чья-то стоянка. Интересно, как он сюда попал. Наверняка это как-то связано с тем, что он боксер, боксер-профессионал. У него что, был здесь бой? А это похоже на золу от ночного костра под свежим снегом. Должно быть, его вызвали на бой цыгане. Он осмотрел кулаки: нет ли ссадин и синяков? Вроде всё в порядке. Деревья размахивали дубинками как надо ветер пихал в бок хватит ли тебе смелости Старина Джек Рэндалл осмелишься ли ты Джек Рэндалл должен осмелиться выйти на ринг самый знаменитый боксер среди них небось разнес их всех в пух и прах в мгновение ока! Старина Джек Рэндалл наверняка бы не так ли ведь рука его тверда никаких вопросов быть не может он устоял Джек Рэндалл. Подпрыгивая, он нанес несколько ударов по воздуху. Голова разламывалась, но он готов был вступить в бой, кто бы ни бросил ему вызов. И Джек Рэндалл отправился обратно в… в другое место, просто в другое, туда, где он сейчас живет. Он помнил, как идти туда через лес.

Снежный покров приглушал все доносившиеся до него звуки, словно он потерял слух или погрузился в сон. Ботинки с хрустом проваливались в снег. Мимо, каркая и с усилием взмахивая крыльями, медленно пролетели две вороны, ветер подхватил их и закрутил в воздухе, словно палец, переводящий стрелки часов. Вороны изо всех сил рванулись вперед и исчезли из виду.

Он снова лупанул по воздуху. То-то им был урок. То-то он им показал, как вызывать на ринг Старину Джека Рэндалла.

Вернувшись в свою комнату, Джек Рэндалл попытался привести себя в божеский вид, прежде чем снова удрать. Он умылся и вытер лицо. Зеркала в комнате не было, и, чтобы разглядеть свежие боевые раны, ему пришлось воспользоваться оконным стеклом, зайдя за шторы, чтобы было лучше видно. Увидев свое отражение, он расхохотался. Из-за дули на губе улыбка у него стала кривая и жуткая. Он попытался улыбнуться пошире. Подбитый глаз тут же совсем заплыл, скрылся в мягкой розовой складке отека, такой женской и теплой на ощупь. Теперь надо бы привести в порядок волосы и одежду. Зачерпнув в пригоршню воды, он вылил ее себе на макушку и причесался.

Когда Маргарет увидела, что к ней кто-то идет, она как раз стояла в своем любимом месте в коридоре первого этажа — в небольшой полукруглой нише с высоко расположенным круглым оконцем, через которое в такт ее мыслям весь день напролет лился хмурый зимний свет. Израненный мужчина направлялся прямо к ней, прикрывая половину лица и держась рукой за выбеленную стену, чтобы не сбиться с пути. Он был невысок и плюгав, его расцвеченное синяками лицо наводило ужас. А потом, словно в театре, она увидела, как его заметил и окликнул доктор: «Джон! Джон, куда вы?»

Джон не остановился. Мэтью Аллену пришлось бежать за ним вдогонку и ловить за руку. Джон попытался выдернуть руку, но Аллен поймал его и развернул.

— Джон! Джон, Боже праведный, что с вами случилось?

Джон вновь попытался высвободить руку. При этом он несильно ударил доктора Аллена в висок. Тогда Аллен сделал выпад и обхватил его обеими руками, прижав его руки к бокам и сцепив пальцы замком на его мягком животе.

— Отпусти! Отпусти! Мерзавец, да я тебя в нокдаун отправлю! Да кто ты такой против Джека Рэндалла? Ну? Ну?

— Джон! Джон, послушайте, вас зовут Джон, — пыхтел доктор. — И я вас предупреждал, что вам нельзя уходить на всю ночь. Теперь последствий не оберешься.

— Отцепись от меня! Отправлю в нокдаун!

— Мария! Мария!

Неожиданно Маргарет перестала быть просто зрительницей в этой прискорбной пьесе. Доктор обращался к ней и глядел прямо на нее. Она вопросительно ткнула себя пальцем в грудь.

— Да, вы.

— Я Маргарет.

— Да-да, Маргарет, простите. Пожалуйста, позовите Сто-кдейла. Он должен быть на втором этаже.

— У меня был бой! — оправдывался Джон. — Вот и все дела. Чем не занятие для честного человека?

— Я вас предупреждал, — повторил доктор. — Теперь будете сидеть два дня в темной комнате.

Когда подошел Стокдейл, Джон уже почти повалил доктора на пол, пытаясь высвободиться из его объятий, словно пьяница из брюк. Стокдейл поспешил на помощь и тотчас полностью обездвижил Джона.

Маргарет наблюдала, как они волокут израненного беднягу, чтобы запереть в темноте.

Когда его швырнули на пол и захлопнули деревянную дверь, Джек Рэндалл вскочил и начал стучать в нее кулаками.

— Ну что, у кого тут хватит отваги выйти на ринг? — рычал он. — Мерзавцы! Всех в расход пущу! И первым — этого докторишку, нечего с ним миндальничать!

В ответ Мэтью Аллен спокойно сказал сотрясавшейся от ударов двери:

— Джон, вас предупреждали. Вам нельзя ночевать в лесу. Вы прекрасно знаете, что вечером должны возвращаться сюда.